В общем, я сразу почувствовал напряжение. В воздухе явно веяло тревогой и угрозой. Я готов был поклясться, что из-под двери только что пробивался лучик света, но, когда я вошёл, в комнате уже было темно. Я прислушался. Здесь явно что-то происходило. Я не слышал, а буквально ощущал кожей какое-то движение.
Стоять в дверях было очень плохой идеей, поэтому я неслышно сделал шаг в сторону и в этот же миг что-то грохнуло об пол в нескольких метрах от меня. Нихрена не было видно, и глаза никак не привыкали к темноте. Послышался шорох, довольно громкий, настоящая возня. Нужно было понять, что происходит, быстро сориентироваться. Может тут уже душат Давида.
Я решил сделать крутой финт. Быстро отступив назад, прижался к стене, нащупал выключатель, резко включил свет, буквально на долю секунды, и тут же выключил, а сам отскочил в сторону, чтобы не превратиться в мишень.
Бац! Буквально одна секунда на всё, про всё, даже меньше. Щёлк, щёлк и прыжок в сторону. Как разряд молнии, как, бляха-муха, человек-паук или Иван-дурак. В принципе, последнее было ближе всего к истине.
Мой внезапный манёвр, световой удар, и рукотворная вспышка молнии вызвали громкий вскрик, полный… обиды и досады. Свет зажёгся лишь на долю секунды, но мне хватило этого, чтобы оценить всю картину. И вместо того, чтобы броситься на врага, воспользовавшись его растерянностью, я замер и… засмеялся. Сначала засмеялся, а потом заржал, как сумасшедший.
— Дурак ты боцман, и шутки у тебя дурацкие! — с сочным акцентом выдал Давид, а я ржал и ржал.
Совсем я со своими специфическими приключениями подвинулся на бандитах и засадах. Ну и глупость же в голову лезет, а простые житейские объяснения даже и не приходят на ум. Зубатого здесь не было… Но зато за долю секунды, пока горела лампа, я увидел девушку в трусах и криво натянутом свитере, судорожно пытающуюся попасть ногой в юбку. Глаза у неё были огромными и полными ужаса. Наверное, как и у меня самого.
А Давид замер в полуприседе, с расставленными в стороны руками. Охотник, блин! Ку, твою мать! Чатлане, бляха! Да, давненько я так не ржал. Уже и девушка давно убежала и свет горел, освещая нашу аскетичную обитель, а я всё не мог успокоиться.
— Нет, кто так делает, брат! — сокрушённо качал головой Давид. — Знаешь, сколько я её уламывал? А ты пришёл, зелёный берет, блин, шпион мировой буржуазии! Что за шутки, Саня? Всё-таки, голову беречь надо. Нормальный же мужик был, пока головой не *бнулся. Ты же здесь не живёшь больше. Зачем без стука врываешься?
— Как это не живу? — вытирая слёзы воскликнул я. — Я здесь прописан!
— Прописан он! — продолжал сердиться мой сосед. — Почему не ночуешь, раз прописан? Ты заешь, что это нарушение? За это вообще из общаги выкинуть могут. Ты знаешь правила?
— Ну, ладно, Давид, прости, надо было постучать, конечно. Больше не буду так делать.
— «Не буду!» — передразнил меня он. — А если бы я с девушкой тут был?
— Так это ещё и не девушка была?
— Ну тебя, Саша. Не ожидал, честное слово! Пойдёшь за это завтра детский сад охранять, понял?
— Давид. Надо же закрываться, а не ждать, пока каждый встречный-поперечный к тебе вломится.
— Всё, лучше не говори ничего больше…
Слово я привык держать, ну, и, опять же, всё что ни делается — к лучшему. Поэтому следующим вечером Давид повёл меня в детскй сад. Отдал мне связку ключей, показал топчан, служащий кроватью и провёл по территории, знакомя с маршрутом обхода, который нужно осуществлять каждые полчаса.
— Можешь не ходить, никто не проверит. Ну, всё, будь здоров и не кашляй. И смотри, раньше времени не приходи, не впущу.
Спать ещё не хотелось, времени было немного, поэтому, когда Давид ушёл, я решил получше познакомиться с тем, что охраняю — изучить расположение помещений, где что находится, где какие входы и выходы. Собственно, всё и так было более-менее ясно, но я подошёл к делу ответственно и проконтролировал все закоулки, совершенно не предполагая, что за находка меня ждёт и даже не догадываясь, сколько ночей я проведу в этом дошкольном образовательном учреждении.
Последним в моём маршрутном листе был кабинет заведующей. Я открыл дверь и понял, здесь всё было устроено специально для меня. В кабинете было всё, что могло бы мне пригодиться. Здесь стояла большая электрическая машинка. Пишущая. Накрытая чехлом. Руки зачесались, и я подошёл к столу. Нужно было срочно её проверить.
21. Дела и делишки
Хо-хо! Машинка задрожала, загудела и… бабах! Бах, трах, тарарах! В тишине звук получался впечатляющим. Огонь, батарея! Пали! Но это только поначалу. Потом станет лучше, перестану замечать, погрузившись в что-то похожее на транс.
Я заправил бумагу. Светомаскировочных штор, как у Штирлица у меня не было, но, в конце концов, я ведь здесь был практически официально. Да и свет от настольной лампы не такой уж яркий, чтобы привлекать внимание редких ночных прохожих, рискнувших бродить по тёмным проулкам между детскими садами, затерянными в джунглях Верхотомских дворов.
