ившиеся на земле, люди, которые прилагали все силы, чтобы облегчить полет, уменьшить риск экипажа «АНТ-25».
В приведенных сводках и донесениях были неточности и догадки, но все они дышали доброжелательством, стремлением оказать экипажу Чкалова всемерную помощь. Беда заключалась в том, что мы не имели сводок погоды и вынуждены были действовать на свой риск и страх, прилагая все усилия, весь свой опыт для того, чтобы благополучно завершить выполнение задания Родины.
15 часов 20 июня. Под нами территория США. Краснокрылый советский самолет, пройдя длинный и опасный путь, летит в дождевой облачности..
Мы уже достигли города Юджин, скоро Сан-Франциско. Но вот оказия: в расходном баке началось понижение уровня бензина. Куда же лететь? Дальше на юг? Или сесть в Юджине?
Или вернуться в Портленд? Или дотянуть до Сан-Франциско?
Снова втроем, тесно прижавшись друг к другу, думаем.
Все трое решаем: вернуться в Портленд, где недавно своими глазами видели метеорологическую обстановку. Она не из лучших, но что делается в Сан-Франциско? Может, там еще хуже?
— Разворачивайся назад, к Портленду, Ягор! А ты, Саша, настраивайся на его маяк. И потихоньку будем снижаться...— заключает Чкалов.
Посадка на аэродроме США
В 15 часов 51 минуту, повернув на север, я услышал сигналы «ПД» и через четверть часа полета в зоне маяка начал снижение.
Пробили один слой облачности, затем другой. Несемся над разорванными клочьями тумана, прикрывающего горы и леса, которых здесь очень много. Еще ниже, и вот под нами река. Высота на глаз не более 100 метров; показавшийся впереди мост через реку Колумбия в туманной с дождем мгле вырисовывался высоченным небоскребом.
Отворачиваю от моста вправо в сторону к городу Портленд и на высоте метров пятьдесят подхожу к аэропорту с бетонной полосой. Делаю над ним круг и вижу, что никто здесь не летает, множество самолетов стоит на поле, залитом лужами воды.
Но откуда взялись тысячи людей, махающих руками и шляпами? Неужели они что-либо знают о нас?
— Ягор! Не надо садиться сюда! Распотрошат самолет на сувениры... Пойдем на другой берег! — кричит командир, держа перед моим лицом карту.
— Куда? — спрашиваю Валерия.
— В Ванкувере есть военный аэродром! Должен быть! — Чкалов тычет пальцем в карту.
Я осторожно развернулся над Портлендом, опасаясь высоких зданий города, и полетел к мосту, который оказался железнодорожно-автомобильным. Пройдя мимо моста, я увидел справа вдоль реки Колумбия зеленую полосу и высокие ангары с надписью о их принадлежности к ВВС США. Знаков на аэродроме никаких нет. Полоса узкая, и длина ее вроде маловата для нашего «АНТ-25», с которого мы перед перелетом сняли тормоза.
Мы с Чкаловым внимательно вглядываемся и видим, что аэродром намок от дождей, и хотя полоска не так уж велика, но торможение на ней будет солидное.
— Садимся без разговора! — кричит мне Валерий.
Я закладываю над верхушками деревьев вираж и еще раз прохожу вдоль полосы. Слева Колумбия, с двух сторон железнодорожная насыпь, и лишь с четвертой стороны подходы более открытые.
Захожу с открытой стороны и сбавляю обороты мотору. Самолет, освободившись от горючего, легок, как перышко, и теперь, как хороший планер, долго несется над землей. Вот он начинает терять высоту. Командир сидит сзади и тоже смотрит в оба. Но это же не та тяжелая посадка, что на остров Удд! Хотя я понимаю Валерия как летчика...
— Газ давай! — кричит Валерий, и я действительно вижу, что нужно чуток подтянуть, иначе можем плюхнуться в какую-то запаханную и раскисшую часть поля.
Чуть-чуть прибавляю обороты мотору и тут же вновь перевожу двигатель на минимальную мощность. Самолет, словно не желая приземлиться, неохотно просаживается, медленно теряет высоту. Мне это поведение «АНТ-25» не нравится, так как мы еще с высоты определили, что длина посадочной полосы этого военного аэродрома Бараке очень ограниченна. Мой командир тоже волнуется.
— Не хочет садиться! — кричит Валерий.
В ответ на это я выключаю мотор, чтобы увеличить силы торможения, и самолет заметно приближается к зеленой траве. Подтягиваю штурвал на себя, и вот... самолет плавно коснулся американской земли.
— Молодец, Ягор!— подхваливает меня Валерий и добавляет: — Включай мотор!
Гляжу сквозь заливаемое дождем переднее стекло вперед по движению самолета. Вижу, как у ангара забеспокоился часовой. Наверное, ему кажется, что какая-то фантастическая махина сейчас раздавит его и врежется в ангар. Но мне ясно, что «АНТ-25» быстро замедляет бег. Теперь можно снова включить мотор, пока пропеллер еще вращается от набегающего потока воздуха. Неожиданно машина подпрыгнула. Валерий беспокойно протискивается туловищем справа по борту ко мне и, касаясь моей головы, спрашивает:
— Что это ты затанцевал?
— Какая-то дорога поперек...— отвечаю командиру. Самолет заканчивает бег. Валерий говорит:
— Ну, Егор, трехжильный: после десяти часов и так посадил. Век не забуду!
