Внизу появились на короткое время разрывы в облачности, и я заметил, что нижний слой ложится на вершины горных хребтов.
22 часа 50 минут. Высота — 6 километров. Похолодало, Наружная температура минус 20°. Только теперь нам стало ясно, что внутреннее отопление кабины самолета не эффективно, когда мотор в последней части пути работает на пониженных оборотах, чтобы экономить бензин, как того предусматривают графики Тайца и Ведрова. Не удивительно поэтому, что вода, а точнее, некая смесь в резервном бачке застыла. С другой стороны, увеличить обороты двигателя ради повышения температуры в кабине самолета — тоже не выход, так как тогда не хватит бензина, чтобы достичь США.
После 46 часов полета на 4—5 тысячах метров лететь на высоте до шести километров не шутка даже для таких закаленных летчиков-испытателей, как Чкалов.
Я прошу командира сменить меня хотя бы на короткий срок. В 23 часа Валерий прилагает последние силы, чтобы совершить виртуозную смену вахт. Он сильно побледнел, из носа пошла кровь. У меня закружилась голова, и я долго отлеживаюсь на баке, за спиной летчика. Чкалов прильнул к кислородной маске. Кровотечение еле остановилось. Я едва дополз до свободной кислородной маски и сразу освежился и набрался сил.
А облачный барьер так и заставляет подворачивать вправо. Командира это сильно беспокоит, и он, покачав самолет, пригласил меня к себе. Я снова сменяю командира. Но на высоте шести километров передача управления физически настолько тяжела, что пульс повышается до 140 и сердце слегка покалывает. Лишь кислород снова приводит меня в работоспособное состояние. Оглядываю контрольные приборы мотора: все нормально. Только водомерный поплавок немного опустился: запасная смесь замерзла и водяной насос работает вхолостую.
Беляков сообщает, что кислорода осталось в запасе не более чем на один час полета. Я зову к себе командира и штурмана. Мы обсуждаем, как лететь дальше, учитывая, что долго без кислорода на высоте шести километров лететь опасно, особенно после двух суток непрерывного полета.
Штурман принес карту со вторым вариантом маршрута, который был нами предусмотрен перед вылетом. Его основная идея — пересечь Скалистые горы поперек и достигнуть Тихого океана до наступления ночи, а затем снизиться и следовать вдоль берега в темное время суток, держа курс на Сиэтл, Сан-Франциско.
— Только так, Егор! — бледный, усталый, медленно говорит Валерий.— К Тихому пробивайся, к Тихому! А мы с Сашей ляжем, чтобы все остатки кислорода тебе... Понял?
— Понял-то, понял... А как вы-то без кислорода?..— боязливо спрашиваю друзей.
— Лежа выдержим... За нас не бойся,— подтвердил штурман.
Я даю полные обороты мотору. Больше 6000 метров наш безотказный «АНТ-25» не берет. Держу курс к Тихому океану. Облака окутали самолет. Начался очередной полет вслепую, по приборам. Очень сильно швыряет машину, и трудно удерживать намеченный курс к Тихому океану. На высоте 6100 метров вышли за облака. В 22 часа 50 минут меня сменяет Чкалов и, брея верхушки кучевых облаков, продолжает полет поперек Скалистых гор. В 23 часа 55 минут я опять принимаю от командира вахту летчика и вскоре врезаюсь в мрачную темную стену облачности. Через 45 минут слепого полета кончился кислород, без него пилотировать самолет на шестикилометровой высоте очень тяжело, хотя я и тренированный летчик. А мои милые друзья, Валерий и Саша, прижавшись друг к другу, сиротливо и смирно полулежат возле радиостанции, приемник которой штурман держит включенным и упорно ждет вестей от канадских и американских метеостанций.
Я смотрю на часы. 0 часов 48 минут 20 июня среднего гринвичского времени. Значит, наступило утро? Нет, по-местному времени скоро будет вечер, а потом и ночь.
Уже более трех с половиной часов мы идем к Тихому океану и, по всем расчетам, должны пересечь горные хребты. Начинаю снижение. На высоте 4000 метров сквозь разрывы нижних слоев облачности вижу воду.
После всех мук и лишений, кислородного голодания, после 48 часов полета мы наконец вышли в район, где обледенение нам не страшно: можно уйти ниже к водам теплого океана, а там плюсовые температуры. Теперь важно не вскочить в грозовую облачность.
Валерий и Саша оживились. Штурман дает мне новый курс — 108°, рассчитывая постепенно подойти к берегу. Я опускаюсь до 3500 метров, чтобы мы, жители длиннокрылого корабля, подышали воздухом высокогорного курорта.
Александр Васильевич выглядит устало, но своих строгих требований к нашему брату, пилотам, не снижает, напоминая, какой следует держать курс. Саша говорит, что Чкалову нужен отдых, так как у него снова пошла кровь, когда он лазил в крыло, чтобы переключить краны бензиновых баков. Я поглядел на нашего Чапая — у него тоже был видик не из лучших.
— Вы оба ложитесь, пока есть возможность лететь на курортной высоте,— посоветовал я Белякову.
Чкалов послушался и лег на койку, а Саша все время вертелся около меня, поджидая разрыва в нижних слоях облачности и в тумане, скрывавшем берег.
