— Голубчик, ради бога! Почему вы раньше помалкивали? Инициативы побольше!
— Выпьем мы за Сашу! — провозгласил угрястый.
И все выпили.
Польщенный таким вниманием, Сашка побежал за Полей.
Одинокая напудренная луна выходила на прогулку. Перетянутые через плечо ремни хрустели, радуя сердце: всё казалось Сашке лёгким и доступным. Вот идёт человек, он вежливо сторонится и с уважением уступает дорогу солдату «добровольческой» армии. Хорошо, черт задери!..
К изумлению Сашки, Поля идти отказалась. Он даже растерялся.
— Давайте на минутку присядем, — указал он на ступеньки.
Поля присела.
— Я не понимаю, почему вам не хочется повеселиться в обществе порядочных людей?.. Андрюша Баронов, капитан, — уговаривал он с обычной настойчивостью.
— Саша, не тратьте попусту слова. Мама больна, я не могу уйти...
— Поля, честное слово, можете! Ваша мама, наверно, заснула... Честное слово...
— Не могу. Не просите.
В его голосе лёгким сквознячком заструилась злость.
— Напрасно отказываетесь! Всё равно все умрём.
В это время из ворот вышел нахмуренный кондуктор.
— Полька, спать!.. А ты, молодой, порядочный человек, катись подобру-поздорову!..
— Ну, ну! — поднялся Сашка, увидев, что кондуктор отворачивает рукав. — Вы вежливей обращайтесь с людьми!
— Дивитесь, яка цаца!.. Отвешу раз по загривку, иди жалуйся!
Сашка трусливо схватился за кобуру.
— Вы пожалеете ещё о ваших словах! — предупредил он
уходя.
— Жалел волк кобылу! — крикнул запальчиво Фёдор Иваныч.
Глава восемнадцатая
Моряк, нервный и голодный, сидел у Шалаева и порывистыми пальцами мял хлебный катышек. Сестра разливала чай.
— Мы с Фёдором Иванычем смотались на станцию, и он пытал у хлопцев про состав. Состав стоит за семахвором, на питой путе. Штаб охраны находится в школе. Главная закорюка — распытать про охрану. Дело неотложное, и кому поручить — не приложу ума...
— А Леля не сумела бы? — посоветовал несмело Никита.
Сестра с готовностью перестала разливать чай.
— Што ж, пожалуй, можно, — заключил матрос, и Леля радостно зазвенела стаканами.
Сашка, подойдя к шалаевскому окну, приклеился глазами в расщелину ставни. Острая полоска света разрубила его лицо надвое. «Ого,— воскликнул он про себя,— тут девочка!» Сашку поразили её мальчишеская прическа и длинные, приспущенные ресницы. Никита лежал на кровати, повернув лицо к свету, где сидел за столом загорелый, чисто выбритый человек. Налюбовавшись вдоволь ресницами, Сашка забарабанил в ставню. Никита очумело привскочил с кровати.
— Кто там?
— Отворите, по важному делу. Из штаба...
Не отворяя дверей, Никита переспросил:
— В чём дело?
Сашка поплевал на палец и на всякий случай пригладил брови.
— Никита, это я — Шура... У нас вечеринка, понимаешь? На меня возложили поручение...
— Заходи! — пригласил Никита, звякая крючком.
Сашка шагнул в комнату.
В человеке с твердыми губами он сразу почуял врага. «Наверно, муж. А жена совсем недурна».
— Вот, Никита, — приступил он сразу к делу,— у нас в штабе устраивается дружеская вечеринка. Всё есть, кроме музыки. Капитан, слышавший о твоей игре, просил немедленно доставить тебя к нам... А также и даму, — кивнул он на сестру.
Никита посмотрел на матроса, тот утвердительно подмигнул.
— Леля, одевайся!
Вечеринка была в разгаре. Угрястый исполнял старинные романсы, но его никто не слушал. Андрюша с пьяной нежностью выслушивал каптенармуса.
— Ты не гляди, что я такой некрасивый, — хвастал Чмурло, — бабам красота не нужна. Они героев любят. Их поражать надо. Одет постоянно чисто — в цейхгаузе обмундирования много: поносил неделю ботинки — надевай другие!.. Знакомишься с какой и объявляешь: каптенармус такой-то. А бабы разве знают, что такое каптенармус? Слово длинное, иностранное, думают, что никак не меньше полковника!
Сашка сидел одинокий и грыз ногти, пьяные, жестокие мысли кипели в его голове. Было обидно за свою трусость: в самом деле, какой-то кондукторишко, квартирант (слово «квартирант» в Сашкином представлении соединялось с другими оскорбительными словами — бедность, пелёнки, клопы, помои) — и вдруг обижает его, добровольца русской армии!.. При женщине!
Сорвав с гвоздя забытую линейку, Сашка переломил её о колено. «Полька тоже хороша: с ним идти отказалась, а когда он выходил с Никитой из ворот, то видел, что на их же ступеньках она сидела с каким-то незнакомцем. Стерва! И отец не лучше. Чем бы ему насолить перед отъездом? Пойти вызвать на улицу и застрелить... Стрелять, пожалуй, не стоит. А вот по морде надавать не мешало бы!»
Самохвальство каптенармуса неудержимо росло.
— Ты не гляди, что я каптер... У меня, может, в сундуке крест лежит...
— Не может быть, откуда? — завидовал Андрюша.
Чмурло, наслаждаясь нетерпением собеседника, не спеша пил вино.
— Я его у казака в карты выиграл! — самодовольно сообщил он.
