— Это в человеческой природе заложено — стремление посмотреть на реку, — тихим голосом вступила в разговор Франсес Певерелл. — Я всегда иду к реке, если оказываюсь поблизости. Вы считаете, что мисс Прайс должна ответить еще на какие-то вопросы? Она рассказала все, что знает. Ей пора домой. То, с чем ей пришлось столкнуться, просто ужасно.
Инспектор Аарон даже не взглянул на нее, а инспектор Мискин снова заговорила, но более мягким тоном:
— Вы помните, в какое время вернулись к Инносент-Хаусу?
— Двадцать минут девятого. Я посмотрела на часы, когда подошла к реке.
— Вам довольно далеко пришлось ехать обратно из «Белой лошади», — сказал инспектор Аарон. — Вы не подумали, что можете позвонить мисс Певерелл или мистеру Донтси и попросить их поискать кошелек?
— Я позвонила. У мистера Донтси никто не ответил, а у мисс Певерелл был включен автоответчик.
— Я иногда включаю его, когда у меня гости, — объяснила Франсес Певерелл. — Джеймс приехал сюда на такси чуть позже семи, а мистер Донтси, я полагаю, был в это время в пабе с Сидни Бартрумом.
— Он так нам и сказал. Может быть, кто-то из вас заметил или услышал что-нибудь необычное, например, какие-то звуки с Инносент-лейн?
Они переглянулись. Франсес Певерелл сказала:
— Не думаю, что мы смогли бы услышать что-либо, во всяком случае, из этой комнаты. Я была на кухне — зашла ненадолго, приготовить салат. Я всегда делаю это в последний момент. Окно там выходит на Инносент-лейн, и оттуда я могла бы услышать такси, если водитель высадил ее у входа в Инносент-Хаус. Но я ничего не слышала.
— Я не слышал такси, — сказал Джеймс Де Уитт, — и ни я, ни мисс Певерелл после моего приезда сюда не видели и не слышали ничего и никого на Инносент-лейн. С реки доносились привычные звуки, но и они были приглушены занавесями. Я думаю, чуть раньше вечером слышался какой-то шум, но не припомню, когда именно. Ничего настолько необычного, чтобы заставить нас выйти на балкон и посмотреть, что происходит, совершенно точно не было. К шумам на реке привыкаешь.
Снова заговорил инспектор Аарон:
— Как вы приехали сегодня сюда, сэр? На машине?
— На такси. Я не вожу машину в Лондоне. Мне следовало вам еще раньше сказать, что я приехал из дома. На работе я сегодня не был. Ходил к зубному врачу.
Неожиданно Франсес Певерелл спросила:
— А что было в ее сумке? Она казалась очень тяжелой.
— Сумка и в самом деле тяжелая. Вот почему.
Кейт Мискин взяла у инспектора Аарона прозрачный мешок и вытряхнула на стол содержимое наплечной сумки. Все молча следили, как она расстегивает застежки. Рукопись была переплетена в мягкую обложку из голубого картона с именем автора — Эсме Карлинг и названием «Смерть на Райском острове», а поперек обложки шла надпись красной тушью и с тремя восклицательными знаками: «Отвергнута — после тридцати лет!!!»
— Значит, она принесла рукопись с собой, вместе с прощальным письмом! — сказала Франсес Певерелл. — Каждый из нас по-своему виноват перед ней. Мы должны были проявить к ней больше доброты. Но убить себя… Да еще таким образом! Бедная женщина.
Она отвернулась. Джеймс Де Уитт шагнул поближе к ней, но остановился, не прикасаясь. Обернувшись к инспектору Мискин, он спросил:
— Послушайте, разве так уж необходимо продолжать этот разговор именно сегодня? Мы все потрясены, да вроде бы и сомнений никаких нет?
Инспектор Мискин уложила рукопись в сумку и спокойно сказала:
— Сомнения всегда есть, пока мы не знаем фактов. Когда мисс Карлинг узнала, что издательство отвергло ее роман?
— Миссис Карлинг, — поправил ее Де Уитт, — она вдова. Некоторое время тому назад она развелась, но ее муж вскоре умер. Она узнала об отказе утром, в тот день, когда умер Жерар Этьенн. Она пришла в издательство поговорить с ним, но мы все были на совещании, а ей надо было ехать в Кембридж, на встречу с читателями — книги подписывать. Но все это вы уже знаете.
— На встречу, которую отменили еще до ее приезда?
— Да, на ту самую встречу.
— А она связывалась с кем-либо из вас или из сотрудников издательства после смерти мистера Этьенна, вы не знаете?
Де Уитт и Франсес Певерелл снова переглянулись. Де Уитт ответил:
— Со мной — нет. А с вами она разговаривала, Франсес?
— Нет, я ничего ни о ней, ни от нее не слышала. Если подумать, это очень странно. Если бы только мы сумели поговорить с ней, объясниться, этого могло не произойти.
Наступившее молчание неожиданно прервал инспектор Аарон:
— А кто из вас решил вытащить ее из воды?
— Я, — ответила Франсес Певерелл, обратив на него добрый, но укоризненный взгляд.
— Надеюсь, вы не ожидали, что сможете ее оживить?
— Нет, кажется, не ожидала, но было так страшно видеть, что она там висит! Так… — Она помолчала, потом договорила: — Так бесчеловечно.
Тут вмешался Де Уитт:
— Здесь ведь не все офицеры полиции. У некоторых еще сохранились человеческие чувства.
Инспектор Аарон вспыхнул, бросил взгляд на инспектора Мискин и с трудом подавил гнев.
Инспектор Мискин спокойно ответила:
— Будем надеяться, вам удастся их сохранить. Думаю, мисс Прайс хотела бы теперь попасть домой. Мы с инспектором Аароном ее отвезем.
