Весь мир окрашен болью. Дикая, невыносимая, выкручивающая внутренности боль, пульсирующая в груди в такт моему рваному прерывистому сердцебиению. С ним явно что-то не так, поскольку каждый удар посылает волну жгучей рези по всему телу, а каждый судорожный вдох даётся с трудом, будто мои лёгкие залиты расплавленным свинцом.
Тело не слушается, мышцы сводит мучительной судорогой. Что произошло? Где я? Память услужливо подкидывает обрывки — бойня на износ на улицах Нексуса, гул плазмы, рокот пулемётов, взрывы… Тяжёлый смрад крови и озона, забивающий все остальные запахи.
Перед моим внутренним взором проносятся картины — вспышки пережитого только что кошмара. Погибшие друзья, оборванные жизни, лютое бешенство и град ударов, уничтоживших даже надежду. А потом — провал, душная тьма, затянувшая меня в свои липкие объятия.
Стиснув зубы, прогоняю жуткие видения. Всё это наваждение. Иллюзия. Ловушка разума, созданная сучьим Скульптором Грёз.
Как я вообще позволил усталости взять верх? Ведь знал же, что нельзя спать…
Так вот в чём дело… Вот почему боль в груди сейчас такая реальная, такая неподдельная. Это не кошмар. Не очередная пытка в царстве Морфея. Это действительность. И, судя по агонии во всём теле, весьма паршивая действительность.
Все этим мысли пролетают в голове за долю секунды.
С трудом разлепив веки, я осоловело моргаю, пытаясь сфокусировать зрение. Картина мира рассыпается — всё плывёт, контуры предметов двоятся. Я различаю лишь смутный силуэт, маячащий надо мной, но миг, и картинка фокусируется.
Неизвестный хмырь[1] — это первое, что я вижу, распахнув глаза. Кожа цвета мха или болотной топи, покрытая небольшими беспорядочными наростами. Отсутствие волос на овальной голове, а также какого бы то ни было носа. Лишь пара надрезов на утолщении, что выпирает между лыбящейся пастью и глазами. Из-под бесформенной одежды выглядывают доспехи.
В руках у него зажат длинный кинжал с тремя закрученными в тугую спираль лезвиями по типу Jagdkommando. От классического земного ножа его отличает россыпь отверстий возле острия, из которых сочится бурая дурно-пахнущая субстанция.
Наблюдая за стремительно несущимся к лицу оружием, осознаю — этот ушлёпок и есть причина моего столь дерьмового пробуждения.
Незнакомец ухмыляется во время атаки, обнажая частокол мелких острых зубов. Его глаза горят злорадным весельем, а узловатые пальцы сжимают рукоять кинжала.
Витое лезвие поблёскивает в тусклом свете, приближаясь к моей глазнице, чтобы закончить начатое. С его острия медленно стекают тягучие бурые капли, источая тошнотворную вонь гниения и распада.
Инстинкты срабатывают быстрее мысли. Мысленное усилие, и из меня выстреливает сноп бритвенно-острых невидимых нитей.
Струны пустоты с пронзительным свистом рассекают воздух и врезаются в защитный барьер, вспыхнувший вокруг убийцы. На миг кажется, что они увязнут в нём, но нет — Аспект нуллификации срабатывает, как надо. Не заметив преграды, нити арканы впиваются в доспехи незнакомца, рассекая металл, словно картон. Одна из них находит его лицо, вгрызаясь в плоть прямо по центру лица.
Убийца, вскрикнув от неожиданности и боли, отлетает к стене, с грохотом впечатываясь в неё спиной. Мимолётное напряжение, и струны, повинуясь моей воле, отзываются назад, раздирая броню врага.
Незнакомец ошеломлённо трясёт головой, словно не веря в произошедшее. По его подбородку стекает струйка густой зелёной крови. В жёлтых глазах вспыхивает злоба пополам с досадой. Увы, раны не столь глубоки, как хотелось бы.
Кажется, этот тип не привык, чтобы жертва давала отпор. По его реакции понятно — киллер рассчитывал сработать быстро, тихо и чисто. Не вышло. Что ж, сам виноват. Следовало бить наверняка.
Кто он вообще такой? Кто его послал? Галадра? Консорциум? Мозг категорически отказывается выдавать хоть какие-то ответы, будто все шестерёнки засыпаны песком. Не могу даже сосредоточиться, чтобы пройтись по нему Оценкой.
— Ах ты ж ублюдок! — шипит раненый, скалясь в окрашенной кровью улыбке.
Заставляю себя занять вертикальное положение, несмотря на всё сопротивление тела. Оно никак не хочет покидать кресло, и самое простое усилие отзывается новой волной боли на месте сердечной мышцы. Судя по тому, что всё вокруг заляпано моей кровью, а в броне имеется солидный прокол, меня чуть не зарезали как свинью. Прямо во сне.
Незнакомец выпрямляется и впивается в меня немигающим взглядом. Его зрачки вспыхивают золотом, и реальность будто плывёт, дёргается, выцветая по краям.
Всё ещё плохо соображая от боли и слабости, я не сразу понимаю, что происходит. А когда осознаю — становится слишком поздно. Псионика убийцы уже запустила свои щупальца в мой разум, оплетая сознание липкой паутиной лжи.
— Всё в порядке, приятель, — проникновенно шепчет незнакомец, сверля меня гипнотическим взглядом. — Ты всё не так понял. Я на твоей стороне. Не стоит драться со своим лучшим другом.
