Как только после часового плавания Николаев вернулся в кресло пилота, зафиксировал по месту привязные ремни и сообщил о своих приятных ощущениях на Землю, Титов тут же отправился в стартовый домик и рассказал готовящимся к полету Поповичу и Комарову об удачном опыте Андрияна на орбите.
Анализируя накануне ход суточного полета Титова, медики опасались, что на шестом-седьмом витке и у космонавта-3 повторятся симптомы морской болезни. Но и на восьмом витке Николаев чувствовал себя превосходно. После ужина, около двадцати двух часов по московскому времени, он в соответствии с программой полета лег спать. Уснул моментально и спал без сновидений. На командном пункте отметили и это обстоятельство.
Совершенно особой жизнью наполнился во время первого группового полета Звездный. Марина поднялась в тот день рано. Когда услышала вскоре бег по лестнице и отчаянный стук в дверь, поняла: «Кто-то снова в космосе!.. Неужели Павел?» Тамара Титова отчаянно причитала: «Эй, соня, открывай! Сосед в космосе… Андриян!» Квартира Поповичей быстро заполнилась женами космонавтов. Когда девичник по случаю успешного старта Николаева был в самом разгаре, из Москвы нагрянула разом группа корреспондентов центральных газет. Они методично донимали Марину «острыми вопросами», будто она по-соседски знает об Андрияне больше, чем Валентина Гагарина или Тамара Титова.
А следующий день повторил 11 августа в еще большем масштабе. Левитан несколько раз прочитал это восхитительное сообщение: «Утром 12 августа в одиннадцать часов две минуты по московскому времени в Советском Союзе на орбиту спутника Земли выведен космический корабль «Восток-4», пилотируемый гражданином Советского Союза, летчиком подполковником Поповичем Павлом Романовичем…»
Дочка, Наташа, увидев на экране телевизора снимок отца, удивилась, бросилась к матери:
– Мама, на телевидении, похоже, ошиблись. Вместо дяди Андрияна, почему-то, показывают папу.
Марина приблизила дочку к себе, поцеловала, успокоила:
– Нет, Наташенька, на телевидении не ошиблись. Папа наш тоже летает в космосе… Скоро вернется.
Как только «Восток-4» вышел на орбиту, на командном пункте раздались слова Николаева:
– «Беркут», «Беркут»! Я – «Сокол». Как слышишь меня?
А «Беркут», отбросив на радостях все правила ведения радиопереговоров, вдруг сообщил «Соколу»:
– Андрюша! Я здесь, рядом с тобой. Слышу тебя отлично!.. Вижу твой корабль!.. Хорошо вижу.
В космический диалог тут же вмешалась «Заря» и предложила командирам кораблей доложить о ходе полета.
– Я – «Сокол». Слышу вас хорошо. Полет продолжается штатно, – доложил майор Николаев.
– Я – «Беркут». Наблюдаю Землю в облаках. Справа в иллюминаторе вижу очень черное небо. Настроение превосходное. Все идет отлично. До встречи на Земле, – отрапортовал Попович.
Утром 14 августа состоялось заседание Государственной комиссии, которая приняла решение о возвращении космонавтов на Землю 15 августа – Николаева на шестьдесят пятом витке, Поповича – на сорок девятом. Таким образом, полет Николаева продлевался на одни сутки, с его личного согласия. Но вскоре стали поступать тревожные сведения от Поповича. Радиограмма гласила: «Температура в корабле понизилась до плюс десяти градусов, влажность упала до тридцати пяти процентов».
Членам Государственной комиссии стало ясно, что состояние системы кислородного обеспечения очень тревожное. Келдыш, Руденко и Каманин высказались за немедленную посадку «Востока-4» на сорок девятом витке на своей территории. Однако Смирнов и Королев предложили повременить с посадкой. Тут же поступила очередная радиограмма Поповича: «Наблюдаю грозу». Слово «гроза» являлось условным кодом для доклада о возникшей рвоте. Теперь Смирнов и Королев тоже дали согласие на посадку «Востока-4». Но на их настойчивый повторный запрос о самочувствии Попович доложил: «Чувствую себя отлично. Наблюдал метеорологическую грозу и молнию над океаном».
Государственная комиссия приняла окончательное решение о производстве плановой посадки.
Командир «Востока-4» повторил эксперимент Николаева с покиданием пилотского кресла. Павел с излишней горячностью освободился от привязных ремней, взмыл вверх и ударился головой о потолок кабины. Это послужило для него предметным уроком того, что в космосе надо вести себя предельно осторожно.
Загадочная невесомость интересовала не только ученых, но и многих простых людей на Земле, не представляющих себе до начала космических полетов, что это такое. Николаев и Попович в те минуты, когда с бортов «Востока-3» и «Востока-4» велись телевизионные репортажи, старались показать землянам то, что реально происходит в кабине с различными предметами. В воздухе свободно плавали бортовые журналы, карандаши, кинокамеры, сумки с носимыми аварийными запасами. Андриян и Павел быстро привыкли к невесомости и с каждым следующим показом действовали все смелее. Находясь в свободном парении, они делали быстрые резкие движения, вращали головой то с открытыми, то с закрытыми глазами и не ощущали никаких неприятных болезненных симптомов. Напрашивался очевидный вывод – жить и работать в условиях невесомости можно!
