но мерцает серебристый металл, которым богато изукрашены стены и потолки. То тут, то там вспыхивают россыпи драгоценных камней, переливаясь всеми гранями.
Пол под ногами представляет собой мозаику из ониксовых плит, образующих замысловатый узор. Под шагами моего конвоира они чуть слышно звякают, словно живые.
Стены украшены многочисленными арочными нишами, в которых расположены неведомые статуи. Возможно, божества, возможно, святые. В неверных отсветах их лица кажутся искривлёнными беззвучным криком.
Я скольжу взглядом по довольно свежим росписям, повествующим о деяниях Хранителей. Всюду вооружённые воины, коленопреклонённые жертвы, неумолимые лики священных палачей. Картина безраздельного господства духа над плотью.
Повсюду мелькают Хранители в одеяниях из лиловых и чёрных тканей, украшенных витиеватыми символами. У каждого на груди сияет знак ока в треугольнике — всевидящий глаз их божества — Сопряжения.
В дальнем конце зала я замечаю колоссальную статую, вознесённую к самой крыше, должно быть, главный алтарь. Многорукое божество, чьё тело, соткано из живого металла и сияющих кристаллов, в которых я узнаю аркану. Каждая из бесчисленных рук держит свой символ: здесь и весы правосудия, и острые мечи возмездия, и древние фолианты законов мироздания. Лик монумента скрыт за глухой маской, на которой выделяется единственный огромный глаз, пронзающий своим немигающим взором всё пространство храма.
У подножия идола замерли две шеренги коленопреклонённых послушников. Их монотонное пение сливается в низкий вибрирующий гул, от которого выпадают коронки из зубов. Если бы они у меня ещё оставались.
На солидном расстоянии от них под приглядом местной охраны распростёрлась толпа увечных паломников. Они кидают полные обожания взгляды на статую и Хранителей, ступающих по храму.
Да уж, с размахом тут всё. Пышно, помпезно, до кричащей безвкусицы.
Моё внимание привлекает одна фигура, приближающаяся к верующим. Женщина в просторных ниспадающих одеяниях. Уже одно то, как она неспешно и уверенно ступает среди преклонённых голов, выдаёт в ней далеко не рядового адепта.
Узнаю её моментально, Алита «Светоч» Бресс, Супернова. Я уже видел её на Конклаве. Известна тем, что заключила сделку с Иерофантом, потеряв зрение, а теперь исцеляет других. Не то, как обретённый дар, не то, как особенность класса.
Её кожа, как и прежде, отливает глянцевым блеском, переливаясь всеми оттенками насыщенной бирюзы. В глазах клубится и пляшет первозданная сила чистой плазмы. Кажется, она вот-вот прорвётся наружу и испепелит всех вокруг.
Тёмные локоны волной ниспадают на её плечи, укрытые замысловатой вуалью. На лбу тускло мерцает монисто из янтарных чешуек неизвестного металла.
Воистину, титул «Светоча» она носит не зря. Буквально источает сияние и благолепие. Аж скулы сводит.
Вдруг Алита простирает изящную длань над головой искалеченной старухи. И прямо на моих глазах плоть несчастной начинает стремительно обновляться. Язвы затягиваются, коросты опадает, открывая розовую кожу. Скрюченные пальцы распрямляются. Спустя миг на месте умирающей развалины остаётся здоровая женщина, изумлённо взирающая на свои обновлённые ладони. Аналогичная судьба постигает ещё троих инвалидов — отрастают утраченные конечности, заживают ожоги и шрамы.
Толпа взрывается исступлённым ликованием. Со всех сторон летят восхваления чудотворице. Окружающие как один простирают к ней руки в немой мольбе об исцелении и благодати, но Супернова остаётся совершенно безучастной к их экзальтации. Она невозмутимо проходит мимо, не удостаивая взглядом рвущихся к ней калек и нищих.
С помощью Эмпатической проницательности и Струн сердца, пытаюсь уловить её истинные эмоции. Понять, что скрывается под маской равнодушия. И меня обдаёт волной ледяного высокомерного презрения. Она взирает на этих бедолаг, как на навозных червей, копошащихся в грязи под её ногами.
Словно почуяв моё ментальное вторжение, Алита вскидывает голову и впивается в меня немигающим взглядом. В глазах, которым положено быть слепыми, полыхает бездна силы и обжигающее пламя.
Виски стискивает резкая боль, будто кто-то всадил в них раскалённые спицы. Мой ментальный щуп точно прихлопнули титановой дверью. Светоч явно не желает, чтобы кто-то совал нос в её истинные помыслы и чувства.
Отвернувшись, я следую за своим провожатым вглубь анфилад Храма, думая о своём. Что бы не скрывалось за фасадом лазурной дамочки, это не имеет никакого отношения к святости и благочестию. Имидж, который она транслирует вовне, крайне далёк от того, кем она является на самом деле. Неудивительно. Чем более добродетельным хочет казаться человек, тем грязнее скелеты прячутся в его шкафу.
Наконец, мы останавливаемся перед массивными двустворчатыми дверями, покрытыми затейливой резьбой. Юмбраль небрежно касается их когтистой лапой, и они с мелодичным звоном распахиваются, являя моему взору кабинет местного иерарха.
