Конец августа. Заметно укоротились дни, ночи почти темны и прохладны, а утра туманны. Участились утренники, лужицы подергивались звонким ледком. Цветы пожухли, но сенокос еще не кончился.
Каждый день в раннюю утреннюю пору отплывали от села вверх и вниз порожние лодки, а поздно вечером, груженные зеленой травой или свежим сеном, возвращались обратно. Так устроена жизнь — надо торопиться, чтобы запастись кормом для скота, пока не появились «белые комары».
Наста, Елення и Малань отчалили от берега и направились вниз, наискосок за Малую Обь, а там пешком по грязи перевалить около версты ко второй лодке и переправиться на покос через речку Аспуг-Обь. Она неширокая, но богатая в эту пору скатывающейся рыбой — промышляют там сетями-важанами. Наста и Елення гребут, Малань правит лодкой, все клюют носами, а Марьэ устроилась на дне лодки и спит.
Спали в эту рань и оставшиеся домовничать старушки Анн и Эдэ. Она приехала из чума к Ярасиму и осталась летовать.
Когда стало светло, они поднялись — им хватало забот и хлопот управляться с ребятишками и скотом. Целыми днями, особенно дождливыми, стоит шум и рев ребятишек. В такую погоду приходилось детей постарше выгонять в соседнюю Еленнину избу, чтобы малыши могли спокойно поспать…
А сегодня день хороший, солнечный и даже теплый, не будут дома ребятишки — разбегутся туда-сюда.
Дождавшись, когда встали все дети и поели, Эдэ сказала старшим:
— Сходите по ягоды. Я соскучилась по голубике да бруснике. И морошки можно. Они поспели уже давно. А нам, старушкам, недосуг. Да и старый человек, что заезженный олень. Толку-то от нас…
— Во-во. Возьмите лукошки али банки и айдате. — Анн кормила двухлетнего внука Федула молоком, в котором размочены кусочки хлеба. — Слава Богу, день сегодня ладный.
— Я пойду по ягоды и грибы, — изъявил желание Федюнька.
— И мы тоже!.. — послышались девчоночьи голоса. Девочки ринулись гурьбой искать лукошки.
А Илька запечалился — ему теперь не подойти на костылях к Югану — грязь кругом. Надо, выходит, опять ловить удочкой щуругаев.
— Придется ловить! — вздохнул Илька, сидя на скамье напротив бабушки Анн. — Но не сейчас — надо сначала придумать хорошую приманку для щучек.
Старуха Анн тоже вздохнула:
— Ох-хо-хо! Тебе, коньэрэй, что остается делать? Ловить хоть щуругаев. И кошки будут сыты, и мы изжарим для себя.
— Хоть рыбки поедим, коли нет оленины, — сказала Эдэ, тоже кормя Груню молоком с хлебом из кружки.
К полудню, когда ребята разошлись из дому, старухи решили выйти на улицу и посидеть-погреться на солнышке. Малышей одели в легкие малицы, чтоб взять с собой.
— Мы пойдем на ульку? — спросила малышка Груня бабушку.
— Конечно, на улицу. — Эдэ накинула шаль. — Ты хорошо стала говорить.
— А вот у меня внук Федул и чуть старше Груни, а не говорит ведь до сей поры. — Старуха Анн неторопливо одевала внука. — Все понимает, а говорит только: вав, вав… Вавлё, что ль, хочет сказать, — она засмеялась.
Эдэ удивленно посмотрела на Анн:
— Вавлё?! Он разве известен и здесь? Вот чудеса! Мы думали, рассказывают лишь пастухи за Камнем о Вавлё.
— Да ведь Вавлё-то был схвачен в Обдорске, — отвечала Анн. — Давно это было… Ну, пошлите на улицу, там наговоримся…
Старушки вышли и сели на завалинке старого дома на солнечной стороне. А малыши увидели возле крыльца густую, еще зеленую травку и кинулись к ней.
— Петул-Вась ведь лекарь. Почему до сих пор не лечит сына Федула? — спросила Эдэ.
— Говорит, ребенок слышит все, значит, и разговор появится. Это, мол, бывает, — ответила Анн. Она посмотрела на солнце, зажмурилась:
— А Вавлё-то точно в Обдорске был схвачен…
И две старушки, посматривая иногда на малышей, заговорили о Вавлё.
Илька, сидя на полу в сенях у распахнутой двери, сперва не слушал их голоса, погруженный в какую-то думу. Но потом вдруг до его слуха дошло: «Вавлё».
«Может, Вавлё-Максим? — подумал Илька. — Наверно, бабушка Анн рассказывает про его чудачества».
— Бабушка Анн! Ты говоришь про Вавлё-Максима? — крикнул Илька.
— Не-ет, — ответила старушка Анн. — Мы вспоминаем настоящего Вавлё…
— О-о, надо послушать. — Илька быстро перелез через порог на крыльцо, взял костыли, подошел к бабушкам, сел на край толстущего лиственничного пня. Ноги его были обуты в чурки-тюфни из старой кожи с длинными, до колен, чулками, как и у всех ребятишек в эту пору.
