Главный конструктор крепко пожал ему руку и возразил:
– Напротив, Мстислав Всеволодович. За тем и приехал, что требуется все как следует просчитать.
– Что именно? Поделись, – Келдыш был само внимание.
– Понимаешь, возникла, на мой взгляд, заманчивая идея – осуществить орбитальную систему с искусственной тяжестью.
– Как ты мыслишь это практически?
– Корабль отстыковывается от носителя, но не расстается окончательно с его третьей ступенью. Соединенная примерно километровым тросом с кораблем, третья ступень будет оснащена небольшими боковыми двигателями для периодической выработки силовых импульсов. За счет вращения системы «корабль – третья ступень», по моему мнению, внутри спутника должна возникнуть искусственная тяжесть.
– Что она даст тебе? – продолжал уточнять ситуацию «главный теоретик космоса».
– Она упростит процесс адаптации человека к условиям невесомости, – твердо ответил Королев.
– Ну и пусть упрощает, но при чем тут Келдыш?
– При том, Мстислав Всеволодович, что наши разработчики хотят услышать альтернативную точку зрения Академии наук на предмет, имеет ли смысл заниматься этим направлением.
– Сколько будет весить километровый трос, Сергей Павлович?
– Много… Свыше двух тонн.
– Значит, его надо считать в качестве полезной нагрузки?
– Конечно, надо приплюсовывать к весу спутника.
– Тогда у тебя не хватит мощности двигательной установки.
– Правильно, у «семерки» может не хватить, а у «девятки» хватит. Я в этом уверен.
– Понятно, Сергей Павлович. Тут надо все продумать.
– Думай, Мстислав Всеволодович. По времени не тороплю, но прошу выработать четкую позицию Академии наук на проблему.
– Раз космонавтам надо, выработаем, – согласился Келдыш.
Но Главный конструктор, будто не слыша этих слов собеседника, продолжил свой монолог:
– Да, искусственная тяжесть будет в десятки раз уступать земной, но и за нее будет резон побороться, если мы убедимся, что она позволит расширить спектр исследователей космоса.
Тут же вице-президент Академии наук спросил о перспективе:
– Что еще на подходе, Сергей Павлович?
– Оцениваем возможности покидания космического корабля на орбите, и не только вынужденного, но и с научными целями.
– Подумать, какой замах. Но, полагаю, выход в открытый космос будет еще не скоро?
– Так кажется сегодня, Мстислав Всеволодович. Эта необходимость может возникнуть после первых же орбитальных полетов людей, и тогда начнется неизбежная в таких случаях спешка.
– Я недавно прочитал, Сергей Павлович, что у британского премьера Черчилля во время войны ежедневно рождалось три-четыре новых идеи, из которых заслуживающими внимания были одна или две.
– Черчилль, Мстислав Всеволодович, политик, а мы – практические работники. Смысл всей моей деятельности в том и состоит, чтобы постоянно озадачивать то Кузнецова, то Пилюгина, то Рязанского новыми, прогрессивными идеями.
– Это завидная у тебя черта, Сергей Павлович. А чем собирается порадовать нас Янгель?
– Михаил Кузьмич готовит к летным испытаниям очень важное для ракетных войск новое изделие. Я собираюсь побывать на Байконуре по этому случаю в октябре.
– Тогда поздравишь Михаила Кузьмича с успехом и от меня.
– Поздравлю, если испытания получатся, как надо. У нас пока что ничего нельзя загадывать заранее.
– Что ты имеешь в виду, Сергей Павлович?
– Наш майский «прокол», Мстислав Всеволодович. Полет ведь прошел хорошо, а на спуске получили неприятный сюрприз, перечеркнувший несомненную удачу.
– Но Белка и Стрелка все поставили на свои места?
– Пока да, но свыше трех месяцев пролетело впустую.
– Не огорчайся, без неудач в новом деле не обойдешься.
Почти два месяца, до конца октября, пролетели для Главного конструктора, как один день. Королев не смог отлучиться из Москвы, чтобы поприсутствовать на испытаниях ракеты Р-16, нового изделия Янгеля. Своей работы набралось невпроворот. Его ближайшим замам, Мишину и Бушуеву, порой казалось, что «великий оптимист» уже окончательно пережил майскую неудачу, когда «живность» погибла вместе с кораблем в плотных слоях атмосферы. Тогда система ориентации не обеспечила нужного направления тормозного импульса и не смогла правильно сориентировать корабль. Он оказался в положении, чуть ли не противоположном расчетному. Тормозной двигатель сработал не на торможение, а на дополнительный разгон. Вместо спуска к Земле корабль, разогнавшись, вышел на более высокую орбиту.
Анализ телеметрических данных показал, что неисправность возникла не в тормозном двигателе, а в приводе чувствительного инфракрасного датчика. Он не сумел определить тепловой горизонт Земли и удержать его в «поле своего зрения», хотя тормозная двигательная установка отработала так, как ей было задано по программе.
