— Чё, не слышал ещё? Он же общак ломанул у Голода. Весь город на ушах уже.
— Чё ты гонишь!
Ого, я, похоже, становился популярным. Общак вот ломанул. Слава бежит впереди меня.
— Какой общак-на! Какой Голод! Его Артурчик держит!
— Вован, Гиря, — хорош бакланить, раздался резкий окрик сзади.
Я чуть отстранил Настю в сторону и дал ей свою сумку. Хотел бросить на снег, но он таял, покрываясь тёмными пятнами ископаемых собачьих экскрементов.
— Гегеля проходила? — усмехнулся я.
— А? — испуганно заморгала длинными ресницами Настя, то ли волнуясь из-за ситуации в целом, то ли поймав мой взгляд.
А взгляд у меня был явно нехороший. Не надо идти на поводу у своего гнева, ох, не надо…
— История повторяется дважды, — зловеще ответил я и развёл руками. — Один раз, как трагедия, а второй, как фарс.
— Историк, в натуре, — процедил заводила бандформирования и бросился ко мне.
Я стоял, не поворачиваясь и изображал «Слепую ярость». Нет, я, конечно, не персонаж Рутгера Хауэра, потерявший зрение, но на тренировках мы ради хохмы забавлялись тем, что сражались с закрытыми глазами, ориентируясь только по звуку и вибрациям пола.
Раз, два… три… Я резко обернулся, встречая приблизившегося противника ударом с разворота. Бац! Как дубиной. Он резко встал, как в мультике и мне на мгновенье показалось, что я увидел звёздочки, вылетевшие из его глаз. Получилось не очень точно, но эффектно. Не давая опомниться, я закрепил успех, долбанув основанием ладони ему по носу.
Злость не проходила. Не убить бы, нахрен, этого дебила. От удара он потерял равновесие и рухнул на спину, а я пропустил удар по печени. Сука!!!
Двое других успели подлететь и наброситься. Им бы в рассыпную, а они в самое пекло! Не размышляя, я врубил лбом одному из них. Не глядя, не целясь, не думая! Хрясь в скулу. И тут же — в дыхалку другому. Удар слабый получился, размаха почти не было, да и толстая куртка помешала как следует пробить. Но, чувак отступил и, чуть поскользнувшись, замахал руками, пытаясь сохранить равновесие.
Мне осталось только хорошенько пнуть его по ноге. Он завыл и рухнул на мокрый лёд прямо в оттаявшие нечистоты. Но третий кент, получив от меня лбом в скулу, отскочил назад и выхватил финку.
— Сука! — прохрипел он. — Надо было тебя в тот раз вскрыть, падла!
Ах, ты козья морда! Я тебя сейчас сам вскрою! Голыми руками разорву!
— Как вас только с кичи выпустили, папуасы? — зло усмехнулся я, примеряясь, как получше блокировать руку с ножом, а лучше вообще её нахрен вырвать. С корнем.
— Я тебе щас рожу распишу, фраер пантовый, — ощерился он и начал медленно перемещаться вбок, выставив финку вперёд.
Я уже приготовился к рывку, как вдруг меня резко дёрнули за ногу. Это первый урод, очухавшись схватил меня и рванул на себя. Твою мать! От неожиданности я чуть не упал и затанцевал как фламинго на закате.
Впрочем, не так, конечно, элегантно и красиво. Нужно было контролировать козла с кинжалом, не упасть и сохранить равновесие. Я перенёс центр тяжести на вторую ногу и попытался стряхнуть с себя этого упыря, но он, тварь, вцепился, как питон!
Тогда я резко присел и долбанул кулаком ему по темени. Раз, два, три! Как кувалдой. С размаха. И тут же подскочил, отклоняясь в сторону, чтобы не словить стальное жало. При этом я тряс ногой, стряхивая руки обмякшего разбойника. Со стороны, наверное, было похоже на пляску святого Витта.
Тем временем второй и третий ушкуйники сгруппировались и пытались взять меня в клещи. Тот, что с ножом — слева, тот, что без ножа — справа.
— Дебилы, а Сапфир знает о ваших художествах?
— А нам похеру твой Сап… — начал говорить тот, что справа и тут же получил ногой в челюсть.
Бац! Гулко и звонко, как в китайском боевике! Он сразу остановился, зашатался и… Твою мать! Я, как тугая пружина отскочил в сторону. Тот что с ножом сделал внезапный выпад в мою сторону и… херов д’Артаньян… и в тот же самый миг послышался невероятный треск и чавкающий всхлип.
Он рухнул, как сбитый бомбардировщик, покатился по накатанной и мокрой дорожке и врубился головой в осевший и изрядно подтаявший сугроб. Сзади за ним возвышалась фигура, многократно растиражированная советскими ваятелями и получившая обобщённое название «Девушка с веслом».
Это была Настя! Богиня, ни больше, ни меньше. В руках она держала ярко-зелёный брус, выломанный из уличной скамейки. Цвет был различим даже в сумерках. Выражение торжества на Настином лице — тоже.
Я невольно засмотрелся. Когда и где такое увидишь, как не на Руси-матушке.
— Молодца! — уважительно хмыкнул я и, опустившись, прижал коленом поясницу главаря непокорных повстанцев, он, как раз начал шевелиться.
Я резко завернул его руку за спину и выкрутил так, что та захрустела. Впрочем, гнев уже изрядно растаял, уступив, благодаря Насте, место благодушной иронии. Поверженный предводитель заревел, как бык, и я ослабил хватку.
