Бледные Жилины молча кивают. С ужасом смотрят на Громова, просят разрешения уйти и получив его быстро уходят.
— А ведь могли договориться, — вздыхает Руденко. — По применению сторон. Извинились бы и…
— Такие не извиняются, — качает головой Иванов. — Даже сейчас, побледнели, еле на ногах стояли, но смотрели на нас как на мусор. Вы как хотите, а своё заявление я оставлю. И дело не в принципе, и не в штрафе, просто не хочу позволять этим уродам убеждаться в собственной безнаказанности. Товарищ полковник? Я думаю, нам пора. У нас семейные дела.
Семейные дела, заключались во встрече всех троих с ожидающими их на улице жёнами и приглашении нас в ресторан. Отметить знаменательное событие, то есть тот факт, что все мы скоро станем родственниками. Причём нас и наше мнение никто спрашивать не собирался. Решили и всё. На скромный вопрос Тани почему они так решили, Иванов при молчаливой поддержке Тихонова закатил лекцию о том, как это бывает. То есть, достаточно одного взгляда и если запечатление есть, то оно есть. Оно или сразу вспыхнет или со временем разгорится.
На что не выдерживаю и спрашиваю сколько раз они могут запечатлиться.
— Елена Николаевна, — улыбаясь смотрит на меня Тихонов. — Запечатление случится столько раз, сколько ему и положено. У вас это случилось, смею предположить сразу. У Татьяны Ивановны и моей Женьки тоже. Потом, Оля и Маша. А теперь скажите мне, кто ещё обращает внимание на Игоря. Правильно, никто. Хотя могу ошибаться.
— Но, а как же…
— А вот так, — разводит руками Тихонов. — Тут всё немного странно. Я бы даже сказал сильно странно. Институт, наш ЛТМ, берёт на лечение беременную девушку из другого мира. Я решаю что именно мне нужно проводить операцию и спасать детей. Потом институт выбирает Игоря. Не какой-нибудь институт, а именно наш Институт решает что Игорь должен учиться здесь. Но это не всё, совсем недавно Институт торопит события и решает что Игорю надо прийти к нам на год раньше.
— И что это значит?
— А то, что Институт, знает и видит значительно больше чем мы с вами, Елена Николаевна. Значительно больше. Тот факт, что Игорь пришёл именно сюда, именно в этот промежуток времени, указывает на то, что он здесь нужен. Здесь, сейчас, в это время. И то что я, когда-то давно проводил операцию и спасал Игоря, его брата и маму, далеко не совпадение. Это судьба.
— Андреич! Хорош мистики нагонять! — кричит Громов. — Пошли уже. Поговорим о чем-нибудь весёлом.
Идём дальше. Не обращая внимания на остальных, пытаюсь переварить слова Тихонова и понимаю что он прав. Всё и правда произошло не просто так. Всё началось семнадцать лет назад. Здесь, в Лазаревске, в Институте. Спасение Оли и близнецов, прочая мистика. А потом… От принятия убойной дозы снотворного, на которое я не выдерживая одиночества смотрела, меня уберегла только новость о том, что Игорь сюда явится. Это что получается… Нам всем, предстояло… А как? А… А что? Ой, мамочки… Это же… Кошмар! Надо… Надо что-то делать. Надо…
— Леночка, — взяв меня за руку тепло и ласково улыбается Иванова Рахиль. — С тобой всё хорошо?
— Д-да… Спасибо… Ну так мы идём?
— Лен? — дёргает меня за рукав Таня. — Может не надо.
Отмахиваюсь от неё и иду. Иду с ними, возможно с родственниками. Не знаю что со мной происходит. Но мне нравится. Не знаю что именно, то что они теперь есть или то что Рахиль стараясь не обидеть меня показав свой страх продолжает держать меня за руку. Не могу объяснить, но на уровне инстинктов… Мы для них свои.
Тоже время. Школа. Актовый зал. Игорь.
Как дурак сижу и слушаю разнос от всего класса. И весь класс, кроме Резнова который пытается взглядом просканировать подаренные мной коробки, настаивает на том, что мне просто обязательно надо идти с ними в поход. Потому как предвидится: море текилы, шестнадцать симпатичных девушек и всякое отсутствие контроля. То есть аж целых три дня, мы будем предоставлены сами себе. Ещё со слов Горностаева обязательно будут конкурсы: мокрых футболок, на лучший купальник и поцелуй. И во всех этих конкурсах, Горностаев собирается принять самое активное участие, потому что поход, это не просто выход на природу, а нечто большее.
По моему скромному мнению, поход класса, это как мальчишник и девичник в одном флаконе, что мне не нравится ещё сильнее. Но, впечатляет другое, а точнее то как весь класс, все двадцать… Девятнадцать, Резнов на моей стороне, человек пытаются вникнуть в причины и разобраться в ситуации. Что меня, уже бесит. Потому как уже восемь раз рассказываю им о своих проблемах, но меня никто не слышит. Меня бесит Громова, бесит Иванова, но больше всех бесит Тихонова. Остальные… Ох…
Что мне делать? О том что мне больно и я не могу находиться рядом я уже рассказал. На что весь класс повторил реакцию Грибочкиной. Все меня слушали, но никто не услышал, а уже через несколько секунд все забыли. Что настораживает. Поскольку сдохнуть или окончательно сойти с ума я не хочу, так же не хочу довести Лену с Таней… Буду вести себя как свинья.
— Что ты на это скажешь? — улыбается Вараксина.
— Я скажу что вы психи. Ян, ну я же сказал что не пойду. Вы не знаете меня, я не знаю вас. Какой к дьяволу поход?
— У тебя три девушки в классе…
— Они сами так решили. Меня никто не спрашивал.