В полдень 14 августа на Байконур были доставлены центральные газеты. «Правда» напечатала письма родных космонавтов.
Мать Николаева, Анна Алексеевна, писала:
«Больше шестидесяти лет прожила я в родном селе Шаршелы. Было в моей жизни все, радости и печали. Но самое большое счастье пришло сегодня, когда я узнала, что Андриян поднялся в космос и сейчас продолжает свой полет. Ко мне приходят знакомые и незнакомые люди, все душевно поздравляют с этим великим в жизни чувашского народа событием. И чуваши, и русские, и украинцы, и татары называют меня матерью и просят рассказать, как я вырастила такого сына-орла…»
Не менее искренне, очень созвучно мыслям Анны Алексеевны, звучало и письмо отца Поповича, Романа Порфирьевича:
«Павло очень рано пустился в свой дальний путь. Еще будучи мальчишкой, он овладел столярной профессией и сразу, как это ни было трудно, пошел учиться дальше. Зная, что семье, где много малолетних детей, живется нелегко, он свой заработок приносил матери. Да он и сейчас по-сыновнему помогает нам, не забывает родной Узин, товарищей детства, соседей».
Письма родных Николаева и Поповича в «Правде» предваряла статья командира отряда космонавтов подполковника Гагарина. На первой странице газеты он рассказывал о своих товарищах, подчеркивая лучшие черты их характеров. В центре статьи был помещен рисунок, изображающий полет в звездном небе двух могучих исполинов. Под ним было написано: «Этот рисунок прислан в редакцию газеты одним из космонавтов, который в свободное от тренировок время занимается живописью». Рисунок принадлежал кисти Алексея Леонова, который еще не участвовал в орбитальных полетах и не был известен широкому читательскому кругу.
День 15 августа выдался исключительно удачным для всех причастных к полету «Востока-3» и «Востока-4». Когда Николаев и Попович благополучно приземлились недалеко друг от друга, с разрывом по времени всего в шесть с небольшим минут, на космодроме воцарилось повальное отсыпание. Попадали в постели Каманин и Карпов, Гагарин и Титов, Быковский и Комаров. Всех свалило четырехсуточное нервное напряжение и тридцатипятиградусная жара, которая спадала в степи только глубокой ночью.
Триумфальным эпилогом первого в мире группового полета двух космических кораблей стала встреча Николаева и Поповича в Москве 17 августа, в канун праздника Воздушного Флота СССР. Столица умела воздать должное своим героям. Весь путь от Внуково до Красной площади был усыпан цветами. А вечером, в честь новой победы советского народа в космосе, впервые прогремел двадцатизалповый артиллерийский салют. Небо Москвы расцветилось праздничными иллюминациями и фейерверками.
Полет «Чайки»
Несчастье пришло совершенно неожиданно даже для него самого. Триумфальный групповой полет Николаева и Поповича, казалось, вдохнул новые силы в Главного конструктора, который снова стал строить радужные планы по поводу скорого запуска на околоземную орбиту более совершенного, многоместного корабля-спутника. Но на следующий день после возвращения из Байконура «скорая» доставила Сергея Павловича в больницу с острым приступом холецистита. Возможно, он был спровоцирован возникшей в августе неопределенностью с финансированием космических программ. Никто, ни в ЦК партии, ни в правительстве не мог сказать Главному конструктору, когда же он наконец получит заказ на разработку и строительство многоместного «Восхода». Но именно тогда, в больнице, у Королева родилась идея использовать два оставшихся «Востока» для запуска в одном из них на околоземную орбиту женщины-космонавта.
Сергей Павлович восстанавливал свое здоровье в больнице, но утвержденная ранее программа исследования планет Солнечной системы продолжалась. Однако оба запуска автоматической межпланетной станции на Венеру завершились неудачно. И 3 сентября, равно как и 25 августа, первые три ступени ракеты отработали отлично и вывели четвертую ступень со станцией на околоземную орбиту. Но четвертая ступень, как и накануне, не выполнила команду, не отправила станцию по назначению. На несколько суток станция превращалась в искусственного спутника Земли, а затем сгорала в плотных слоях атмосферы. Оставалась еще одна, третья, последняя попытка.
Они были знакомы с сорок четвертого, с поездки в Германию, в составе «ракетной комиссии», созданной правительством, для решения проблемы Фау-2. После нее, Королев и Тюлин уже не расставались с ракетной техникой никогда. А став директором НИИ-88, Георгий Александрович прочно вошел в ближайшее окружение Главного конструктора. Эта ноша была и почетной, и тяжелой, потому что все «космические вопросы» были новыми, не решаемыми до того никем в стране. А первопроходцам всегда бывает особенно тяжело.
Королев поздно вернулся из ЦК партии, так как на совещании у Сербина, в числе других оборонных проблем, решался еще и вопрос о новом председателе Государственной комиссии по испытаниям пилотируемых и беспилотных летательных аппаратов. Прежнему председателю, Смирнову, светила высокая министерская должность, и потому потребовался новый человек. Сергей Павлович предложил надежного соратника – Тюли