Так же, как Фарлоу, он отвечал на их вопросы с полунасмешливой беззаботностью, но между этими двумя людьми была весьма существенная разница. У Фарлоу они не могли не ощутить присутствия интеллекта и внутренней силы, все еще живущей в его трагически иссохшем теле. Деклан Картрайт был слаб и напуган, так же напуган, как старый Саймон, но по иной причине. Голос у него срывался, руки беспокойно двигались, а попытки шутить были столь же неубедительны, как его тон. Он говорил:
— Моя невеста предупредила, что вы придете. Полагаю, вы здесь не для того, чтобы посмотреть на антиквариат, но я как раз получил несколько очень милых предметов стаффордширского фарфора. Все приобретено совершенно законно. Я мог бы уступить их вам по сходной цене, если вы не сочтете это подкупом полицейских при исполнении ими служебных обязанностей.
— Вы с мисс Клаудией Этьенн помолвлены и собираетесь пожениться? — спросила Кейт.
— Я помолвлен с мисс Этьенн, но не уверен, что она помолвлена со мной. Вам придется у нее спросить. Помолвка с Клаудией — состояние весьма неустойчивое. Все зависит от того, как она к этому относится в каждый данный момент. Но мы были помолвлены — во всяком случае, я думаю, что были, — когда отправились на прогулку по реке вечером в четверг.
— Когда вы договорились об этой прогулке?
— О, сто лет назад. Вечером, после похорон Сони Клементс. Вы, конечно, слышали про Соню Клементс?
— Несколько странно, не правда ли, — сказала Кейт, — договариваться о прогулке по реке так задолго до нее?
— Клаудиа любит планировать все примерно за неделю вперед. Она очень хорошо организованный человек. На самом-то деле этому была причина. Утром в четверг, четырнадцатого октября, должно было состояться совещание директоров фирмы. Она собиралась мне все подробно о нем рассказать.
— И подробно рассказала?
— Ну, она рассказала, что компаньоны намереваются продать Инносент-Хаус и переехать ниже по реке, в Доклендс, и что они предполагают кого-то уволить, кажется, бухгалтера. Не помню деталей. Все это было довольно скучно.
— Вряд ли стоило из-за этого отправляться на прогулку по реке, — заметил Дэниел.
— Но ведь есть и кое-что другое, чем можно заняться на реке, не только дела обсуждать, даже если каюта тесная. Эти огромные стальные конусы дамбы очень эротичны. Вам стоило бы одолжить полицейский катер и съездить туда вдвоем. Сами бы себя удивили.
— Когда началась ваша прогулка и когда закончилась? — спросила Кейт.
— Она началась в шесть тридцать, когда катер вернулся с Черинг-Кросс и мы взошли на борт, и закончилась примерно в десять тридцать, когда мы вернулись к Инносент-Хаусу и Клаудиа отвезла меня домой. Думаю, мы сюда добрались около одиннадцати. И я полагаю, она вам сама сказала о том, что оставалась здесь примерно до двух часов.
— Надеюсь, мистер Саймон сможет это подтвердить? Или он здесь не живет? — спросил Дэниел.
— Боюсь, что не сможет. Мне очень жаль. Бедный старикашечка ужасно плохо слышит. Мы всегда тихонько крадемся по лестнице, чтобы его не беспокоить, но это совершенно излишняя осторожность. Вообще-то он, пожалуй, и смог бы подтвердить, когда мы приехали. Он мог оставить свою дверь открытой. Ему спокойнее спится, если он знает, что мальчик дома и лежит в своей кроватке наверху. Но сомнительно, чтобы после этого он что-нибудь слышал.
— Значит, вы не на своей машине приехали в Инносент-Хаус? — спросила Кейт.
— Я не вожу машину, инспектор. Я оплакиваю загрязнение окружающей среды посредством машин и не хочу вносить в него свою лепту. Правда ведь, это очень гражданственно с моей стороны? К этому следует добавить, что, когда я попытался научиться, этот опыт оказался таким устрашающим, что мне приходилось все время держать глаза плотно закрытыми, и ни один инструктор не желал иметь со мной дела. Я поехал в Инносент-Хаус на метро. Очень утомительно. Ехал по Кольцевой от станции Ноттинг-Хилл-Гейт до Тауэр-Хилла, а оттуда взял такси. Проще ехать по Центральной линии до Ливерпуль-стрит и там взять такси, но я так не сделал, и это факт… если это имеет хоть какое-то значение.
Кейт попросила его подробно рассказать о вечере четверга и совсем не была удивлена, когда он подтвердил все сказанное Клаудией Этьенн.
— Так что вы провели вместе весь вечер, начиная с шести тридцати и до поздней ночи? — спросил Дэниел.
— Правильно, сержант. Вы ведь сержант, верно? Если нет, пожалуйста, простите меня. Просто вы так похожи на сержанта. Мы пробыли вместе с шести тридцати до примерно двух часов ночи. Полагаю, вам не очень интересно знать, чем мы занимались, скажем, с одиннадцати до двух. А если интересно, лучше спросите мисс Этьенн. Она сможет отчитаться в выражениях, более подходящих для ваших целомудренных ушей. Думаю, вам все это надо иметь в форме письменных показаний?
Кейт с огромным удовольствием сказала ему, что им это действительно надо иметь, и пригласила его зайти в полицейский участок Уоппинга, чтобы эти показания оформить.
