— После выступления, когда ты ушёл, ко мне подошла Тендер Вейв с букетом цветов и сказала, что ей всегда нравились мои выступления. И извинилась, что никогда не пыталась встать на мою сторону, — тихо сказала Трикси. - Теперь понятно, почему.
— А вы знакомы? — удивился я.
— Она была моей одноклассницей, как и Спеллтэйл… — единорожка подняла на меня глаза. — Спасибо.
— За что? — удивился я.
— За то, что ты защищал меня.
— Твайлайт ты тоже за это поблагодаришь? — поднял брови я.
— Я… постараюсь. Нет! Я поблагодарю, — Трикси вздохнула. — И объясню ей… всё. Прекрати так улыбаться!
— Ничего не могу с собой поделать, — усмехнулся я. — Моя помощница растёт прямо на глазах! Уже перестала спеллтэйлить и решила поступить как взрослая пони.
— Да ну тебя! — фыркнула единорожка и надулась.
Я усмехнулся. Хорошо ещё, не стала спрашивать…
— Арт, а почему ты стал это записывать? — поинтересовалась вдруг Трикси.
Умная всё-таки у меня помощница.
— Потому что я знал, что она станет тебя защищать, — честно ответил я и вздохнул. — Если хочешь знать, то это именно она просила мэра не выкидывать тебя из города, а не я. После того недельного заточения в клетке мэр к тебе относится несколько предвзято, сама понимаешь.
— Но почему она меня защищает?! — воскликнула Трикси. — С ней я обошлась ещё хуже!
— Потому что знает, что тогда это была не ты. И она заметила, что ты бросилась на защиту Понивилля в случае с Урсой. И она считает, что с тобой поступили несправедливо. И ещё она наивняшка. Блин, да лучше сама её спроси.
— Спрошу.
— Тем более что у тебя и повод есть — поговорить с ней перед вашим общим выступлением.
— Кстати, — оживилась единорожка. — Ты ведь выступишь со мной ещё раз?
— В качестве кого? — улыбнулся я. — На следующем выступлении у тебя же Твайлайт ассистенткой будет.
— М-м-м… ты можешь выступить со своим номером! — тут же нашла решение единорожка.
— Я? С каким? — поразился я.
— С гипнозом! Помнишь, ты рассказывал про сценический гипноз?
— Хм… ну, могу, в общем-то. А тебе-то это зачем?
— Хочу посмотреть, — смущённо ответила единорожка. — И я взяла твой костюм!
— А давай, — я усмехнулся. — Мне в прошлый раз даже понравилось. Надо будет только номер придумать… кстати, а почему ты не вовлекаешь зрителей в выступление? Это ведь гораздо зрелищнее.
— У нас так никто не делает…
— Ну, вот и будешь первой.
Трикси задумалась, а я откинулся обратно на подушку. Впрочем, тишина долго не продлилась.
— Кстати… по поводу выступления. После оплаты рекламы, аренды и монтажа сцены у меня осталось шесть с лишним тысяч бит, — она улыбнулась. — Таких заработков у меня не было даже в лучшие времена. Но по совести, большая их часть принадлежит тебе, и я хочу, чтобы ты их забрал.
— С чего вдруг?! — поперхнулся я.
— Ты помог мне с номером, ты поддерживал меня всё это время, ты даже решил мою проблему с магией! Я просто обязана отдать их тебе!
— Эм… не возьму.
— Но почему?! Ведь это всё благодаря тебе! Идея фокуса со шпагами твоя, и именно он вызвал наибольший восторг! А твоя поддержка вообще неоценима — выступления без него не состоялось бы!
— Я помогал тебе, потому что хотел. Потому что ты мой друг, и тебе нужна была помощь, — я поморщился. — Можешь считать это моей блажью, но денег я за это не возьму.
— Тогда в оплату долга!
— Тем более не возьму, — я улыбнулся. — Как помощница ты мне куда ценнее, чем жалкие золотые кругляши. Так что можешь даже не надеяться скостить себе срок таким образом.