— Скворец, ты всё же подумай, — как-то совсем нехорошо улыбается Яна. — А то ведь мы и по другому тебя вытащить сможем. А там лес, озеро, красотища. И ты, будешь играть нам на гитаре. Ты кстати репертуар подготовил?
— Конечно, — схватив стоящую рядом гитару киваю им. — Вот например. Кхы!
Не жди меня мама…
Хорошего сына,
Твой сын не такой как был вчера-а-а…
Меня засосала, небритая детина…
— Совсем охренел! — вскакивает Громова. — Чо ты обзываешься? И всё у меня побрито. Ты сам видел! Это у Женьки кусты, а у меня всё гладенько.
— Ой блин, — залепив ладонью по глазам стонет Иванова. — Оль, присядь. Выдохни…
— Вот именно поэтому, — наигрывая похоронный марш и осторожно двигаясь к дверям говорю им. — Я и не хочу.
— Да тебе слабо, — улыбается Горностаев.
— Ебстественно. Я вообще слабак. И трухло. А ещё малодушный.
— Да блин, — чешет затылок Горностаев. — Короче, Скворец, на сотню спорю что ты всё равно с нами пойдёшь.
— Тебе прям сейчас сотню отдать? Я могу. Ты уже проспорил, а сотня это много.
— Нет, ты не понял, Скворец, ты в любом случае пойдёшь в поход. В любом.
— А вот это видел? — показывая однокласснику фигу спрашиваю и тут же продолжаю. — Вот когда она тебе улыбнётся, тогда я с радостью. Ну или когда на горе жареный петух три раза свистящим раком перекрестится. А так нет, у меня и так нервы ни к чёрту. Совсем портить их я не хочу.
— Скворцов! — срывается Яна. — Да что с тобой не так? Что за дурацкая мысль отбиться от коллектива. Мы же для тебя стараемся. Мы знаем что так будет лучше…
— Вы все, — ставя гитару на пол обвожу ребят взглядом и стараюсь обойтись без мата. — Достали меня. С первого дня, все вокруг только и делают как знают что для меня будет лучше. Все… И у меня к вам вопрос, а вы часом не охренели? Вы все, уверены в том что лучше всё знаете? Нет? Ну что замолчали? Сказать нечего? Тогда, нам не по пути. Вараксина, вычёркивай меня из драмкружка. Ноги моей здесь больше не будет. Довольны, придурки? Да идите вы все, в… Короче бывайте, теперь увидимся только осенью.
— А линейка, а концерт на день победы? А песню кто исполнять будет? Игорь, нельзя так делать…
— Наплевать. Идите в жопу, дорогие мои одноклассники. На звонки не отвечу, те кто будут звонить попадут в чёрный список. Удачи, и до осени. Всё, считайте что меня здесь нет и не было.
— Скворцов! А ну вернись! Ты должен слушать старосту!
— Кому должен всем прощаю.
Как могу быстро покидаю школу, выхожу за территорию, закуриваю и… И хрен с ними, с долбанутыми. Сами виноваты. Я, конечно, нисколько не лучше, но… Мне надо подумать. Серьёзно так подумать… Вот дома этим и займусь.
— Скворец, погоди! — догоняет меня Резнов.
— Дружище, если ты о походе, то даже не начинай.
— Да нет, я и сам в поход не хочу. Я это, спасибо хотел сказать. Нет, не вскрыл и не смотрел. Как обещал, приду домой открою. Но… Там такое дело… Женька плачет.
— Поплачет и успокоится.
— Игорь, у неё истерика, — мрачно смотрит на меня Резнов. — Её Оля и Маша успокаивают. Ты бы поговорил с ней. Нельзя так.
— Не хочу. Да и причём здесь я? Всё, пока. Мне ещё дома концерт двоих дольбанько выслушивать. А это знаешь ли, куда серьёзнее чем истерика Тихони.
— Игорь. Ты головой ударился? Или тебя подменили? Что с тобой? Там твоя Женька в истерике бьётся, а ты…
— Отвали, — закуривая отворачиваюсь и сунув руки в карманы ухожу.
И правда… А что со мной происходит? Неужели из-за боли и бессонницы я совсем спятил? Ну а куда деваться? Просто всё это… Не по мне? Но как? Я ведь сам хочу. Они мне нравятся. Очень нравятся. Я знаю что это грёбаное запечатление у нас есть. Знаю! Но стоит об этом подумать как меня наизнанку выворачивает.
Надо прилечь и подумать. А, ну и концерт выслушать. Меня наверняка уже ждут. Ещё бы узнать зачем меня ждут и по какому поводу на этот раз состоится грандиозная истерика. А вот…
Вот было бы очень здорово, если… Если придя домой, я открою дверь, а ко мне подбежит Лена в своих лосинах и топике, и обнимет, как тогда, в нашу первую здесь встречу. Прижмёт к груди… Но, наверное, этого не будет… Надо переезжать в гостиницу. Или комнату себе снять? Короче что-то делать надо, потому как обстановка в этом доме меня категорически не устраивает.
Глава 29
Появление дома, не обернулось скандалом, истериками или косыми взглядами, всё прошло тихо, гладко и… И женщин банально не было дома. Поэтому, ухожу в свою комнату, включаю компьютер на всякий случай проверяю закрыто ли окно, сажусь…
— Запечатление, болевые ощущения… — бормоча набираю запрос.
Ответов мало. Все они сводятся к тому, что если сопротивляться, то можно довести себя до депрессии. Помогают в этом случае крепкий алкоголь и лимонный сок в соотношении один к трём. Но лучше регулярно принимать лимонный сок. То есть не тогда, когда плохо станет, а постоянно.