Все изменилось при дворе кесарей с воцарением Иулиана. Епископы, непрестанно окружавшие Констанция, рассеялись; многие из его приближенных подверглись казни. Пышность и великолепие царские уступили место изысканной простоте, потому что новый император хотел прослыть философом, вызвав в столицу Максима и других софистов, с кем некогда обращался в Малой Азии и Афинах. Восстановление язычества и унижение Христианства были главной его целью; но открывая и обновляя заключенные или разрушенные капища, собирая жрецов и гадателей вокруг себя для принесения бесчисленных жертв, он не хотел вначале преследовать христиан, ибо еще свежа была память тщетных гонений Диоклетиановых, укрепивших Церковь мученичеством. Иулиан оказывал им только явное презрение, называя галилеянами. Марин, епископ Халкидонский, видя его приносящим жертвы в главном соборе Цареградском, в порыве негодования укорил нечестивого. «Ты слеп, — отвечал ему кесарь, — и твой Бог Галилеянин не исцелит тебя». — «Радуюсь слепоте моей, — возразил столетний старец, — потому что не вижу отступника». И отступник не смел его коснуться под предлогом великодушия.
Опасаясь многолюдства христиан и ненависти народной, он думал одолеть их иными средствами, поселив раздор в недрах Церкви, и с такой целью возвратил всех епископов, сосланных Констанцием; но тем поддержал Православие, когда Мелетий, Евсевий, Луцифер и другие исповедники снова взошли на свои кафедры. Потом император уничтожил преимущества, дарованные духовенству его предместниками, которые избавили клириков от службы общественной и наделили жалованьем многие церкви для содержания убогих; он расхитил их утвари под предлогом Евангельской заповеди о нищете духовной, и соединяя таким образом насмешку с жестокостью, запретил христианам домогаться почестей гражданских, искать защиты на суде, занимать кафедры в училищах, повелевал довольствоваться только истолкованием книг Св. Писания: ибо люди, презирающие Гомера и великих гениев древности, не могли, по его мнению, достойно излагать их творения ученикам. Отступник помнил обличения Василия и Григория в Афинах, и страшился красноречия христианского, если загремит в школах, подобно как в церкви; поэтому распространил строгое запрещение не только на учителей, но и на учеников, чтобы потушить свет истины во тьме невежества, утверждая, что галилеяне не имеют нужды в просвещении, ибо должны верить всему, не рассуждая.
Сам он, однако же, старался подражать их чистой нравственности и водворить ее между языческими жрецами, которых возбуждал к тому письменно, как верховный жрец, налагая на них обет воздержания, требуя точного исполнения обрядов, как будто ветхое здание идольской религии могло подняться из своих развалин подле всемогущего, проникнутого духом жизни христианства. «Стыдно, если галилеяне победят нас в делах милосердия», — писал отступник и отпускал большие суммы для заведения больниц и странноприимных домов при капищах, устроил даже подобие монастырей, многократные молитвы, пение гимнов в честь богов, чтение и толкование книг таинственных, предписывал также различные очищения жрецам, которым запрещал зрелища народные, и начертал для них строгие уставы: одним словом, он хотел светлою оболочкою Христианства украсить и оживать давно истлевший труп язычества, и Провидение дозволило ему то последнее безумие, чтобы явственнее показать миру, на каких основах утвердилась вера, обновившая вселенную, и как мало Константин и Иулиан могли сделать сами собою для ее возвеличения, или унижения; ибо краеугольным камнем ее был Тот, Кого изначала отвергли зиждущие, и судьбы Церкви Христовой зависят не от временных, а от вечных законов, направляемых свыше.
Однако мнимое равнодушие ко всем исповеданиям не продолжилось; из-под личины философа проглянул гонитель, и гонению скрытному последовало явное; опять предстали исповедники и мученики. Кесарии врач, брат св. Григория, честимый при дворе царском и часто убеждаемый им к оставлению тех почестей, первый исповедал веру свою пред отступником, когда увидел угрожавшую ей опасность; он поспешил удалиться в Каппадокию к престарелому отцу, епископу Назианскому, где скоро перешел от времени в вечность, возбудив над гробом своим красноречивый плач брата и слезы родителей. Три сановника двора Иулианова, все три, наследовавшие престол его, Иовиниан, Валент и Валентиниан, не утаили также от него своей веры; последний, в качестве начальника стражей царских, входя в капище, осмелился даже поразить при нем одного из служителей языческих, который, окропляя Иулиана водою очистительного, брызнул нечаянно и на его одежду; Валентиниан сейчас изорвал ее на себе и был сослан в Армению, хотя и не лишен сана. И многие из воинов, которые, по издревле принятому обычаю, поклонялись изображениям царским на знаменах, отказались от сего поклонения, когда Иулиан присоединил кумиры Юпитера, Марса и Меркурия к своему лику. Другие, под видом нового обряда, при обычной раздаче денег, будучи коварно принуждены императором к возжжению фимиама на стоявшем пред ним жертвеннике, ужаснулись, когда товарищи их стали обличать в идоложертвовании; свидетельствуя о своей невинности, с воплями устремились они в палаты, бросили золото к ногам императора и просили себе казни за невольное отречение. В первом порыве ярости Иулиан осудил их на смерть, но потом, не желая даровать им венца мученического, разослал в дальние пределы империи.