— Тогда… — Трикси хитро улыбнулась, — я оплачу тебе как ассистенту.
Я хмыкнул.
— Хитрюга. Хорошо, но шесть тысяч бит ты мне за это не сунешь. Оплата по среднерыночному тарифу.
— Ладно, тогда на оставшееся я обновлю реквизит и улучшу фургон, — единорожка вдруг прижала ушки к голове и состроила просящую моську. — Ты ведь поймаешь одного древолка для своей любимой помощницы?
— Не-а, — усмехнулся я. — Если со своей диетой ты не будешь много бегать, то станешь меховым шариком с ножками.
— Я потолстела? — ужаснулась Трикси.
— Пока нет, — я задумчиво оглядел стройную фигуру единорожки. — С тех пор как я тебя подобрал, скорее похорошела, а то была осунувшаяся и измотанная.
— Подобрал! — возмутилась она
— А теперь шёрстка шёлковая, грива лоснится, глазки блестят, — с лёгкими ехидными нотками продолжал я.
— Хм…
— Но крекеры с арахисовой пастой штука коварная.
— Зато вкусная!
— Никогда не знаешь, когда они подло отложатся на бочках… — невозмутимо продолжал я.
— Ладно, — вздохнула Трикси. — Обойдусь без древолка. А ты жадина!
— Да ладно тебе, я тебя просто дразню, — я улыбнулся. — Поймаю, конечно, не вопрос.
— Йей! Только дизайн ему придётся поменять…
Посочувствовав неизвестному древесному волку, пока ещё мирно живущему в своих чащобах и не знающего о нависшем на нем злом роке, я потянулся было за рюкзаком, когда Трикси снова меня окликнула.
— Арт, расскажи о себе, — попросила единорожка.
— Зачем это? — подозрительно посмотрел на неё я.
— Ну… мы ведь друзья?
— Да. Хоть иногда я и чувствую себя добрым дядюшкой, балующим любимую племяшку,— я усмехнулся. — Но если ты собираешься чего-то вызнавать для Флатти, лучше скажи об этом сразу.
— Нет, но об этом мы тоже поговорим… дядюшка, — съехидничала она. — Просто я только сейчас поняла, что живу вместе с тобой уже почти месяц, но ничегошеньки о тебе не знаю. И ты обещал рассказать о своём «тёмном прошлом».
— Когда это? — удивился я.
— Когда на свидание меня звал.
— А-а-а… — я вздохнул. — Да я и не знаю, что можно про себя рассказать. У меня не особо интересная жизнь. Родился, подрос, пошёл в школу, потом в институт, нашёл работу… всё довольно типично. Городов не захватывал, с чудовищами не сражался, принцесс не спасал.
— Теперь навёрстываешь? — съехидничала Трикси.
Я хмыкнул. Вот уж точно.
— Ага. Компенсирую годы лишений. Но если серьёзно… спрашивай, что тебя интересует, и я отвечу. Может быть, даже честно.
— Хорошо, — кивнула единорожка и села. — Как ты научился гипнозу? Это ведь не та вещь, которую умеют все люди?
— Нет, не все, — я усмехнулся. — Ничего особенного. У меня, можно сказать, предрасположенность была, так что десяток книг, куча практики и пять визитов к гипнологу. И потом ещё одна куча практики.
— И зачем?
— В детстве мне приснился сон. В нем была добрая фея, сказавшая что совсем-совсем скоро, когда я вырасту большим и сильным, мне встретится бедная маленькая единорожка, лишившаяся своей магии из-за отсутствия веры в себя…
— Артур!
— Ну что сразу Артур? Я же сказал, что только «может быть» буду честно рассказывать, — улыбнулся я.
— Это секрет?
— Да нет… — я вздохнул. — Просто… ладно.
