Особый интерес к ней усилился после путешествия Джеймса Кука и его спутников. Англичане дважды, в 1778 и 1779 годах, пытались пройти на север до Берингова пролива, и дважды их останавливали льды. Большинство участников этой экспедиции, и в их числе Биллингс, верили, что за льдами в Северном океане находится земля.
В Иркутске Сарычеву показывали карту Михаила Татаринова, составленную здесь, в Сибири, в 1779 году. На ней был показан путь Кука к Ледяному мысу на Американском континенте. Но самое интересное заключалось в другом. На этой карте параллельно берегам Евразийского континента тянулись берега неведомой земли. Между устьями Индигирки и Колымы они были обозначены примерно на 79-м градусе северной широты. Затем спускались несколько к югу в районе Святого Носа. На меридиане Новой Земли берега простирались на 83-м градусе северной широты и, миновав на той же параллели Шпицберген, соединялись с северо-восточной частью Гренландии.
Именно эту землю предстояло искать Северо-восточной экспедиции во время плавания из устья реки Колымы в Берингов пролив.
В середине декабря 1785 года Сарычев добрался до берегов Лены. Река давно уже замерзла. Всюду виднелись торосы льда, прикрытые снегом. Среди этого хаоса льдин пролегала дорога. Лошади едва плелись, сани часто ломались. В день невозможно было проехать более чем 30 верст.
Наконец 10 января 1786 года Сарычев добрался до Якутска. В этот день он записал в дневнике: "Якутск, построенный в 1647 году, самый старинный из всех здешних городов. Старая деревянная его крепость с башнями существует еще и ныне. Однако в некоторых местах ее стены уже обвалились. В ней каменное казенное строение и церковь… Все дома обывательские построены на старинный русский вкус. Между ними по разным местам рассеяны якутские юрты. Окошки в домах, за неимением стекол, у некоторых слюдяные, у других бывают пузырные, а зимою вставляются большие льдины, прикрепляемые к косякам снегом, облитым водой, от чего по жесткости здешных морозов так крепко примерзают, что никакая теплота в покоях не в силах их оттопить. Свет сквозь льдины бывает такой же, как и сквозь обмерзлые стекла".
В Якутске Сарычев узнал, что здешние обыватели и чиновники в Охотск зимой не ездят. Они предупреждали, что путешественник может бесследно сгинуть среди бескрайних глубоких снегов в краю, где сотни верст не встретишь человека. Все советовали дождаться весны и плыть на судне по рекам.
Однако Сарычев решил во что бы то ни стало добраться до Охотска по зимнему пути. Трудности и опасности его не пугали. Он сшил себе теплую одежду по местному образцу и, взяв двухмесячный запас провианта, пустился в путь верхом на лошади в сопровождении казака-переводчика и якутов-проводников.
Первые две недели ехали населенными местами. Ночевали в якутских юртах. На почтовых станциях меняли лошадей. Затем пришлось идти через необжитые края. Сначала пробирались по долине реки Хандуга, где леса перемежались болотами. По словам Сарычева, следы дороги давно исчезли, и проводники вели лошадей по им одним приметным местам. Пройдя сто шестьдесят верст по берегам Хандуги, свернули в занесенную глубокими снегами безлесную долину, лежавшую между гор. Лошади и люди шли вперед с превеликим трудом. "Якуты, — записал Сырачев в дневнике, — место это называют чистым и стараются в один день засветло его переехать, опасаясь, чтоб не застигла вьюга: в таком случае может приезжих совсем занести снегом. Сказывают, что много бывало таких примеров, и что здесь погибали от того не только лошади, но и люди".
Смелому путешественнику повезло. Весь день стояла солнечная тихая погода. Все были счастливы, что благополучно миновали это гиблое место.
После долгого перехода по пустынной местности встретили юрту на берегу реки Кюнкуй. Здесь жил бедный якут, который не имел какого-либо скота. Пропитание своей семье он добывал рыбной ловлей и охотой на куропаток, которые водились в этих местах в великом множестве. Юрта оказалась очень тесной, так что ночевать пришлось на снегу. Отсюда всего семьдесят верст оставалось до ближайшего селения на Оймяконе.
На следующее утро Сарычев на рассвете поднял своих спутников, чтобы к вечеру добраться до якутского становища и хотя бы одну ночь переночевать в людском жилище. "Наше путешествие, — записал он в своем дневнике, — становилось уже несносно. Каждый день от утра до вечера должно было сидеть на лошади, а ночи проводить в лесу, зарывшись в снегу".
Позади осталось одиннадцать таких бесприютных ночлегов, когда приходилось спать одетым, не говоря уж о перемене белья. Хотелось хоть немного отдохнуть, побыть в тепле. И вот наконец настал вечер не у костра в лесу, а под защитой юрты, где впервые за много дней удалось высушить задубевшее от морозов и влаги платье. Сарычев надеялся заменить здесь лошадей, так как те, на которых он выехал от берегов Алдана, за 12 суток необыкновенно исхудали от нехватки корма. Они питались поблекшей сухой травой, которую добывали копытами из-под снега. Порой же и такой травы не удавалось отыскать, и тогда голодные животные продолжали нести людей и их вьюки. По словам Сарычева, за 12 дней несчастные едва ли имели столько корму, сколько в иных местах их собратья получают в одни сутки. Однако в селении не оказалось свободных лошадей. Местные жители сообщили, что получить их можно у местного якутского князька, который живет в сорока верстах от здешних мест.
