Первопричина 3: СССР, любовь и магия — страница 41 из 111

— Бить будем? — потирая кулаки улыбается Громова. — Это можно…

— Олька! Да выслушай ты меня. Значит так, после первого урока, Скворец идёт в курилку. Ждём у входа. А как дождёмся. Наклоняйся и слушай.

Начинается совещание. Маша Иванова быстро рассказывает детали как именно всё проверить, Громова перестав строить из себя дурочку дополняет и вносит коррективы. Девушки жмут друг другу руки, смеясь обнимаются и как только звенит первый, короткий звонок уходят в класс.

По их мнению план прост, но гениален. Скворцова нужно напугать, потом сразу же заинтересовать, и выждать. А как только любопытство возьмёт своё, взять и дожать. Причём дожать любыми способами, потому как если запечатление случилось, то в таком случае оно обязательно себя проявит.

Класс. Игорь.

Второй урок, биология, довольная жизнью Таня. Не менее довольная Женька за последней партой. И странные Громова и Иванова. Которые, как я понимаю, хотели подойти на перемене, но поссорились друг с другом и ушли выяснять отношения. И это…

— Так, раз уж у нас повторение, — глядя в журнал говорит Таня. — То… Половое размножение. К доске пойдёт… так… ага… Громова! Вперёд. А то я смотрю ты второй урок подряд места себе не находишь.

Вздохнув, Оля идёт к доске. Пока Таня, выбирает и выводит на доску соответствующую тему, берёт указку…

— Итак, Громова, — улыбается Таня. — Расскажи нам о половом размножении…

— Бегемотиков! — неожиданно доносится громкий шёпот из класса.

Хрустнув, переломилась указка, которую Оля сжимает в руке… Все мгновенно опускают головы. Олька обводит мрачным взглядом класс, хмыкает, смотрит на меня, потому как голову опускать я не собираюсь. Мило улыбается, хмурясь наклоняет голову на бок…

— Ликорис Рикойл, — глядя то на Громову то на Иванову шепчу. — Они обе, напоминают мне некоторых персонажей. С отличиями, но… Хм-м-м…

— Между прочим, бегемоты убивают в год в Африке людей больше, чем львы, крокодилы, и прочие хищники вместе взятые… — неожиданно спокойно произносит Громова. — Шутки с ними чрезвычайно опасны, особенно для тех, кто уровень опасности не осознаёт. От бегемотика, если спровоцировать — не убежать. Бегемот затопчет тебя или напополам перекусит. А ещё эти звери очень мстительны и коварны. Тех кто их достаёт, они как правило, находят и калечат. Или поджидают, в курилке, например, а потом, когда жертва зайдёт туда… Наносят удар!

— Олечка, успокойся, я всё записала в блокнот, так что отомстим позже… — ехидным колокольчиком звучит на весь класс голос Маши Ивановой — Мы не злопамятные, зла не помним, приходится записывать…

— Тихо! — повышает голос Таня. — Громова, продолжай.

— Извините, Татьяна Ивановна, — кивает Олька. — Половое размножение…

Охренеть. Такая коня на скаку остановит и яйца ему оторвёт, потом на плечо закинет и в избу горящую занесёт. А после бензином обольёт. Нда… Арданиум. Других объяснений у меня нет.

— Тебе такую не окучить, — хихикает Резнов.

— Можно подумать я собирался.

— Ну конечно, — не успокаивается друг. — У тебя же их две.

— Три. То есть четыре. То есть неважно.

— Да блин. Везёт тебе.

— Я сам себя везу, Федя, сам. Вот только куда везу…

— Последняя парта! — громко говорит Таня. — Вы дополнить желаете? Нет? Тогда не мешайте.

****

После урока общаюсь с Таней, говорю что скучаю, пока никого нет обнимаю, целую и попу её жамкаю. Довольный выхожу из класса. Двигаясь в сторону курилки замечаю странность, резко разворачиваюсь…

— Скворцов! — кричит Иванова.

— Нет его. Это не я. Похож просто…

Попытка свалить успехом не заканчивается. Громова забыв о своих габаритах, изображает несколько акробатических прыжков, догоняет, встаёт и прижимает меня к стене. Блокируя пути к отступлению упирается руками в стену… Её грудь, оказывается прямо перед моим лицом. И тут…

Какой приятный запах. Да она же… Она большая и сильная. Как я люблю. Да ты моя хорошая, как я раньше тебя не разглядел? А твоя грудь… Да там уже под пятёрку… Уху-ху… Но запах…

Жадно втягивая носом её аромат, не обращая внимания на усиливающуюся боль смотрю на её грудь, поднимаю голову… Ольга жадно принюхивается, её зрачки сужаются, дыхание становится тяжёлым и глубоким. Она медленно моргает…

Твою мать, красота-то какая.

— Куда пялишься? — приближаясь так что едва не целует улыбается Олька.

— Пуговица, красивая, — сам едва не поцеловав её говорю. — И галстук ничего такой. Ой, надо же, красный. Что хотела, красотуля? Если что — сразу предупреждаю, у меня девушка есть. Три. Отпустите меня, пожалуйста. Мне идти надо.

— Слушай сюда, Скворцов, — подходит с боку Иванова и тычет мне в живот пальцем. — Из-за тебя, Скворцов, мой папа неделю дома почти не появлялся, ходил невыспавшийся и усталый.

А Маша тоже ничего такая. Миниатюрная черноволосая красотка. И тут…

И тут случается это… Меня скручивает и растягивает. Голова начинает буквально гудеть. Борясь с болью сглатываю… Вся романтика улетучивается.