Сашка подлил обоим вина.
— Ребята, хотите перед отъездом штучку одну отколоть?
Каптенармус, недовольный тем, что его перебили, сердито оглянулся.
— Што ещё за штучка такая?
— Небольшой погромчик...
— Евреи?
— Большевики. В нашем доме живут. Надо капитана втравить в это дело.
— Не стоит, господа, — кисло поморщился Андрюша.
— Андрей, мы не в бирюльки играем! Они нас не будут жалеть...
Никита обеспокоенно прислушался к спору и незаметно поманил к себе Лелю. Волоча под руку захмелевшего капитана, сестра подошла к столу.
— Что это вы тут затеваете? — заинтересовался капитан, сияя бессмысленно-счастливой улыбкой.
Зная слабую струну Батурина, Сашка вежливо поднялся и нагло посмотрел на Андрюшу:
— Разрешите, господин капитан, наш спор... Баронов говорит, большевиков бить не надо!
— Что такое?!
— Господин капитан, у нас во дворе живет кондуктор. Большевик. Вчера он ударил в грудь женщину! — подзадорил Сашка.
Задыхаясь от благородства, капитан свирепо мотнул своей светлой бородкой.
— В грудь женщину?! Подать мою шашку, немедленно идём бить большевиков!.. Женщину, да ещё в грудь?! — разгорался он от негодования.
Сестра нагнулась к Никите, и он шепнул ей:
— Надо немедленно предупредить Фёдора Иваныча!
Поля прогуливалась около школы, следя за тем, что происходило в канцелярии. Она видела на подоконнике спину сестры и капитана. Вот капитан куда-то ушёл, Леля тотчас же отворила раму окна. Поля быстро перебежала улицу. Оглядываясь и задыхаясь, Леля сообщила:
— Беги скорей домой, предупреди своих: они собираются громить вашу квартиру!
Сашка благоразумно остался на углу.
— Вы идите, я тут обожду, а то меня узнать могут. Неудобно.
Он указал капитану на белый двухэтажный дом, а сам, радостно потирая вспотевшие ладони, остался ожидать у дерева.
Угрястый остался в школе с сестрой и Никитой.
Выкурив папиросу, Сашка услышал крики и звон разбиваемых окон. «Началось! — нервно рассмеялся он. — Теперь будешь помнить, как нарываться на меня!..»
Крики усилились.
— Держи его, держи-и! — узнал Сашка по голосу каптенармуса.
Громко хлопнула дверь, грохнул выстрел, и через дорогу перебежал человек в нижнем белье. За ним, загребая пьяными ногами пыль, гнался ругавшийся капитан.
Стекла отзвенели. Сашка докуривал четвертую папиросу, когда ребята, нагруженные вещами, вышли из ворот.
— Удрал, сволочь! — возмущался капитан, поправляя фуражку, надетую козырьком назад.
— А женщины? — возбужденно спросил Сашка. — Плакали небось?
— Женщин там не было.
— Странно...
— А мы с Андреем всю мебель переломали! — похвастался Чмурло. — Письменный стол и гардероб выбросили из окна!
— Это из подвала-то выбросили? — ухмыльнулся Сашка.
— Чудак! Из подвала... Он же, сволочь, на втором этаже живет.
— Что-о? — завопил Сашка.
— Ну да... Нам какой-то мужчина показал. Капитан спрашивает: «Где тут мерзавец проживает, который бьёт в грудь женщин?» А он и показал — лезьте, говорит, на второй этаж, его квартира наверху. Такой широкоплечий мужчина, с рыжими усами.
— Черти, — почти прорыдал Сашка, — что же вы наделали?
— А что такое?
— На втором этаже мой отец живет, а тот...
Сашка бессильно облокотился о дерево.
Из-за угла, скрипя колесами, появилась голова обоза, нагруженного разным имуществом.
— Придётся, видно, начинать сначала, — сочувственно вздохнул Андрюша.
— Теперь и я пойду, — со злобой выкрикнул Сашка. — Я знаю, кто втравил вас в это дело!.. Теперь не произойдёт ошибки, я покажу ему кузькину мать!
И пьяная орда повернула обратно.
Глава девятнадцатая
В комнате Никиты тускло светил ночничок, отчего, казалось Мите, все предметы приобретали какую-то многозначительную таинственность. Прежде чем заговорить, Дядько долго барабанил пальцами по подоконнику, разглядывая Митю с таким жёстким и пронизывающим вниманием, словно хотел проникнуть в самую глубь его мыслей.
— Не знаю, Дмитрий... (Впервые в жизни Дядько назвал его полным именем, дав этим понять, что их разговор имеет особую важность). Не знаю, можно ли тебе поручить одно дело... — И он снова остановил свой взгляд на Мите. — Это особо важное и секретное дело. Задание рабочего класса...
Пылающий взор Мити без слов говорил, что он готов на любой подвиг, и Дядько это отлично видел и понимал, но для порядка он считал необходимым напутствовать Митю добрым словом и довести до его сознания всю ответственность и опасность боевой задачи.
— Надо взорвать поезд. Движение по железной дороге будет закрыто. Поезд охраняется дроздовцами. Подобраться к вагонам трудно. Есть план... — И Дядько снова испытующе взглянул на Митю. — В подмогу тебе будет придана одна девочка. Из цирка.
От радости, что ему доверяют такое большое, настоящее дело, Митя готов был расцеловать милое, небритое, очкастое лицо старого наборщика! «Но кто эта девочка? Неужели Ванда?..»