Бабушка Анн уставилась на внука:
— Мы толкуем про Вавлё настоящего, а не про Вавлё-Максима. Давно это было. Ты, Иленька, еще и в помине не был. Ну да, расскажу вроде сказки о Вавлё и его племяннике. Может, вспомню али придумаю сама…
— Давай, давай, бабушка, — обрадовался мальчик и сел поудобнее. — Люблю слушать сказки…
Бабушка Анн шевельнулась на месте, причмокнула губами и языком, видимо готовясь к началу сказки. Подперев рукой впалую щеку и качаясь из стороны в сторону, бабушка запела чуть дрожащим голосом:
На далеком Севере у моря-океана,
У моря-океана да Обдорска, считай,
Родился мальчик у яранов в чуме,
Родился в чуме, и назвали его Вавлё…
— В малице родившийся… — Эдэ вспомнила эту подробность.
— Во-во, — поддакнула старуха Анн и продолжила сказку.
Но тут Илька спросил:
— Как это родился в малице? В животе у мамки, что ли, был так?
Бабушка Анн ласково сказала:
— Ты слушай, а не мешай. Ладно? А то могу ведь и запутаться… Так вот, слушайте:
…Вавлём назвали его, Вавлём стали звать.
Рос Вавлё у яранов да у бедняков.
И большой вырос и справедливый:
У оленщиков отбирал лишних оленей
Да раздавал беднякам безоленным.
Вот за это Вавлю и ненавидели,
Ненавидели в тундре оленщики…
Вот позвал Вавлё однажды племянничка:
— Иди-ка ко мне, мой племянничек,
Разговор с тобой есть очень важный,
Очень важный да нужный и большой —
Десять лет мы уже не бывали в Обдорске,
В Обдорске да в домах-избах.
Хлеб мы едим — один затхлый остаток.
В Большой Обдорск надо съездить, однако.
Еду всякую да прочие товары привезти…
Согласился племянник, стали готовиться:
Песцовые шкурки они складывают на одну нарту;
Лисьи шкурки они складывают на другую нарту;
Десять нарт-вандеев таких набралось…
— А богато живут — шкурок-то сколько! — добавила Эдэ и, вспомнив наказ Анн, закрыла рот.
Илька зашикал — нельзя мешать бабушке.
— Ничего, — сказала она. — Теперь можно. Вспомнила наконец.
Вот поехали в путь-дорогу дальнюю,
В путь-дорогу дальнюю да на оленях.
Едут и едут по снежному полю,
К Ларьях-озеру уже подъехали.
Кто-то один из них заметил-крикнул:
— Семь гусей летят, семь гусей!
Это в зимнюю-то пору, морозную?!
Что бы это значило, что значило?..
И племянничек тоже удивляется:
— Видно, это дурной знак! Видно, дурной!
Смотрите, смотрите — один-то гусь
Совеем опускает левое крыло!
Дядя, дядя! Видно, это дурной знак!
А Вавлё усмехается, говорит племяннику:
— Пустое это! Что может знать крылатый гусь?..
— Нет, он знает, — говорит племянник. —
Крылатый гусь летает везде!..
— Это пустая примета древних стариков, —
Отвечает опять дядя Вавлё. —
Пустую примету они придумали…
Только не сдается его племянник:
— Дядя, дядя! Давай-ка отнесем амдер,
Отнесем амдер на берег озера!
Выставим вместо знака-паса!
В сухую оленью шкуру-амдер
Пустим-выстрелим стрелу из лука!
Что-нибудь она да покажет нам!
Дядя, дядя! Амдер дай мне, амдер дай!
Вавлё дал амдер своему племяннику.
Племянник тот амдер поставил стоя.
Вавлё взял и пустил стрелу,
Стрелу из лука, будто играючи.
Видно, попал Вавлё в цель-отметину —
Показалось на оленьей шкуре
Пятнышко крови, как будто свежей.
И племянник тоже пустил стрелу из лука,
По сухой оленьей шкуре выстрелил,
Выстрелил и тоже попал в цель.
Он взял шкуру — шкуру оленью, сухую,
И понес показывать пастухам-оленщикам.
Те смотрят — верно, ведь выступила,
Выступила кровь, как стрельнул Вавлё.
А племянник говорит, а племянник тревожится:
— От моей стрелы не выступила кровь,
Не вышла кровь на сухую шкуру!
Дядя, дядя! Вернемся назад скорее!
Видно, это плохой, дурном знак!
На сухой оленьей шкуре-амдере
Кровь не должна выступить, не должна!..
— Пустое это, — говорит опять Вавлё. —
Одна жилка на шкуре не просохла.
Моя стрела попала как раз в нее.
Оттого и пятно крови выступило.
Пустая примета — стрельба по оленьей шкуре.
Выдумка древних, седых стариков.
Поехали дальше — надо спешить нам.
В Большой Обдорск, в Большой Обдорск!..
Вот отъехали от озера и видят —
Приближается навстречу белая упряжка.
Повстречались они да и поздоровались.
Встречный мужчина и говорит-жалуется:
— Уж так долго не наведывались, Вавлё!
Тебя ведь хотят избрать из яранов
Вместо остяцкого князя Тайшина!
Меня отправили на поиски тебя,
А ты сам, Вавлё, явился! Молодец!
Поехали вместе с твоим аргишом.[18]
С твоим аргишом да не очень большим!..
Вот опять тронулись с места, поехали:
Белая упряжка впереди как ведущая;
Вторая упряжка, конечно, у Вавлё;
Остальные сзади аргишом-караваном.
Едут и едут, едут и едут.
Вон уже показался Большой Обдорск.
Где-то находится изба князя Тайшина.
К избе князя Тайшина подъехали.
Помощник князя вышел навстречу:
— Скиньте парки! Снег отряхните!
Заходите, заходите в избу князя,
В избу князя как большие гости!..