– Сколько?
– Наверное, человек двенадцать. Сейчас уж всех и не припомню. Я, как правило, была под кайфом, когда это происходило. Честно говоря, когда меня первый раз трахнули, я была такая обкурившаяся, что даже ничего не поняла. Это случилось в Вудстоке. – Она на минуту замолчала. – Подумать только, я всегда занималась сексом, лишь накачавшись наркотой!
– Может быть, это и объясняет, почему ты так ни разу и не испытала оргазма, – проговорил Джоул.
– Об этом я не задумывалась. – Иден подняла прикрывавшую низ живота руку. – Ну? – сказала она, взмахнув ресницами. – А ты не желаешь стать тринадцатым? Не хочешь попытаться сделать это число счастливым?
Он не выдержал и рассмеялся.
– Ты такой красивый, когда улыбаешься, – очарованно заметила Иден. – Но ты слишком редко делаешь это. Ну ничего, я заставлю тебя смеяться.
– Да ну?
– У меня такое чувство, будто мы с тобой уже переспали. А у тебя?
– Нет, – тихо произнес Джоул. – У меня такого чувства нет.
Она слегка наклонила голову набок и прошептала:
– Разве ты не влюблен в меня? Ну хоть чуть-чуть?
Джоул, теряя над собой контроль, резко повернулся и открыл дверь.
– Сейчас я приготовлю нам ужин, – сухо сказал он. – А потом ты отправишься в свою каморку.
Они ели на кухне, сидя за большим дубовым столом, которому было уже, наверное, больше века и на котором прошедшие годы оставили многочисленные зарубки, царапины и щербины. Иден была в восторге от всего, что видела в этом доме. Дизайн, мебель, особая атмосфера – все нравилось ей.
– Как чудесно! – вздохнула девушка. Она лишь едва поковыряла в тарелке и теперь вертела в руках свечу, которую по ее просьбе зажег Джоул. – Если бы ты оставил меня здесь навсегда, – мечтательно проговорила она, – я бы позабыла о наркотиках.
– Я похитил тебя не для того, чтобы здесь держать. Иден подперла лицо ладошками. В се глазах поблескивало дрожащее пламя свечи.
– А знаешь, может, тебе отказаться от всей этой затеи? Скажи моей матери, чтобы она оставила себе свои десять миллионов. Между прочим, зачем тебе такие деньги?
– И тогда вся эта суета окажется напрасной? И я останусь ни с чем?
– Вовсе нет. – Она улыбнулась. – Ты получишь меня. А я стою больше десяти миллионов долларов.
Ее улыбка осталась без ответа.
– Нет, – отрезал Джоул. – Я хочу, чтобы она заплатила.
– Но почему? Да что она тебе сделала? Ты что-то говорил о каких-то годах. Может, из-за нее ты потерял много времени? Может, даже провел несколько лет в тюрьме?
Он резко поднялся.
– Я помою посуду.
– Позволь сделать это мне. Ну пожалуйста. Иден собрала со стола тарелки и стала их мыть.
Джоул сидел и молча смотрел на нее.
– Мне кажется, – снова заговорила Иден, – если бы ты рассказал мне, что она тебе сделала, а я рассказала об этом маме, она бы поняла, кто ты такой.
– Она никогда этого не узнает. И она понятия не имеет, что она мне сделала.
– Не имеет понятия?
– Если бы она сейчас вошла сюда, она бы заявила, что видит меня впервые в жизни.
– Ты ведь не сумасшедший, правда? – неожиданно сказала Иден, обернувшись. – Я имею в виду, ты психически нормален и не совершаешь иррациональных поступков. Ты делаешь все это не потому, что слышишь голоса с того света или что-нибудь подобное.
– Да, я не сумасшедший, – зло ответил Джоул. – И у меня есть причина так поступать.
– Но ты не скажешь мне о ней?
– Не сейчас.
Иден вздохнула и снова повернулась к раковине с грязной посудой.
А он уставился на ее изящную фигурку, босые ноги и растрепанные волосы. Иден. Иден здесь, у него на кухне. Моет посуду. Будто во сне. Будто, закрой он на минуту глаза – и больше уже не увидит ее.
Но он не закрыл глаза. Он был буквально подавлен той ролью, которую она стала играть в его жизни. У него не было слов, чтобы объяснить, кем она для него стала. Он знал только, что ради нее поставил на карту все.
И свой здравый смысл. И свою душу.
Был еще только сентябрь, и по вечерам на пустыню опускалась приятная прохлада, но Иден настояла, чтобы Джоул развел в камине огонь.
Свернувшись клубочком, она уютно примостилась возле него на диване, доверчиво прильнув к его груди. В ее желании спрятаться в его объятиях не было ничего сексуального. И Джоул знал это. Ей просто нравилось невинно, по-детски, прижаться к нему. За последние годы Иден познала немало мужчин, но во всем, кроме чисто физического смысла слова, так и осталась непорочной. Неразбуженной.
– Как я устала, – прошептала она, глядя на пляшущие языки пламени.
Он ничего не ответил.
– Знаешь, я действительно была против войны. Она просто приводила меня в бешенство. Я смотрела телевизионные репортажи из Вьетнама, и мне становилось тошно. Я принимала участие во всех акциях, которые только проходили: в маршах протеста, митингах, демонстрациях. Конечно, может быть, я была лишь визжащей девчонкой в толпе. Но, оглядываясь назад, мне кажется, это было самое стоящее, что я сделала в жизни. А все остальное… все остальное – лишь бездумно растраченное время.