Но и из майской неудачи Главный конструктор сделал парадоксальный вывод: произошел, дескать, первый опыт маневрирования в космосе – переход с одной орбиты на другую. Своему заместителю Бушуеву, Сергей Павлович так и сказал: «Нам, Константин Давыдович, надо овладеть техникой маневрирования. Это имеет большое значение для будущего. А спускаться на Землю наши корабли будут, как миленькие, когда надо и куда надо. В следующий раз посадим обязательно».
Сразу после возвращения с космодрома 25 августа Феоктистов созвал совещание разработчиков по системам управления и возвращения человека с орбиты. В течение трех часов удалось согласовать основные решения: по упрощению катапультируемого кресла, по дублированию системы управления спускаемого аппарата, по упрощению системы аварийного спасения пилота. Записав каждое из решений на отдельный лист, Константин Петрович в начале десятого вечера позвонил Главному конструктору и попросился на прием к Королеву.
Суть конструкторских предложений связывалась с отказом от установки системы управления на участке спуска и с упрощением схемы приземления и аварийного спасения. В случае аварии носителя предлагалось с высоты выше четырех километров спасение обеспечивать за счет выключения двигателей ракеты, отделения спускаемого аппарата и приземления по штатной схеме. А в случае аварии до четырех километров – катапультировать космонавта. Константин Петрович обратил внимание Главного конструктора на тот факт, что в случае утверждения этих предложений доработки окажутся минимальными, и ОКБ сможет выйти на пилотируемый полет буквально через несколько месяцев. Королев заявил, что ему надо подумать над важными предложениями пару дней, и в конце августа он действительно согласился с ними.
Вслед за триумфальным полетом Белки и Стрелки последовало новое страшное разочарование. На той же стартовой позиции, с которой в августе стартовала королевская «семерка» с собачками, произошел пожар на янгелевской Р-16.
Ближе к полуночи 24 октября Королеву на квартиру позвонил Сербин. Он коротко объяснил «главному ракетчику» страны причину позднего беспокойства:
– На Байконуре, Сергей Павлович, с изделием Янгеля произошла катастрофа. Есть человеческие жертвы. Президиум ЦК принял решение о создании высокой правительственной комиссии для расследования причин. Видимо, ее возглавит товарищ Брежнев. Кого из своих ведущих специалистов вы рекомендуете включить в ее состав?
Королев поставил встречный вопрос:
– Иван Дмитриевич, нужен специалист по какой-то конкретной системе или широкого профиля?
– Думаю, что широкого профиля.
– Тогда предлагаю кандидатуру директора НИИ-88 Тюлина. Георгий Александрович работал со мной в Германии. Не раз входил в состав комиссий по летно-конструкторским испытаниям ракет.
Комиссия ЦК партии, возглавляемая Брежневым, в которую вошел и Тюлин, 25 октября вылетела на Байконур и на месте расследовала причины происшедшей катастрофы с межконтинентальной ракетой Р-16 конструкции Янгеля.
Пусковая площадка произвела на членов правительственной комиссии тягостное впечатление. Ничего подобного этому за все время работы в оборонной отрасли ни Сербину, ни Тюлину видеть не доводилось. Помимо самой ракеты, практически полностью уничтоженной, было разрушено и полигонное оборудование, обеспечивающее наземные запуски при летных испытаниях. Но требовалось отбросить эмоции и досконально выяснить исходные причины трагедии, в которой погибло семьдесят четыре военных и гражданских специалиста. Еще пятьдесят три человека получили тяжелые ранения и ожоги.
Картину происшедшего 24 октября, по возвращении из Байконура, Тюлин воспроизвел Королеву в деталях, хорошо понятных Главному конструктору.
– Какова судьба Главного маршала Неделина, Георгий Александрович? – спросил Королев, выслушав Тюлина.
– Из погибших никого опознать не удалось, в том числе и Главкома ракетных войск, Сергей Павлович. Вместе с ним погибли и знакомые тебе крупные специалисты – Коноплев, Фирсов, заместители Михаила Кузьмича – Берлин и Концевой.
Когда причины трагедии на Байконуре у Янгеля были досконально изучены, Сергей Павлович созвал в ОКБ совещание в расширенном составе. Присутствовали все члены Совета главных. Открывая его, Королев сказал:
– В нашей технике без промахов не обойтись. Все делаем впервые. Но виноват перед народом за все отдельные промахи всегда один человек – Главный конструктор. А остальные виновны лишь перед ним, доверившим им дело, поверившим в них и потому всегда обязанным защищать их перед начальством. Применительно к Янгелю можно сказать, что, использовав новые компоненты топлива и окислителя, Михаил Кузьмич пошел на большой риск, который в данном случае не оправдался. Это суровое предупреждение и для нас. Майская неудача с «Востоком» не должна повториться, Виктор Иванович.
Прямое обращение Сергея Павловича к Кузнецову значило многое. Главный конструктор готовил новую экспедицию «живности» на орбиту. Ему очень хотелось быстрее закрепить августовское достижение, добиться наконец безупречности работы всех систем жизнеобеспечения, в том числе и системы ориентации. Первоначальные наветы на тормозную двигательную установку не подтвердились. Исаев не раз доказал на стендах, что на его детище вполне можно положиться, оно обеспечит стабильное возвращение спускаемого аппарата на Землю.