— От того и не помнит нихера!
— А этот-то, посмотри! Не прослойка, а слой! Класс целый вырастили, твою мать! Ну-ка, Артёмыч, давай, скажи умную мысль!
— Кончай б*ть курить! — не задумываясь выдал тот и ни на кого не глядя нетвёрдо пошёл вверх по лестнице.
Мужики привычно заржали, а начальник сделал глубокую затяжку. Через пару минут мы с ним остались одни.
— Х**ня, а не сигареты, — на прощанье сказал один из работяг, бросая бычок в ведро с песком и добавил ещё несколько нелицеприятных слов в адрес тех, кто их выпускает и тех, кто их курит.
— Итак, — глянул я в лицо начальника. — Чем я могу вам помочь?
— Значит так, — начал он деловым тоном. — Зовут меня Вадим Андреевич и я хороший знакомый Якова Михайловича Кофмана. Так вот, он попросил меня найти вас и поговорить. Сказал, мол, интеллигентный молодой человек. А вы…
Он остановился и оттянул воротничок рубашки, как если бы она пережала ему шею и ему стало трудно дышать.
— Ну, Вадим Андреевич, — пожал я плечами. — Надо отметить, вы сами не слишком интеллигентно начали. Пришли с частным визитом, а вели себя, как с подчинёнными.
— Но уважение к возрасту должно быть! — снова повысил он голос.
— Несомненно, — кивнул я. — Но я признаю только взаимное уважение. Так что вашу претензию вам же и возвращаю.
Он крякнул.
— Знаете, я человек немаленький и не привык, чтоб меня работяги матом поливали. У нас в райпродторге вас за такое поведение…
— У нас же вроде частный разговор, — пожал я плечами. — Впрочем, не преувеличивайте. Лично вас работяги матом не крыли. А я уж и подавно. Так что, какой во мне интерес у райпродторга? Хотите икры севрюжьей предложить?
— Яков Михайлович просит вас… Нет, он требует, чтобы вы соблюдали данное ему слово и не совращали его дочь! Она ещё совсем ребёнок, а вы уже зрелый мужчина. К тому же, как я увидел, у вас тут и других девиц хватает! И это не шутка! Человек он уважаемый и влиятельный, знаете ли. Поэтому я не советую вам играть и дальше в эту недостойную игру. Более того, хочу сказать, что влияние и у меня есть. И связи. И я очень легко могу хорошенько испортить вам жизнь. Поймите, это не угроза, а дружеское предупреждение. Только и всего.
— Дружеское? — уточнил я.
— Совершенно верно.
— И связи, говорите большие?
— Разумеется. Спросите у кого хотите про Вадима Андреевича Родькина.
— Вадим Андреевич, а вы можете мне помочь найти квартиру? Я снять хочу. С вашими-то связями наверняка это нетрудно будет.
— Что⁈ — выкатил он глаза.
— Можно однушку, но лучше двухкомнатную. В центре.
— Ну, знаете! — покачал головой Родькин. — С вами совершенно невозможно! Я обязательно сообщу об этом Кофману!
Он развернулся, каждым своим движением демонстрируя праведный гнев и оскорблённую невинность, и тяжело затопал вверх по лестнице.
Утром я пошёл на работу. Шагал вместе с рабочими и служащими, проживающими в нашей общаге. Двигались мы практически колонной, как на демонстрации. Или, как показывали в старых советских фильмах, живой людской массой, идущей на завод и с завода по гудку.
Я поглядывал по сторонам, но при таком варианте движения заметить бандюков, желающих выследить меня и отыграться за вчерашний побег, было непросто. Да, и не факт, что они уже кружили вокруг. Возможно, ещё решали, как снова меня захватить, отплатить за непокорность и выбить информацию о деньгах. Как там себя чувствовал Керн и был ли способен работать было неясно. Но то, что попадать к нему повторно было бы крайне опасным, это не вызывало сомнения.
Ткачиха встретила меня буквально на пороге.
— Так, Жаров, ну-ка зайди ко мне!
— Хорошо, Зинаида Михайловна, — кивнул я. — Сейчас пальто сниму…
— Немедленно! — коротко отрезала она, и я сразу отправился к ней, не заходя в отдел.
— Александр Петрович, — хмуро и официально начала она. — А вы что, на особое положение перешли?
— В некотором смысле, можно так сказать. Я же на больничном.
— И что у вас за болезнь? Память утратили?
— Частично утратил, — подтвердил я. — Вы же знаете. И то, что вы снова спрашиваете меня об этом, показывает, что проблемы с памятью не только у меня. Но моя потеря подтверждена медицинским обследованием. И это на фоне сотрясения головного мозга. Всё оформлено в соответствии с КЗоТом.
— Потеря памяти — это не болезнь, а небольшое ограничение. Настолько небольшое, что и говорить не о чем. Ты понимаешь, куда я клоню?
— Хотите, чтобы я нарушил предписания доктора и вышел на работу вопреки строжайшим инструкциям?
— Выходи, — кивнула она. — Сегодня же ты ради какой-то блажи припёрся? Значит не так всё плохо и печально в твоей головке, правильно?
— Голове, — машинально поправил я.
— Тем более. Мы здесь не шарашкина контора, — не обращая внимания продолжала она. — Если ты вдруг не знал, по какой-то причине, я тебе это напоминаю. А будешь ерепениться и проявлять непослушание, отправлю тебя в ДНД. Там память не требуется, ходи да дуй в свисток. Вот и все дела.