Мэнди с детским упрямством возразила:
— А я не хочу, чтобы меня отвозили. Хочу поехать сама, на своем мотоцикле.
— Но ваш мотоцикл будет здесь в полной безопасности, — мягко заметила Франсес Певерелл. — Мы можем поставить его в гараж десятого дома, если хотите.
— Не хочу я его в гараже оставлять, я на нем домой поехать хочу.
В конце концов она добилась своего, но инспектор Мискин настояла на том, чтобы полицейская машина ехала за ней следом. Мэнди позволила себе удовольствие мчаться, обгоняя машины и уворачиваясь от них, стремясь всячески затруднить полицейским задачу висеть у нее на хвосте.
Когда подъехали к ее дому на Стрэдфорд-Хай-стрит, инспектор Мискин, глядя на темные окна, сказала:
— Мне кажется, вы говорили, что кто-то будет дома.
— Кто-то и есть дома. Они все на кухне. Слушайте, я не ребенок. Я сама могу о себе позаботиться, ясно? Только отлипните от меня, пожалуйста.
Она слезла с седла, и инспектор Аарон помог ей завести «ямаху» в парадное, а затем и в прихожую. Ни слова не говоря, она решительно захлопнула за ним дверь.
48
— Могла бы и «спасибо» сказать, не развалилась бы, — заметил Дэниел. — Твердый орешек эта девчонка.
— У нее шок еще не прошел, — сказала Кейт.
— Однако шок не помешал ей как следует пообедать.
В полицейском участке Уоппинга было тихо и пусто, и, поднимаясь по лестнице в свою приемную, они видели только одного сотрудника. Прежде чем задернуть занавеси, они на минуту задержались у окна. Тучи к этому времени разошлись, и река текла широко и спокойно, неся на себе узоры огней и колеблющиеся отблески проколовших небо высоких звезд. Оба ощущали странное чувство покоя и обособленности, обычно овладевающее человеком в полицейском участке ночью. Даже когда ночь бывала неспокойной, когда тишина взрывалась громкими мужскими голосами и звуком тяжелых шагов, воздух здесь оставался странно невозмутимым, словно внешний мир, со всем его насилием, со всеми страхами, застыл за стенами в ожидании, не обладая силой сломать эту нерушимую безмятежность. В это время углублялось чувство товарищества, сотрудники говорили друг с другом, может быть, и не часто, но более свободно и открыто. Однако Кейт и Дэниел не могли ожидать этого по отношению к себе. Кейт понимала, что до какой-то степени они оба здесь нежеланные гости. Полицейский участок Уоппинга предложил им гостеприимство, обеспечил всем необходимым, но они все равно оставались в нем чужаками.
Дэлглиш отправился в городское управление полиции Дарема, выполняя какое-то загадочное поручение комиссара, и Кейт не знала, выехал ли он уже назад, в Лондон, или нет. Она позвонила в Дарем, и ей сказали, что он вроде бы еще там. Его постараются разыскать и попросят позвонить в Уоппинг.
Пока они ждали звонка, Кейт спросила:
— Вы ведь были уверены в ее алиби? Я имею в виду Эсме Карлинг. Она была дома в тот вечер, когда убили Этьенна?
Дэниел сел за свой рабочий стол и принялся перебирать клавиши компьютера. Он ответил, стараясь, чтобы его голос не звучал слишком раздраженно:
— Да, уверен. Вы же читали мою докладную. Она была дома с Дэйзи Рид, девочкой из соседней квартиры. Они весь вечер провели вместе, до полуночи или даже позже. Девочка все подтвердила. Вы не можете упрекнуть меня в некомпетентности, если вы этого добиваетесь.
— Я этого не добиваюсь. Остыньте, Дэниел. Но ведь ее никогда по-настоящему и не подозревали, верно? Забитый дымоход, растрепанный шнур — такие вещи планируются заранее. Мы никогда не считали, что она может быть убийцей.
— Так вы предполагаете, что я был слишком легко удовлетворен ее показаниями?
— Нет. Я просто хочу проверить, почему вы были удовлетворены.
— Послушайте, я ходил туда с сержантом Роббинсом и женщиной-констеблем из Бюро по делам несовершеннолетних. Я опрашивал Эсме Карлинг и девочку по отдельности. Тот вечер они провели вместе, как, впрочем, почти все вечера. Мать девочки по ночам работает — то ли стриптизом занимается, то ли чем-то в ночном клубе, а может, немного и проституцией или чем там еще. Девочка обычно дожидается, пока мать уйдет, потихоньку сбегает из дома и проводит вечер с Карлинг. Проводила. Очевидно, это устраивало обеих. Я проверил у них каждую деталь того вечера, и все в их рассказах совпало. Девочка сначала не хотела признаваться, что была у Карлинг, боялась, что мать запретит или что Бюро по делам несовершеннолетних вмешается, сообщит в социальную службу и ее передадут кому-то на воспитание. Они, конечно, так и сделали, то есть я хочу сказать — сообщили в социальную службу. Вряд ли они могли иначе поступить, учитывая все обстоятельства. Девочка говорила правду. Откуда вдруг сомнения?
— Но все это выглядит странно, вам не кажется? Вот перед нами женщина, чью книгу отвергли после тридцати лет сотрудничества. Она в неистовой ярости является в издательство, чтобы сказать Этьенну все, что она о нем думает, но ей не дают встретиться с ним, потому что он на заседании совета директоров. Затем она отправляется подписывать книги и по приезде в Кембридж обнаруживает, что кто-то из издательства позвонил и отменил встречу с читателями. Тут уж, могу себе представить, она от ярости просто речь потеряла. Так чего же теперь можно от нее ожидать? Что она с