— Маш, ты о чём вообще? — морщась от продолжающего усиливаться приступа и охреневшая от этого кошу под дурачка. — Я как… Ты о чём? М-мне…

— Я о том, что из-за твоих финансовых махинаций папа лично занимался ими, ел и спал кое-как, и даже ночевал на работе, — приближаясь ко мне и опаляя лицо мятным дыханием выговаривает Маша. — А ему это вредно, у него контузия на войне была! Смотри у меня! Ещё одна такая выходка и контузию получишь ты. Оля, пойдём… И мы следим за тобой, Скворцов. Мы внимательно следим. Живи пока.

— Следите за мной… — покачиваясь шепчу. — Следите за мной полностью. Можете даже без одежды. Ух… Больно-то как…

Странная парочка гордо удаляется по коридору… Иванова оглядывается, кривясь указывает пальцами себе на глаза, а потом на меня. Фыркает и убегает догонять подругу.

— Ты как это делаешь? — сложив руки на груди спрашивает Резнов.

— Делаю что? — потирая ноющие виски и стараясь не упасть спрашиваю.

— Ну, ты здесь всего ничего, а к тебе девушки липнут. Пять уже. Пять! То есть шесть. Передовик. А кто шестая?

— Иди в задницу! А я домой пошёл, пока меня не убили. Или я сам не сдох. Короче до завтра.

Уйти домой не получается. Потому как Маргарита Сергеевна уехала по делам, заменять предметы руководство школы не стало. Вараксина собрала драмкружок и увела в актовый зал. Отмазаться от неё не получилось. Поэтому сижу, смотрю на злых Громову и Иванову и думаю. Думаю о том кто я есть на самом деле. Потому что ничего конкретного насчёт себя сейчас сказать не могу.

Мне нравятся девушки, я хочу чтобы у меня их было много. Я радуюсь что здесь такие интересные правила. Но в тоже время, считаю такие семьи мерзостью. Меня корёжит… А голова болит так сильно… Мне нравится Громова. Мне от этого больно. А от мыслей что их пять, а возможно, если считать Иванову то шесть, мне ещё больнее. Но я… Как мне разобраться в том что со мной творится?

— Игорь, как успехи с песней? — подавая мне гитару спрашивает Яна.

— Да ты знаешь… Как-то не очень. Вот всякая дрянь в голову лезет, а что-то такое ну ни как. Вот например. Кхем…

Я уже совсем большая,

И умею хорошо,

На пол прыгать с табуретки

садиться на горшок.

Я уже совсем не крошка,

Куклам суп могу варить,

Только мне не разрешают

слово «жопа» говорить…

— Игорь! — бесится Яна. — Ты издеваешься?

— Хто, я? Не-е-е-ет.

— Нормальное что-нибудь, — хмурится Яна и тут же улыбается. — Давай, ты можешь.

— Кладбище, кладбище!

Спряталось у леса,

Спит уснула вечным сном!

Юная принцесса!

Я смотрю из-за ветвей, на её

могилу,

Позвоню в могилу ей…

— Игорь! — краснеет от злости Яна.

— Ладно, есть и другое. Слушайте.

Пьяный дровосек,

Тащи-и-ился по лесу…

— Да блин, Скворцов. Я тебя сейчас ушатаю!

— Конечно, художника каждый обидеть может. Нет бы поддержать, а она ушатать собирается. Ладно, слушайте. Советский Марш. Кхем… На гитаре сыграть это… Ну как бы сказать не очень красиво. Но как-то всё равно получится.

— Начинай уже!

— Наш союз бьёт заклятых

врагов,

Освободит всех от рабских

оков,

Грозный Медведь на востоке

восстал,

Ох берегись кто его

унижал…

Наш путь велик, мы правде

верны,

Надежный оплот мы Родной

страны,

Наше знамя мы гордо несем

Гимн победный мы запоем!

Всех сокрушит Великая Русь,

Братских народов Вечный

Союз!

Нормально?

— Ты дурак! Какой там нормально! — становясь красной, как галстук на шее кричит Вараксина.

— Ну извините. Потом что-нибудь другое…

— Это здорово! Заменить Грозный на Красный и всё. Да нас цветами закидают.

— Или яйцами с помидорами, — перебрав струны улыбаюсь. — Музыка нужна, оркестровая. Ноты я напишу. И хор. Желательно смешанный и большой. А так под гитару, в соло, эпик теряется. Ян, а ты не знаешь что с Громовой и Ивановой? Они какие-то злые.

— Не смотри на них. Продолжай.

— Хорошо.

Игорь не смотри в эти злые

лица,

Нам их не спасти, лучше

вдрызг напиться,

Чо они хотят, сами того не

знают,

Пионеров лишь к стенке

припирают…

— Игорь!

— Да знаю я. Семнадцать лет уже Игорь. Почти семнадцать. Хотя раньше у меня из-за этого были проблемы. Близнец у меня есть, Стёпка. Болван такой… Бывает напакостим, отец кричит… Стёпа! Приходит Стёпа, он смотрит на него, а это не Стёпа, это я, Игорь.

— И? — вопросительно приподнимает бровь Вараксина.

— Горь, — улыбаюсь ей и понимая что сейчас отхвачу собираюсь. — Ладно, не нервничай. Сейчас всё будет.

Исполняю марш, благо давно уже проверил и узнал что здесь такого нет. Отдаю гитару и пока все обсуждают где взять хор, сваливаю.

****

Дома получаю неожиданный сюрприз. То есть записки на кухонном столе в которых говорится что Лену вызвали на работу, будет она поздно, еда в холодильнике. А Таня, дабы оставаясь со мной наедине не травмировать Лену, сегодня ночует дома.