Голос журчит, струится, просачивается в каждую клеточку моего мозга. Такой убедительный, такой искренний. Разве можно ему не верить? Я чувствую, как истончается моя воля, как слабеет контроль над собственным разумом. Это даже не больно. Просто сладкая патока, заливающая сознание тягучим наваждением. Я почти готов поддаться, опустить руки, смирившись.
— Ну же… Не упорствуй. Зачем всё это? — настойчиво цедит зеленокожий упырь, подступая ко мне.
На самой задворках разума, вспыхивает крохотная искра. Ментальный заслон — последний оплот, последняя линия обороны моего измученного рассудка.
— Возьми револьвер, — шелестит вкрадчивый голос, заполняя каждый закоулок разума. — Направь его на себя. Давай же, ты хочешь этого. Ты жаждешь покоя, избавления от боли. Смерть — это милосердие. Ты его заслужил…
Мысли отравлены ядом повиновения. Рука дёргается, против воли тянется к бедру, где в кобуре притаился Бутон. Пальцы подрагивают, будто кто-то невидимый взялся за запястье, подталкивая, направляя. Из груди рвётся сдавленный хрип, пот заливает глаза.
— Ну же, будь хорошим мальчиком, — мурлычет болтливая мразь, впиваясь взглядом в моё перекошенное лицо. В жёлтых глазах пляшут отблески безумного веселья. — Сделай это. Избавь себя от страданий. Один короткий миг — и всё закончится…
Обрывки чужих вязких, липких мыслей закрадываются в сознание, просачиваются сквозь трещины Ментального заслона. Шепчут внутри меня, но не моим голосом:
«А ведь и правда — разве не проще покончить со всем разом? Сейчас я всё равно ничего не могу — слишком слаб, слишком измотан. Так не лучше ли встретить смерть на своих условиях?..»
Пальцы смыкаются на рукояти револьвера. Ладонь скользит по металлу, лаская, точно любимую женщину. Оружие будто само прыгает в руку, ложась как влитое.
Ментальный заслон придаёт мне сил, дарит подобие ясности, пусть всего на пару мгновений. Увы, его крепости не хватает, чтобы противостоять всей мощи чужого давления. Медленно, очень медленно Бутон поднимается всё выше и выше.
Холодный ствол упирается в висок, посылая по коже волну мурашек.
«Так просто. Так легко. Всего лишь нажать на спусковой крючок… И боль уйдёт…»
Лишь благодаря пассивной способности я не верю сладким речам, пытаюсь не поддаться магнетизму лживого языка. Передо мной враг. Коварный, опасный, привыкший добиваться своего любой ценой.
С рыком повышаю Ментальный заслон до ступени А, вливая в него 790 000 единиц арканы. Поток лжи, струящийся в мозг, слегка ослабевает, даруя новую секундную передышку.
— НЕТ! — нечленораздельный рык рвётся из груди.
Из последних сил отшвыриваю от себя револьвер, и тот с жалобным звяканьем отлетает в сторону.
Почти сразу же психический барьер вновь прогибается под чужим напором. Защитная способность трещит по швам под градом бесплотных атак. Изнутри черепной коробки будто вворачивают раскалённые иглы, но я держусь. Непокорно, на одном только бешеном упрямстве, цепляясь за остатки своего «я». Сдаться, уступить внешнему давлению — всё равно что подписать себе смертный приговор.
— Упрямый сукин сын… — цедит враг сквозь зубы. Его лицемерная улыбка превратилась в кривой оскал, глаза полыхают раздражением. — Как скажешь… Не хочешь по-хорошему, тогда давай по-плохому!
Он напрягается, и реальность взрывается чудовищной болью. Кажется, будто пылающие стержни вонзились в виски, прожигая плоть до кости. Зрение меркнет, распадаясь на осколки. Сознание захлёстывает ослепительно-белый шторм. Кровь течёт из носа, из ушей, застилая зрение алой пеленой. Каждый удар сердца отдаётся барабанным громом в висках.
Из последних сил цепляюсь за ускользающий рассудок. Мысленно сжимаюсь в комок, собираю всё, что осталось — всю свою волю, всё упрямство, всю ненависть. Закрываюсь, как за щитом, вжимаюсь лбом в пол. Упал на колени и не заметил.
Снова рука предательски дёргается к оброненному Бутону. Пальцы сводит болезненной судорогой. Хватаю себя за запястье, сжимаю, словно капкан, до хруста. Боль отрезвляет, помогает сфокусироваться. Отвлекает от навязчивого желания подчиниться чужой воле, выполнить вложенный в голову приказ.
Хер тебе, гнида. Сдохну, но не сломаюсь.
[1] Художник — Tobias Frank.
Глава 22
Боль. Моя старая подруга. Якорь, не дающий сорваться за грань. Глотаю её, как живительный эликсир, захлёбываясь, давясь, упиваясь. В висках стучит, в ушах звенит. Зато вражеская псионика на миг ослабляет свою хватку. Всего на долю секунды, но мне хватает.
Однажды я уже сделал это. Будучи связанным в подвале забытого бара за миллионы световых лет отсюда, я пытался выбраться из наручников и никак не мог. И тогда в мою голову пришла светлая идея повысить ступень Гибкости онкройла за пределы собственных параметров. Тогда, подобный ход чуть не прикончил меня, а это ведь была всего лишь ступень D.
Не время медлить или раздумывать. Решение принято. Обратного пути нет. Пан или пропал.