В этот раз я вложил только два листа с чёрной копиркой. Нужно купить и приносить её с собой, чтобы ненароком не спалиться. А то кто-нибудь вдруг решит прочитать, что там печатают у товарища директора, вернее, у товарища заведующей.
Пальцы привычно побежали по клавишам. Ну… не то, чтобы прямо побежали, но, учитывая, сколько в последние годы мне приходилось стучать по клавиатуре, привычка, разумеется выработалась.
Здесь, конечно, усилий нужно было прилагать побольше, но так как у бабушки я уже совершил инициацию и погрузился в мир механической машинописи, дело продвигалось неплохо. С компом, ясно дело не сравнить, но и так пошло понемногу. Чтобы печатать на машинке, скажем так, ума побольше надо. В пару кликов фразу не поправишь и ошибки никто красной волнистой линией тебе не подчеркнёт.
В общем, дело сдвинулось и пошло. Шло-шло и вдруг остановилось. Сейчас я описывал одно из серии преступлений. Первое уже совершено и расследуется, тут уже ничего не поделать. В Ленинграде убита пенсионерка. Убийцу найдут, но до того, как найдут, он убьёт и покалечит ещё несколько человек. Тут всё просто.
Я знал имя и адрес, где злодей проживал и прятал похищенные вещи и другие улики. Поэтому письмо собирался направить непосредственно следователю прокуратуры, ведущему следствие. Не сможет же он не среагировать. У меня в памяти всё было чётко разложено по полочкам, и в тексте я тоже старался описать всё основательно.
Ранее судимый молодой человек с артистическими наклонностями, игравший в театральном кружке на зоне, вернулся в Питер и смог поступить в театр. Талант, бляха, самородок. Но на красивую жизнь деньжат не хватало, и он решил грабить частные дома. И вот, вломился, а там старуха.
Ну, он её и долбанул молотком несколько раз. Молоток принёс с собой, кстати. То есть, пока он успел убить только одну старушку. Практически Раскольников, сука. Молотком по голове. Переоделся в женщину вошёл и убил. Забрал деньжата, золотые украшения и две бутылки алкоголя.
При этом у него был ствол в кармане и садистские наклонности в голове. Если не остановить его сейчас, он будет пытать молодую женщину, выбивая информацию о том, где спрятаны деньги. Загонит ей швейные иглы под ногти. Она отключится, но останется живой. Спасут.
Но это же не всё. Он ведь и дальше продолжит свой путь. От этих воспоминаний на душе делалось гадко. Холодно и пусто. Одно дело, когда ты смотришь в прошлое, на дела давно свершившиеся, а другое, когда все эти вопиющие к отмщению злодеяния творятся прямо сейчас.
В общем, пока он совершил только одно убийство. Остальные ещё в будущем, и я этого не допущу. В этот раз никакого ЦК, надо писать непосредственному исполнителю, ведущему дело. Следаку. И комитетчикам. Для контроля.
С этим всё ясно, а вот что делать с разными Михасевичами, Чикатилами и Ткачами я пока не слишком-то понимал. Во-первых, подробности их дел были мне известны лишь в общих чертах, я ими не занимался. Так, читал что-то когда-то, но где во сколько и когда они нападут снова не имел понятия. Ткач, например, вообще только в этом году первое убийство совершит.
Чикатило уже убивал, но вроде до восемьдесят первого года будет сидеть тише воды, ниже травы. И что с ними делать? Милиция не станет хватать тех, кто ничего ещё не совершил, даже если уверует в мои прорицания, как в откровение свыше. Тут нужно было принять какое-то решение, причём в ближайшее время.
Отправлять письмо из Верхотомска я не хотел по соображениям конспирации. Сужать радиус поиска точно не стоило, даже если бы меня и не искали сейчас, то могли бы заняться позднее. Так что нужно было проявлять осторожность. Поэтому, когда на следующее утро Зинаида подошла к столу Вотрубы и сказала, что тому нужно собираться в Иваново, я внимательно следил за разговором.
— Зинаида Михайловна, но вы же обещали до конца месяца меня не посылать… Но всё-таки посылаете…
Уж послала, так послала…
— Кошкин! — загремела Ткачиха. — Ты инженер отдела материально-технического снабжения! Тебя государство поставило на эту должность. Оно тебя воспитывало, кормило, обеспечивало счастливое детство и обучало наукам. Теперь пришёл черёд возвращать государству долги. Что значит, я обещала? Я сказала, по возможности не пошлю. По возможности, понимаешь? И ты сидел здесь, пока твои товарищи мотались по стране. Язык на плечо и летели, куда родная фабрика пошлёт. А ты чем лучше⁈ Жена беременна? Так что теперь? Раньше думать надо было, когда заделывал ей ляльку. Поедешь! Некого послать больше!
— Зинаида Михайловна! — плаксиво заголосил он. — Вы войдите в положение! У меня же ситуация! Мне старшую надо в садик водить. Жена в больнице. Я не могу. Пусть Жаров едет! У него ни жены, ни детей нет!
— Это что за разговоры! Дети у него! У всех дети! У всех ситуация!
— Но не у Жарова!
Мудак он, конечно, Кошкин этот, но дети его не виноваты.
— У Жарова