И он полностью соответствует царящему вокруг фальшивому пафосу. Всюду драгоценные металлы, камни и ткани. На стенах — мозаики, прославляющие деяния Хранителей. Не хватает только инкрустированных бриллиантами плёток для самобичевания, видимо, ещё не успели доставить, и платного лифта в райские кущи.
А над всем этим великолепием царит… существо. Иначе и не скажешь. Оно восседает на резном троне словно король. И, судя по исходящей от него ауре собственной важности, наверняка считает себя именно таковым.
У него вытянутое лицо рептилии, покрытое мелкой желтоватой чешуей. Из пасти торчат длинные игольчатые зубы. Самое же неприятное — его глаза. Вернее, их отсутствие. На месте глазниц зияют провалы, в которых клубится первородная тьма. Что-то больно много у них слепошарых в одном месте.
Существо облачено в роскошные лиловые одеяния, расшитые золотом и усыпанные драгоценными каменьями. В правой руке оно небрежно сжимает витой жезл, увенчанный сияющим кристаллом.
Самое забавное — это всего лишь Кваз с бронзовым классом Жреца. О да, его РБМ искусственно раздут, но вся сила — не более чем мыльный пузырь. Выглядит впечатляюще, но лопнет от малейшего прикосновения реальной угрозы.
— Владыка Юра́о, — скрипит Юмбраль, склоняясь в почтительном полупоклоне. — Я доставил нашего… гостя, как вы и приказывали.
Кривя губы в плотоядной усмешке, иерарх взмахивает рукой, отпуская своего прислужника. Затем впивается невидящим взглядом в моё лицо.
— Что ж, рад приветствовать тебя в нашей скромной обители, Егерь. Прошу, присаживайся. Нам о многом надо побеседовать… — цедит собеседник замогильным голосом, пытаясь искусственно нагнать жути.
Наверное, на впечатлительных дурачков это работает, но меня веселит.
Неспешно опускаюсь в предложенное кресло, обитое алой тканью, похоже на бархат. Юрао пристально смотрит на меня своими пустыми глазницами, в которых клубится тьма.
— Итак, — вкрадчиво начинает Хранитель, — полагаю, ты догадался, почему мы пригласили тебя?
Изображаю на лице самую дружелюбную из своих улыбок и развожу руками:
— Даже не представляю. Наверное, побеседовать о спасении моей грешной души?
Морщинистые губы иерарха кривятся в снисходительной усмешке.
— В какой-то мере ты прав, — тянет он, небрежно поигрывая своим жезлом. — Ведь наш орден как раз и занимается тем, что несёт в массы слово истины.
Юрао чуть подаётся вперёд, буравя меня немигающим взглядом.
— Видишь ли, Егерь, мы, Хранители Равновесия, поклоняемся Сопряжению, как высшей силе во вселенной. Оно для нас — альфа и омега, начало и конец всего сущего. Ведь как можно не почитать силу, что способна менять миры на корню? Обрушивать цивилизации и возносить их к далёким звёздам. Дарить жизнь и смерть в равной мере. И, да, мы свято верим, что у Сопряжения есть своя воля, свой великий замысел. Однажды он откроется нам…
Он многозначительно умолкает, давая мне возможность проникнуться услышанным.
Проникаюсь изо всех сил. Зажмурив один глаз, настойчиво чешу мизинцем в ухе и блаженно вздыхаю.
Недовольно вздохнув, собеседник продолжает всё тем же елейным тоном:
— И когда кто-то дерзает нарушить законы, установленные Сопряжением, он идёт против его воли. А это не просто преступление. Это — кощунство. Акт вопиющего святотатства.
Меня так и подмывает язвительно поинтересоваться, по каким у них дням скидки на индульгенции.
— И какая же участь ждёт несчастных еретиков? — интересуюсь с вежливым интересом.
Юрао степенно вскидывает палец:
— Если вовремя не одуматься и не покаяться, их ждёт суровая кара. Сопряжение безжалостно к тем, кто попирает его заветы, но, — тут он многозначительно умолкает, — для прозревших грешников ещё не всё потеряно. Сопряжение велико в своём милосердии. И даже самый закоренелый отступник может искупить свою вину, если принесёт покаяние.
Ого, кажется, мы подошли к самому главному. Сейчас будет секретная информация, что требуется, дабы клирик замолвили за тебя словечко перед небесной канцелярией.
Плотнее усаживаюсь в кресле и складываю руки на груди, всем своим видом изображая крайнюю степень внимания и озабоченности. Ксенос что-то чувствует — его «взгляд» становится пронизывающим.
— Егерь, нам стало известно о твоём недавнем… кхм, проступке. Тяжёлом и непростительном. Признаться, все мы весьма удивлены и разочарованы. От Суперновы с твоей репутацией, одного из носителей благословенного ранга, мы ожидали большего благоразумия.
Грустно киваю, поджав губы. Да, я такой. Дерьмо, а не человек.
— Но не стоит отчаиваться, — продолжает он проникновенно. — Сопряжение велико в своей милости. И мы, как его верные служители, готовы помочь тебе обрести искупление.
Он чуть наклоняется ко мне и доверительно понижает голос:
— Для этого всего лишь нужно сделать добровольное пожертвование в наш Храм.
— Какой же суммы хватит, чтобы искупить мои тяжёлые грехи?
А вот и оно… То, ради чего всё это затевалось. Причина грандиозного храма и высоченной статуи. Всего лишь желание стричь купоны с лохов.