Мысли об отдыхе пришлось оставить. На следующее Утро Сарычев снова в пути. В тот же день он достиг второго селения на Оймяконе. Прежде чем удалось встретиться с князьком, местный писарь сообщил путешественнику неприятную весть: ехать на лошадях к Охотску невозможно. Нынешней зимой выпали столь глубокие снега, что казаки, посланные с почтой в Охотск, потеряли всех лошадей, не проехав и половины дороги, и вынуждены были возвращаться на лыжах. Их спасли тунгусы. Двенадцать дней отдыхал Сарычев после перехода через горы и снега. Отдыхал невольно: дальше можно было ехать только на оленях. Но для этого прежде всего потребовалось собрать в горах 25 оленей, на что и ушло 12 суток.
На оленей навьючили небольшие тюки общим весом не более трех пудов. Путешественники устроились на маленьких седлах, которые лежали на передних лопатках и удерживались тонким ремнем. Не было ни стремян, ни подпруг. Вместо узды — ремень, привязанный к шее животного. Стоило только на мгновение потерять равновесие, как седок летел в снег.
Сопровождавшие Сарычева тунгусы везли с собой юрту. В ней ночевали, укладываясь поближе к костру, наполнявшему дорожное пристанище едким дымом. Через четыре дня, 14 марта 1786 года Сарычев встретился с кочевым лагерем тунгусов. Его обитатели взяли к себе ослабевших за дорогу оленей, а вместо них дали свежих, не изнуренных дальними переходами.
И снова в путь…
На следующий день пересекли Индигирку. Путь по-прежнему лежал через гористую местность. Снега в долинах было куда больше. Порой его глубина достигала четырех метров.
Сарычева живо интересовал образ жизни, занятия и обычаи местных жителей, прирожденных кочевников, почитающих оседлость за великое наказание. "Имение свое, состоящее в платье, юрте и съестных припасах, — писал Сарычев в дневнике, — возят с собою на вьючных оленях, складывая все то в побочни весом не более полутора пуд. Малых детей, кои не могут сидеть верхом, сажают в плетеные корзинки, обтыкая вокруг мохом, к ним привязывают равновесный побочень и таким образом кладут все то на вьючного оленя. Дорогою, чтобы ребенок не плакал, дают ему сосать кусок сырого жиру. Взрослые мужчины и женщины ездят верхом, а за собою ведут вьючных оленей.
Богатство тунгусов ценится по числу оленей. У кого их больше, тот богаче и почтеннее. Многие имеют до двух тысяч и пасут их обыкновенно табунами на местах, обильных мхом. Сколько бы, впрочем, у тунгуса не было оленей, однако для себя не убьет он ни одного, разве который падет, повредится или охромеет. Иначе согласится дня три терпеть голод и питаться древесного корою либо старыми заветрелыми костьми, которые обыкновенно бережет на нужный случай и возит с собою".
25 марта путешественники, уже пятый день спускавшиеся на восток по льду реки Охоты, добрались до урочища Арки. Здесь пересели на собачьи упряжки, которые стремительно помчали Сарычева к берегам Тихого океана. Через два дня показался Охотск с его деревянной церковью, небольшой крепостью и несколькими складами и домами, которые жались друг к другу на узкой каменистой косе.
Сарычев в тот же день представился коменданту и в его сопровождении отправился осматривать суда, зимовавшие в здешнем порту. Их было всего два. Построенные около четверти века назад экспедицией капитана Креницына, они за это время пришли в негодность. Правда, еще три однопалубных судна зимовали на Камчатке, но и те, судя по рассказам местных жителей, не годились для дальнего плавания. Кроме того, было еще одно затруднение: забрать эти ненадежные корабли для нужд экспедиции означало, что жителям Камчатки не на чем будет доставлять припасы, и гарнизоны тамошних крепостей окажутся обреченными на неминуемый голод.
Столь же неутешительное впечатление осталось и от осмотра морского снаряжения и припасов, пролежавших годы в полуразвалившихся сараях. Мало что либо годилось для вооружения кораблей. А такелаж и все снасти почти полностью сгнили от сырости.
Не было иного выбора, кроме как строить новые суда для экспедиции.
В начале апреля Сарычев с коллежским асессором Кохом и проводниками отправился осматривать леса по реке Охоте. Они прошли более семидесяти верст. Молодой моряк впервые стал на лыжи и едва управлялся с ними. Они непрестанно то цеплялись за кустарник, то наезжали друг на друга. Сарычев часто падал в снег, из которого не мог выбраться без помощи своих спутников. Ноги болели от ушибов и вывихов. Но настойчивый лейтенант продолжал идти вперед, отыскивая участки леса, который можно было употребить на постройку судов. Первую небольшую делянку выбрали в Чернолесье, всего в двадцати верстах от Охотска. Вторая делянка лежала гораздо далее — в 70 верстах. Но зато леса здесь было сколько угодно.