– Ну, не так уж долго ты живешь на свете, – тихо произнес Джоул. – Тебе ведь только двадцать.
– Скоро мой день рождения, – вспомнила Иден.
– Через три недели.
– Двадцать один год, – задумчиво проговорила она. – А ты устроишь мне праздничный ужин?
– К тому времени тебя, вероятно, уже здесь не будет. Иден никак не отреагировала на последние слова Джоула, а осторожно положив руку на то место, где у него было ранение, спросила:
– Вьетнам, каким ты его увидел?
– Я на эту тему не хочу говорить, – через силу произнес он.
– Даже со мной?
– А почему ты должна быть исключением?
– Ну-у, ты же сказал, что я драгоценная. – Ее пальчики слегка надавили на его шрам. – Где ты это заработал?
– Нарвался на засаду.
– Тяжело пришлось?
– Меня отправили домой.
– Ну расскажи мне о войне. Пожалуйста.
– А чего рассказывать-то? Ты все видела по телевизору.
– И все действительно так и было: горящие деревни, море крови?
– Да, – неохотно буркнул он.
– Джоул… может, тебе было бы легче, если бы ты выговорился.
– Зато тебе не было бы легче, если бы ты услышала все это.
– Что же они там с тобой сделали?
– Они растоптали мою душу, – сквозь зубы зло сказал он.
– Ну ладно, не буду заставлять тебя вспоминать войну. – Иден убрала руку со шрама и, неожиданно засмеявшись, села на Джоула верхом, уперевшись локтями в его широкую грудь. Она игриво посмотрела на него. – Эй! Не кажется ли все это тебе странным? Я имею в виду то, что с нами происходит. Еще совсем недавно я до смерти боялась тебя. А теперь ты только посмотри, что с нами стало!
– Я сам не ожидал, что все так получится, – признался Джоул, очарованный ее улыбкой. – Просто бред какой-то.
– Ну и что? Что случилось, то случилось. И я больше не твоя пленница. Я гостья этого дома.
– С той лишь разницей, что не можешь отсюда уехать.
– А кто сказал, что я хочу уехать? – Она наклонилась и коснулась губами его щеки. – Может, мне понравилось быть похищенной. – Ее теплое дыхание приятно ласкало его кожу. Казалось, она была легче перышка. – Здесь мое убежище. В нем мне нечего… бояться. И ты теперь за меня в ответе. Я принадлежу тебе.
– Ты не принадлежишь мне, Иден, – хрипловато проговорил он.
– А могла бы, – прошептала она, затем пристально посмотрела ему в глаза и снова поцеловала, на этот раз в другую щеку. У нее были нежные, мягкие губы. Ее волосы ласково щекотали его лицо. – Ты ведь не дашь мне вернуться на порочный путь. Правда, Джоул?
– Иден…
Она принялась целовать его виски, его брови, его дрожащие веки. Ее губы были словно бархатные. – Ты такой замечательный, – чуть слышно шептала она. – Ты как утреннее солнце. И ты пришел в мою жизнь с особой целью. Чтобы спасти меня.
– Нет.
– Да. Да.
– Я себя-то не могу спасти, – с болью в голосе сказал Джоул.
– Я спасу тебя. Ты спасешь меня, а я спасу тебя. – Она взяла в ладони его лицо и поцеловала прямо в губы. Сладость этого поцелуя буквально раздавила Джоула. Он почувствовал, что она улыбается. – Усы щекочут. Надо бы заставить тебя их сбрить.
Он лежал, словно в трансе; сознание притупилось, и в то же время каждое нервное окончание его организма почти болезненно давало о себе знать. Он чувствовал, как ее язык касается его губ, осторожно протискивается ему в рот, скользит по деснам. Это был трепетный, пьянящий поцелуй, нежнее, чем любая ласка, которую ему доводилось испытывать в жизни, и в то же время в нем была такая сила, что Джоулу казалось, он мог столь же легко взять его душу, как Иден только что взяла в ладони его лицо. В доме воцарилась тишина, мертвая тишина бескрайней пустыни.
Иден слегка приподнялась и сверху вниз пристально посмотрела ему в глаза.
– Я заколдовываю тебя, – торжественно, растягивая слова, проговорила она. – Теперь ты уже не можешь от меня убежать.
– Ты такая красивая, – прошептал Джоул. – И с каждым днем становишься все прекраснее.
– Может, я и правда выздоравливаю. – Она задрала свою футболку и, взяв его руку, притянула ее к своей груди. Он нежно сжал упругий бугорок, чувствуя, как упирается в ладонь затвердевший сосок. Длинные ресницы Иден опустились, ее глаза закрылись. – Мне так хорошо, – чуть слышно пробормотала она. – А разве тебе не хорошо?
Джоул вдруг понял, что целует ее, целует страстно. Он не хотел делать этого, но его мозг был охвачен пламенем и уже не мог справляться с бушевавшими в нем чувствами.
Губы Иден были мягкими и влажными, ее теплый язычок жадно искал встречи с его языком. Она крепко прижалась к Джоулу, и он почувствовал, что ее тело дрожит от желания.
Его голодные руки неистово шарили по ребрам Иден, ласкали ее груди, ее заострившиеся соски. Это было волшебное тело – изящное, утонченное, нежное, грациозное. Каждая линия в нем казалась верхом совершенства.