Спорная мотивация, которую никогда не понимали даже мои друзья. Точнее, как они думали, что понимали, но на деле видели только то, что ожидали увидеть, и стремились ляпнуть ярлык. Или «безответственный», «эгоист» и, в лучшем случае, снисходительное «анархист», или более приятные эпитеты, но в итоге их понимание идеи сводилось лишь к вседозволенности и безнаказанности. Ни то, ни другое верно не было, а отношение ко мне меняло, так что я со временем просто перестал об этом распространяться… ну, посмотрим, как отреагирует пони.
— Всё дело в свободе. Нельзя быть свободным, пока боишься смерти, боли, проблем… пока у тебя есть что-то, что у тебя можно отобрать и это сделает тебя несчастным. Я же с определённого момента хотел совершенной свободы. Возможности самому выбирать свои цепи и возможности сбросить их сразу в любой момент. Под «я» подразумевается только разум, а тело не более чем инструмент для жизни. Якорь, который принадлежит миру вещей и позволяет в нем оставаться, но это моя вещь, и только я решаю, как ею пользоваться. Захочу — буду лелеять, захочу — сломаю. В теории. На практике же тушка влияет на решения и суждения куда больше, чем хотелось бы. Заставляет бояться, мучает, если что-то не по ней. Ограничивает свободу. Унижает.
— Унижает? — удивилась единорожка.
— Хорошо проведённый болевой приём — и ты уже готов просить пощады. «Я» не хочу, но тушка настаивает на своём. Несколько болезненных ударов, превосходство в силе — и ты уже ощущаешь липкий страх перед противником. Ты можешь быть лучше и умнее его, ты можешь порвать его на тряпочки в какой-то другой сфере или просто подготовившись, но всё равно боишься! И чего?! Всего лишь повторения жалкого биоэлектрического шума, рождённого потревоженными рецепторами! Разве это не унизительно?! — я оскалился. — Да лучше сдохнуть, чем сдаться!
Беата отшатнулась, и я опомнился. Потряс головой, отгоняя подступающую ярость.
— Извини, — я выдохнул. — Сами мысли об этом заставляют кровь кипеть.
— Н-ничего.
— Я никогда больше не уступлю угрозам или силе, — почти спокойно произнёс я. — И не спущу ни одного унижения. Никому! Даже если вещь, в которой я обитаю, разорвут на куски.
Тишина. Единорожка смотрит на меня почти с ужасом.
— Это чудовищная точка зрения! — наконец, воскликнула она. — Как ты вообще можешь так думать?!
— Ну да, — охотно согласился я. — Дурной максимализм. Я был как раз в том возрасте, в котором от него страдают. Со всем пылом юности отдался великому делу изменения себя.
— Ты понимаешь, что это неправильно, но всё равно продолжаешь так думать? — удивилась она.
— Э, не-не-не, я не говорил что это «неправильно», я лишь согласился с тем, что это «чудовищная точка зрения», — покачал головой я. — Но каждому своё. Да, теперь я понимаю, почему я думаю так, как думаю, но это опыт, который сформировал меня такого, каким ты меня знаешь.
— И что за опыт такой? — она распахнула глаза. — Тебя ненавидели?
— Тоже нет, — я усмехнулся. — Во всем, что со мной случилось, я виноват сам. Ладно, начну почти с самого начала. На свой одиннадцатый день рождения я, воспользовавшись тем, что родители были заняты подготовкой к празднику по поводу рождения сестры, удрал с друзьями на стройку, к которой так-то мне было приближаться запрещено. Там мы на высоте третьего этажа катались на канате, перепрыгивая с одной площадки на другую. Я сорвался вниз. Открытые переломы ног, тяжёлая травма головы, позвоночник не задело лишь чудом. Ещё большее чудо в том, что я остался жив. Это настолько маловероятно, что я считаю, что тогда я умер в первый раз. Соседним зданием была подстанция скорой помощи, и двое врачей пошли гонять нас со стройки как раз тогда, когда я упал. Что тогда происходило я не знаю, но в медкарте было указано, что я провёл сорок секунд в состоянии клинической смерти. В больнице я лежал чуть меньше года.