— При всём уважении, — кивнул я. — В дружинники направляют не начальники отделов, а профком.
Она неожиданно засмеялась.
— Это ты, как его член сообщаешь? — поиграла она бровями и тут же посуровела. — Без моего согласия ни один в дружину не пойдёт. Ясно?
— Так точно, — хмыкнул я. — Это ясно. Не ясно, чего в рамках повышения трудовой дисциплины вы от меня требуете. Ходить или не ходить на работу?
— Так, всё! Считай, что уже дружинишь. И ты, и твой любитель Голоса Америки.
— Кто-кто?
— Кошкин! Кто же ещё!
— Я этого не помню, но самого Кошкина помню. Он на Вотрубу похож.
— Удобно устроился, как я посмотрю. Тут помню, тут не помню. И вот ещё. Зайди-ка завтра вечерком ко мне домой. Мне нужно поменять замок в двери.
— А муж возражать не будет? — усмехнулся я.
— Иди давай, работай. Муж возражать не будет.
Судя по этому разговору, моя начальница, привыкшая доминировать над подчинёнными, предпочитала подобные взаимоотношения и в других сферах жизни.
Зайдя в отдел, я сразу направился к Вотрубе.
— Слушай, Кошкин, ты правда голоса слушаешь?
— Чего? — вскинулся он и начал озираться по сторонам, проверяя, кто нас слышит, а кто нет. — Ты больной что ли, Жаров?
— Неважно. Все же знают, что слушаешь. Какая проблема? Скажи мне, пожалуйста, не передавали там вчера-позавчера какие-нибудь данные по криминальным событиям? Ограбление, кража или что-нибудь ещё?
— Не передавали, — с трудом скрывая досаду, ответил он и отвернулся.
Не передавали… На самом деле, это ничего ещё не значило. Во-первых, Вотруба мог не услышать, пропустить или не запомнить информацию. Во-вторых, редакцию могло не заинтересовать событие. В-третьих, э-э-э… Никакого «в-третьих» я придумать не смог.
Так же, как пока не смог придумать, как мне контролировать происходящие события. Особенность момента состояла в том, что найти упоминания о преступлениях было в принципе можно только… хрен знает где. Никаких публикаций на это т сёт в прессе не было.
Журнал «Советская Милиция» печатал фрагменты детективных романов, призывы выполнять решения очередного съезда, очерки о сельских милиционерах и всё такое. А мне нужно было понять, возымели ли мои письма действие и были ли преступления предотвращены.
Ограбление инкассаторов, информацию о котором я ждал сейчас, было весьма громким. Идеологические соперники должны были бы раструбить об этом по всем каналам. Но, если верить Вотрубе, не трубили и молчали в тряпочку.
И это было очень здорово. Стало быть, преступления, скорее всего, не было. Значит, его предотвратили и надо писать ещё. Писать, вспоминать и посылать в МВД подробные отчёты. Или, может, в КГБ.
Настроение резко поднялось. И, хотя я понимал, что молчание голосов могло и не означать предотвращение ограбления московских инкассаторов, тем не менее, надежда на то, что дела обстоят именно таким образом, появилась и окрепла.
Нужна была машинка. Критически. Незарегистрированная, неизвестная властям и не связанная со мной. Потому что искать меня, разумеется, будут. Я не сомневался… И давать зацепки не собирался.
До обеда я возился со своими бумагами, взяв в оборот Вотрубу и заставляя всё рассказывать, объяснять и звонить по цехам и службам. Он не успевал сделать собственную работу и злился. Поэтому, когда меня пригласили к телефону, выдохнул с облегчением.
— Жаров, — сказал я, поднося трубку.
— Саш, привет.
— О, Элла. Продолжаешь дразнить отца?
— Нет, сегодня он не слышит. Можем спокойно поговорить, я из автомата звоню на главпочтамте.
— Понятно. Ну, рассказывай тогда.
— Что?
— О себе рассказывай. Что делаешь, что читаешь, куда ходишь, что любишь.
— Ого, — засмеялась она. — Это интервью? Бывают романы в письмах, а это, кажется, роман в телефонных звонках. Ну… не знаю… я крем-брюле люблю. Мороженое. И слепой дождь… А ты что любишь?
— Что люблю я? Хм… Даже и не знаю. Я жизнь люблю.
— Какой ты молодец…
— Жаров! — раздалось в этот момент от дверей. — К Зинаиде!
После работы я вышел из проходной, но пошёл не в общагу. Я прошёл на остановку трамвая. Заскочил в подошедший трамвай и выскочил перед тем, как двери начали закрываться. Мне показалось, что за мной кто-то рванул, дёрнулся, но выйти никто не вышел. Уверенности не было, но чувство, что хвост всё-таки был, возникло. Чувство, надо сказать, малоприятное.
Я перешёл улицу и некоторое время постоял, осматриваясь по сторонам. Если бы кто-то обратил на меня внимание, подумал бы, что я насмотрелся шпионских фильмов. Так или иначе, хвоста я не обнаружил. Если он и был, то ехал сейчас на трамвае в сторону центра.
Увидев такси, я махнул рукой, но оно не остановилось и пронеслось мимо. Зато притормозил синий «Москвич».
— Куда тебе? — спросил курчавый, спортивного вида парняга, наклонившись к пассажирскому окну.
— Нет, никуда, спасибо, — перестраховался я, потому что он показался мне подозрительным.