Валерий обнимает меня.
— Это тебе часть платы за посадку на Удд...
— Ладно тебе считаться,— отвечает Валерий, оглядываясь назад, и видит, что Саша Беляков никак не реагирует на факт посадки на аэродром США, продолжая собирать карты, бортовые журналы, приборы, книги, термосы, резиновые мешочки и веревочки.
Чкалов говорит:
— Этого Чапая, видимо, ничем не удивишь...
Самолет остановился, но мне не ясно, куда же следует его поставить на чужом, вдобавок военном аэродроме. Оборачиваюсь и вижу, как усталые, но радостные мои друзья прижались друг к другу, а затем Валерий скрылся в хвостовой части корабля.
Я открыл створки верхней части пилотской кабины и ощутил теплый воздух, пропитанный дождем, который преследует нас уже много часов подряд. А наш командир приступил к выполнению своих новых обязанностей — обязанностей дипломатических.
Мы с Сашей с улыбкой наблюдаем, как удивительная способность Чкалова мгновенно устанавливать контакт с людьми в любых условиях, в различной обстановке проявляется сейчас на чужой земле с необыкновенным эффектом. Метрах в двадцати от нашего «АНТ-25», спокойно остановившегося после многочасового непрерывного полета, Валерий Павлович стоит с каким-то военным американцем и, отчаянно жестикулируя, видимо, «договаривается», куда поставить самолет. Мотор АМ-34Р лениво вращает трехлопастный винт, бормочет, отдыхая после трудов праведных, и не дает нам возможности услышать, как Валерий Павлович «по-аглицки» уже выпросил колодку и, подняв ее над головой, несет к самолету, подставляет под правое колесо и дает мне знак начинать маневр на земле. Закрыв верхние створки кабины, прибавляю мотору обороты, и «АНТ-25», развернувшись вправо, рулит к месту намеченной стоянки. Когда самолет оказывается рядом с какими-то воротами, Валерий перекрещивает руки, давая тем самым сигнал выключить мотор. Я поворачиваю рычажок зажигания в положение «выключено», и сразу становится удивительно тихо после более двух с половиной суток непрерывного полета.
Штурман Беляков делает последнюю запись в бортовом журнале: «20 июня 1937 года. 16.20 по гринвичскому среднему времени посадка в Ванкувере. Всего пробыли в воздухе 63 часа 16 минут. Израсходовано горючего 7933 литра, или 5658 килограммов. Остаток горючего 77 килограммов».
Проведя последние десять часов подряд за штурвалом, мне как-то не очень хотелось подниматься с пилотского места в самолете.
Ведь «АНТ-25» подружил нас в борьбе с опасностями, какие встречают летчики, побеждающие стихию воздушного океана.
Пока мы с Сашей находились еще в самолете, американцы проявили находчивость и гостеприимство. Откуда-то бегут солдаты, мчатся автомобили; вскоре наш командир уже пожимал руку высоченному, сухощавому генералу и, стуча ладонью по фюзеляжу «АНТ-25», кричал:
— Робята! Слезайте быстрее! Генерал Маршалл нас ждет!.. Беляков удивленно посмотрел на меня.
— Вот чего не предполагал...— улыбаясь, говорит он.
— А я что-то не понял Валерия: или генерал, или маршал встречает нас?
— В Америке маршалов, по-моему, нет, а генералы имеются,— ответил Саша.
Валерий еще настойчивей барабанил по обшивке фюзеляжа самолета:
— Да скорее, дорогуши! Ждут ведь...
Когда мы вылезли из «АНТ-25», то увидели сотни машин и огромную красочную толпу, которую сдерживали вооруженные солдаты.
— Видимо, это результат нашего захода в Портленд,— заметил штурман.— Глядите, сколько машин мчится через мост сюда.
Около самолета уже появились фотокорреспонденты местных газет и, невзирая на дождь, умоляют нас стать рядом у фюзеляжа. Нас не нужно было упрашивать: нам и самим хотелось посмотреть на себя после многочасового полета, улыбающихся, достигших цели, изрядно уставших и сильно заросших. Особенно хорош был снимок, который изображал нашего штурмана с улыбкой на лице, мокрыми волосами от дождя и закрывшего глаза от усталости. А мы с Валерием в накинутых на плечи кожаных куртках, в кепках глядим на Сашу и по-доброму смеемся.
Попытки взять у нас подробные интервью, а также автографы были прекращены начальником гарнизона генералом Маршаллом. Он распорядился поставить веревочные заграждения вокруг самолета и приказал солдатам охранять его. Но это не избавило нас от настойчивых представителей прессы.
«Чей мотор стоит у вас?» — спрашивали одни.
«На какой высоте вы летели?» — спрашивали другие.
«Какая была погода на маршруте?» — выясняли третьи.
Пришлось попросить стремянку, открыть капоты мотора, показать, что двигатель у нас не американский, и не английский, и даже не немецкий, а наш, русский, советской конструкции, построенный на московском заводе.
Какой-то средних лет мужчина взялся переводить, помогая тому сержанту, который первым встретил Чкалова на земле. Они переводили надписи на фабричной марке — темно-голубой эмалевой эмблеме московского завода.
Корреспонденты были явно сконфужены и отчаянно фотографировали раскрытый нами мотор и его эмблему.