Следуя примеру царскому, язычники повсюду нагло ругались над христианами, и тем возбуждали смятения; опять потекла кровь мучеников, опять градоначальники стали принуждать к принесению жертв, ибо сам Иулиан, обходя древние капища, пышно совершал служение идолам. Два юноши, посмеявшиеся пред ним во Фригии над матерью богов, брошены были зверям с их матерью и епископом города Пессинунта. В Анкире мужественный пресвитер Василий, с тремя другими юношами, засвидетельствовав веру свою пред самим Цесарем, кровью запечатлел исповедание. Таким образом, путь Иулиана ознаменован был мученичеством. Пострадали некоторые и в Кесарии, и весь город, ненавидимый им за усердие к Христианству, был вычеркнут из числа областных и лишен всех преимуществ; Иулиан расхитил достояние церквей и обложил их тяжкою пенею, определив к низким должностям клириков.
Кончина епископа Кесарийского Диания едва не подала повода к большим притеснениям, потому что посреди недоумения и разногласий клира граждане единодушно выбрали Евсевия, мужа высокой добродетели, но еще некрещеного, и принудили епископов, собранных в храме, немедленно крестить его и рукоположить. Устрашенные повиновались, но хотели обвинить Евсевия, хотя сам он был вынужден принять святительский сан; Иулиан, пользуясь всяким случаем для унижения Христианства, благоприятствовал недовольным, но престарелый епископ Назианза, Григорий, несмотря на все угрозы, мудрыми советами удержал сослужителей от постыдного поступка и защитил собственную церковь в Назианзе от насилия воинов, посланных для ее расхищения. Ему ревностно содействовал благочестивый сын Григорий, которого отец, по желанию народа, насильственно рукоположил в пресвитера, поручив оглашенных его заботам. Огорченный Григорий бежал в пустыню к Василию, но, не смея долго противиться воле родителя, возвратился к новой должности, чтобы разделить с ним бремя правления. И друг его Василий испытал то же принуждение епископа Евсевия, который, будучи сам новокрещенным, хотел пользоваться его духовной опытностью для назидания паствы и произвел в пресвитера, но по слабости человеческой не мог быть равнодушен к славе Василиевой. Тогда истинный подвижник, избегая молвы житейской, удалился опять в свою любимую пустыню, к инокам, им собранным в лесах Понта.
Отступник не пожелал видеть в Кесарии бывших своих товарищей, помня обличения в Афинах, но и не смел их коснуться, и продолжал путь в Антиохию, откуда готовился к походу против Персов. Он избрал днем торжественного вступления в столицу Востока языческий праздник Адониса, и огорчился, видя запустение требищ идольских, ибо вся Антиохия процветала Христианством. Однако же в окрестных городах нашел себе отголосок Иулиан; прежние идолопоклонники с радостью восстали на христиан и устремились к запустелым храмам. От ненависти их пострадал Марк, престарелый епископ Арефузский, который разрушил некогда одно из знаменитых капищ Сирии. Мстя за древнюю обиду, народ осыпал ударами и поруганиями старца, ввергал его в смрадные протоки, и, наконец, предал на игралище детям, которые, после долгих мучений, обмазав его медом, в жаркий полдень повесили в корзине на съедение насекомым; мучители требовали от него платы за разорение храма, и хотя постепенно понижали цену, не могли, однако же, ничего вымолить, так что пристыженные сами столь необычайной твердостью, принуждены были отпустить старца.
Но в Илиополисе Финикийском диакон Кирилл, сокрушавший идолов при великом Константине, был умерщвлен язычниками, которые в порыве ярости съели даже печень его; и в Газе три брата: Евсевий, Нестерий, Зинон и с ними юноша Нестор скончались мученически за ту же ревность, а многие священники и девы Палестинские растерзаны были язычниками, и тела их брошены свиньям. Иулиан равнодушно смотрел на все ужасы, будто не находя виновных. Язычники Газы, памятуя чудеса великого Илариона и ревность к низвержению идолов, искали умертвить его даже в пределах Египта, где заменил он Антония обителям, назидаемым его посещениями; но святой старец, предвидя духом опасность, угрожавшую ему и братиям, скрылся в дальний оазис чрез непроходимую пустыню. Оттуда перешел в Сицилию, где, наконец, обрел его долго искавший ученик Исихия; но слава чудес непрестанно изгоняла святого мужа из места в место. В Эпидавре обратил он мановением руки идущее на берег море, и в Кипре исполнил исцелениями остров; там, влекомый духом вдаль от мира, отошел он в небесную родину. И святыня мощей Предтечи не была пощажена язычниками в Самарии; иноки Иерусалимские едва могли спасти часть их и переслали в пустыню к великому Афанасию; в самой Антиохии император ругался над верными, возливая воду идольских требищ во все источники и на пищу, подаваемую на торжищах.