На вопросы Кейт, задаваемые таким мягким тоном и так терпеливо, что, казалось, это еще больше его перепугало, мистер Саймон ответил, что он действительно слышал, как они вернулись в одиннадцать часов. Он всегда прислушивается, вернулся ли Деклан. Ему спится спокойнее, когда он знает, что кто-то есть дома. Отчасти именно поэтому он и предложил мистеру Картрайту жить здесь же, в доме. Но раз уж он расслышал, как хлопнула дверь, он устроился поудобнее и заснул. Он не мог бы услышать, как потом кто-то из них вышел.
Отпирая машину, Кейт сказала:
— Перепугался до смерти, вы заметили? Я Картрайта имею в виду. Кто он, по-вашему, — жулик, дурак или и то и другое? Или просто смазливый парнишка, охочий до побрякушек? Интересно, что такая интеллектуальная женщина, как Клаудиа Этьенн, в нем находит?
— Да ладно вам, Кейт! Когда это интеллект имел хоть какое-то отношение к сексу? Я вообще не уверен, что они совместимы — секс и интеллект.
— Для меня вполне совместимы. Интеллект меня возбуждает.
— Да, я знаю.
— Что вы хотите этим сказать? — резко спросила она.
— Ничего. Мне больше нравится иметь дело с хорошенькими, добродушными, покладистыми женщинами, которые не так уж блещут умом.
— Ну да, как большинству представителей вашего пола. Вам следовало бы отучиться от этого. Как вам кажется, чего стоят эти показания?
— Примерно того же, что и показания Руперта Фарлоу. Картрайт и Клаудиа Этьенн могли убить Жерара Этьенна, сесть на катер, отправиться прямо к Гринвичскому пирсу и как раз успеть в ресторан к восьми. В сумерки на реке движение не такое уж большое, шансов, что кто-то мог их увидеть, очень мало. Вот и еще одно скучное дело — проверять все это.
— У него есть мотив, — сказала Кейт. — У них обоих он есть. Если Клаудиа Этьенн будет такой идиоткой, что выйдет за него замуж, он получит очень богатую жену.
— А вы считаете, у него хватит пороху, чтоб кого-то прикончить? — спросил Дэниел.
— А тут много пороху и не потребовалось. Всего-то и надо было, что заманить Этьенна в эту душегубку. Ему не надо было вонзать в него нож, бить дубиной или душить. Ему не надо было даже в лицо своей жертве смотреть.
— Но кому-то из них надо было потом вернуться и проделать эту штуку со змеей. Такого не сделаешь, если кишка тонка. Не представляю, чтобы Клаудиа Этьенн могла сделать такое, да еще с собственным братом.
— Ох, не знаю. Если она готова была его убить, что могло помешать ей осквернить труп? Вы хотите вести машину или я поведу?
Кейт села за руль, а Дэниел позвонил в Уоппинг. Выяснилось, что там имеются новости. Поговорив несколько минут, он положил трубку и сказал:
— Отчет пришел из лаборатории. Только что выслушал от Роббинса результаты анализа крови в скучнейших подробностях. Насыщенность крови семьдесят три процента. Он, видимо, умер довольно быстро. Семь тридцать — довольно точное время смерти. При тридцатипроцентной насыщенности начинаются головокружение и головная боль, нарушение координации и помутнение рассудка — при сорока, при пятидесяти — изнеможение, а потеря сознания — при шестидесяти. Слабость может наступить внезапно из-за кислородной недостаточности в мышечных тканях.
— А на осколках из дымохода что-нибудь обнаружили? — спросила Кейт.
— Они из трубы. Тот же состав. Но ведь мы этого и ожидали.
— Нам уже известно, что газовый камин исправен и что не удалось получить сколько-нибудь значительных отпечатков. А как с оконным шнуром? — спросила Кейт.
— Тут трудностей побольше. Похоже, он был специально истерт каким-то туповатым предметом, и делалось это на протяжении довольно длительного времени. Но стопроцентной уверенности в этом у них нет. Волокна были повреждены и порваны, не обрезаны. Остальная часть шнура — старая и местами непрочная, но он не должен был бы оборваться именно в этом месте, если бы не был кем-то поврежден. Да, и еще одна находка: на голове у змеи обнаружена небольшая капля слизи, а это означает, что голова была засунута в рот сразу же или очень скоро после того, как изо рта вынули остроконечный предмет.
42
В воскресенье, 17 октября, Дэлглиш решил взять Кейт с собой в Брайтонский монастырь, чтобы опросить родственницу Сони Клементс — монахиню, сестру Агнес. Он предпочел бы поехать один, но женский монастырь, пусть и англиканский, даже для сына приходского священника, тяготевшего к Высокой церкви,[97] был почвой совершенно незнакомой, ступать на которую следовало с осмотрительностью. Без женщины в качестве ответственной сопровождающей ему могли не разрешить повидаться с сестрой Агнес, иначе как в присутствии матери-настоятельницы или другой монахини. Он толком не знал, чего ожидал от этой встречи, однако инстинкт, которому он не всегда доверял, но давно научился им не пренебрегать, подсказывал ему, что здесь можно что-то выяснить. Эти две смерти, хотя и такие разные, объединяло нечто гораздо большее, чем та пустая комната на самом верху, где один чело