В 1 час 20 минут слева увидели какие-то острова. Они угрюмы, скалисты и многие покрыты снегом.
Мелькнули тихие воды — не видно беленьких полосок от пенящихся волн. Солнце скрыто облаками уже много часов, и поэтому невозможно определить точное местоположение самолета. Внизу снова все закрыто облачностью и туманом. В 2 часа 25 минут и Сашу потянуло ко сну. Он растянулся на полу кабины.
Через час штурман проснулся. Увидев тусклое солнце почти на горизонте, он секстантом измерил его высоту. Откуда-то спереди и чуть справа вылезла любопытная луна и, словно подсмеиваясь над нами, то прячется в верхних слоях облаков, то вновь выглядывает. Беляков взял и высоту луны. Лучше не придумаешь — астрономические расчеты могут дать прямо точку местонахождения. И действительно, через двадцать минут Саша официально объявил, что подходим к северной оконечности островов Королевы Шарлотты.
В четыре часа Валерий проснулся. Этому богатырю достаточно было короткого отдыха, чтобы вновь сесть за штурвал краснокрылого «АНТ-25».
С большим удовольствием сдаю вахту летчика своему другу, обращая его внимание на то, что красненький «чертик», указывающий уровень жидкости водяного охлаждения мотора, чуть ниже оптимума, а в резервном баке некая смесь, точнее, ее остатки замерзли. Ко всему прочему, термометр воды отказал, и теперь очень важно не перегреть мотор и не выпарить воду.
Кислорода нет ни грамма. Запасы масла загустели. Бензина остается на 10—15 часов, в зависимости от того, как будем выдерживать режим высоты, скорости, оборотов мотора и величину шага воздушного винта, какую температуру подогрева карбюратора и какой состав смеси горючего и воздуха в нем будем поддерживать.
Но вся сумма больших и маленьких неприятностей, перечисленных мною командиру, мало подействовала на отличное, озорное и задорное настроение Валерия: он отчетливо представлял себе, что взамен всех горестей я одновременно «дарю» ему острова Королевы Шарлотты, которые, по астрономическим вычислениям Саши, вот-вот появятся под самолетом.
Пожелав Чкалову и Белякову хорошего пути и отличного настроения, я забираюсь в спальный мешок и мгновенно отрешаюсь от мира сего.
Уже четвертый час третьих суток непрерывный победный гул мотора «АНТ-25» господствует в кабине самолета и стал органичным, привычным для членов экипажа Чкалова.
Как малейший перебой сердца заставляет человека беспокоиться, так и самые незначительные вздрагивания мотора АМ-34Р немедленно обращали на себя внимание пилота, и он, быстро осматривая контрольные приборы, старался установить причину нового поведения двигателя. Но Чкалов спокоен: компасный курс— 128°, воздушная скорость— 135 километров в час, высота — 3250 метров, наружная температура — минус 8°. Мотор давно не надсаживается и даже не гудит. Он, скорее, мурлычет, как сытый кот, которого поглаживает доброжелательная рука.
Валерий набивает «капитанским» табачком трубку, закуривает и, посматривая вниз сквозь редкие просветы облаков, замечает далекий берег, у которого бьют волны штормующего океана.
Командир и штурман горюют об одном — вторые сутки полная неизвестность о состоянии погоды. Очень это странно, так как и передатчик и приемник радиостанции «АНТ-25» уже давно приведены в порядок. Беляков регулярно, по установленному коду, передает донесения о благополучном полете, но «квитанций» о приеме не получает ни от Канады, ни от Америки, а от своих станций мы уже так далеко, что и надеяться на прием их телеграмм бессмысленно.
Между тем облачность нижнего яруса постепенно поднимается, и самолет в вечерних сумерках неторопливо влезает в пасть многослойной облачности. Внизу все реже мелькают разрывы, но ничего не видно, так как земля уже не освещается солнцем.
Чкалов наверняка думает сейчас о своих спутниках-друзьях, о штабе перелетов, о наших семьях, которые, очевидно, все страшно обеспокоены, не зная толком о ходе нашего полета после того, как мы вошли в область Канадской Арктики с ее «полюсом недоступности».
Узкая пасть облачности, все плотнее сближаясь, темнеет, а преодолевший многочисленные препятствия за 53 часа непрерывного полета «АНТ-25» шаловливо покачивается с крыла на крыло или подскакивает вверх, а затем падает вниз, словно веселящийся ребенок со скакалочками в руках.
В кабине стемнело. Валерий включил освещение и навигационные огни самолета.
— Егор, вставай, вставай!
Чувствую сквозь сон сильную руку Чкалова и вскакиваю с совершенно заспанной головой.
В самолете светло, и я долго не могу сообразить, где нахожусь. Часы показывают по московскому времени 6 часов 20 минут, а вокруг нас уже властвует ночь.
Прошло 54 часа от начала полета; при смене вахты летчика я не бросаюсь в тесноту, мучающую нас изнурительными неудобствами. Теперь меняющий спокойно сидит за спиной уставшего и не спеша делится всякими новостями, рассказывая прежде всего, что видел во сне. А ожидающий смены освещает ему все, что происходило в полете.