— Послушай, любезный, — вполне миролюбиво сказал я. — Если я ещё когда-нибудь увижу тебя или твоих другальков, это будет самым страшным днём в твоей жизни. Не нужно больше искушать судьбу, ну, честное слово. Ты меня понял?
Он прохрипел что-то невразумительное.
— Не понял? — подкрутил я руку
— Поэл, поэл… — засипел он. — Отпусти…
— Ты с Сапфиром говорил, когда вас отпустили?
— Нет. Я чё с ним тереть буду? Без дела что ли?
— Пойди и поговори.
— А-а-а…
— А как так вышло, что вас выпустили? — поинтересовался я.
— Не знаю… Отпусти, а-а-а! В вытрезвитель бросили и все дела…
— Эх, кругом безответственность. Злодеев и рецидивистов в вытрезвитель бросают. Безобразие.
— Так может, милицию вызвать? — предложила Настя. — Повторно их точно упекут. Времени только маловато, нам же ехать…
— Не надо милицию. Они больше не будут. Не будете?
— Не-е-е… — заблеял главарь.
— Ну, смотри у меня, — назидательно сказал я и отпустил его руку.
По поводу милиции у меня были сомнения. Отбрехиваться от превышения самообороны мне не хотелось. Поэтому я встал, поднял сумки, лежащие на снегу, и попросил Настю убрать своё грозное оружие подальше.
— А ты молодец, — снова похвалил её я, когда мы шли к фабрике. — Не растерялась. Я с тобой в разведку пошел бы.
— Бы? — переспросила она.
— Ага, если б ты не притягивала столько мужских взглядов.
— А? — нахмурилась она, а потом засмеялась, поняв, что это типа комплимент.
Весь коллектив был уже в сборе и ждали все только нас двоих.
— Ну, где тебя носит, Изотова⁈ — накинулись юные девицы и возрастные девы.
— Так, девушки, отставить бузить! — звонко и весело, как из оптимистического советского кинофильма воскликнула Настя. — Кто не знает, это Жаров Александр Петрович. Он инженер по снабжению и член профкома. Поедет вместе с нами в рамках общественно-политической работы.
— С членом мы завсегда рады! — засмеялись оживившиеся барышни. — Особенно профкома.
— А чего один только? — со смехом возмутились другие. — Профком должен нам минимально одного мужика на двух баб предоставлять!
— Не жирно будет? — хохотали третьи.
— Так, девушки, проходим в автобус! — пресёк я болтовню. — Анастасия, давайте команду водителю. Будем отправляться!
В автобусе девушки немного погалдели, а потом начали петь. Пели разное, но известное. И из Толкуновой, и из Герман, и из других. Пели хорошо, слаженно, и ясно было, что не впервой.
Ромашки спрятались, поникли лютики.
Когда застыла я от горьких слов.
Зачем вы, девочки, красивых любите,
Непостоянная у них любовь…
Настя сидела напротив меня и смотрела мне в глаза, пропевая каждое слово для меня одного. Причём, делала она это с артистизмом, постоянно меняя выражение лица.
— Зачем вы, девочки, красивых любите, — тянула она и с горечью добавляла , — непостоянная у них любовь…
Дорога до турбазы заняла, как и предсказывала Настя, около получаса. С трассы мы свернули на узкую укатанную дорожку и оказались в сосняке. Проехав минут пять по лесу, автобус остановился у трёхэтажного кирпичного здания. Мы вышли наружу, и я сразу ощутил, что город остался далеко. Воздух был чистым и ароматным, немного морозным, с запахом оттаявшей хвои.
Нас расселили по номерам. Комнаты были двухместными, но я оказался в одиночестве, поскольку других мужчин на горизонте не наблюдалось. Побыть одному было приятно. Две деревянные кровати у стен, шкаф, стол, два стула и умывальник в углу. Душ и туалет в коридоре. И никаких Давидов на горизонте.
Поскольку сейчас был не сезон, жильцов на турбазе было мало. Поэтому, собственно, профком и проявлял щедрость, отправляя сотрудников на отдых. Бросив вещи, мы отправились на ужин в столовую, расположенную здесь же, на первом этаже главного корпуса.
Сегодня подавали винегрет и шницель, представляющий довольно толстую котлету, обваленную в сухарях. На гарнир прилагалась горка картофельного пюре с маленьким кратером, заполненным растопленным маслом, и ломтик солёного огурца.
— Зачем обваливали в сухарях, если внутри тоже хлеб? — сетовала худосочная немолодая тётечка, раньше всех закончившая трапезу и пившая компот из изюма с кусочком белого хлеба.
— Ой, Люда, тебе не угодишь, — возражали ей. — Нормальный шницель, вкусный.
— Так, девочки, сейчас все на прогулку, а потом собираемся в рекреации и будем играть! — сделала объявление Настя. — Александр Петрович, вы, пожалуйста, тоже присоединяйтесь.
— Играть в бутылочку будем! — засмеялся кто-то в дальней стороне.
— Нет, в фанты!
— В подкидного!
— В шахматы!
— А завтра у нас будет насыщенный день! — продолжала Настя. — Утром идём кататься на лыжах.
— Так всё растаяло!
— Лыжня отличная, я узнавала. Потом свободное время. Перед ужином баня, заказана уже. Веники, квас, чай, мёд — кому что нравится. А после ужина конкурсы.
— Да нахер нам конкурсы! Лучше позови парней с железнодорожного профилактория!