— Намечается вылет между десятым — пятнадцатым июля. Наши рекомендации учтены, и, я думаю, пройдет несколько дней, и мы будем свидетелями интереснейшего полета, который покажет американцам-скептикам и херстовской печати, что полет нашей тройки отнюдь не счастливая случайность.
Не могу не поделиться впечатлением от самого большого небоскреба мира Эмпайр Стейт Билдинг. Три скоростных лифта последовательно поднимали нашу группу на 61, 92 и, наконец, на 101-й этаж, откуда по лестнице мы добрались на площадку 102-го этажа. Обычно верхняя треть небоскреба скрывается в туманах и низкой облачности. Но эта ночь была ясная, что позволяло наблюдать, как исполин-город, сверкая разноцветным ковром переливающихся огней, растекается в разные стороны и как эта игра света медленно угасает вдали.
Будто раскаленным до белого каления ножом, остров Манхэттен рассекает пылающий Бродвей, где расположены театры, кафе, кино и рестораны.
Чкалов посмотрел на эту рекламную вакханалию и громко сказал:
— Вот оно, чрево Америки, место, которое наш Горький назвал «Городом желтого дьявола». Этот дьявол и выкомаривает, зазывает в свои магазины покупателя...
На высоте сто второго этажа было тихо. Безмолвие позволило нам записать на крыше самого высокого здания мира свои голоса. Первым опустил десять центов Валерий и, после того как включилась сигнальная лампа, стал говорить:
— Привет тебе, наша прекрасная Родина! Привет, Москва! Еще лежат между нами и тобой тысячи земных километров, долгие мучительные часы пути. Полмира мы увидели за время нашей разлуки, но сердце рвется к тебе. Отсюда, с крыши сто второго этажа, мы видим твой образ. Мы связали Москву с Америкой!
Нажав кнопку автомата, Валерий увидел, как выскочила небольшая пластинка, которую он тут же поставил на проигрыватель и услышал записанную речь. После записи голоса Белякова и моего мы подошли к подзорной трубе и посмотрели на ярко подсвеченную прожекторами статую Свободы. Валерий долго рассматривал грандиозную фигуру женщины с поднятым светящимся факелом, потом повернул трубу в сторону устья Гудзона, в водах которого отражалось множество огней пароходов.
— Скоро и мы отплывем, ребята,— проокал наш командир и уступил подзорную трубу мне.
В это время на площадку поднялась группа скандинавских туристов, сопровождаемых бойким экскурсоводом.
— С этой высоты,— кричал он,— бросаются вниз самоубийцы. Это теперь стало модным, раньше они кидались с моста «Джордж Вашингтон».
С этой минуты Чкалова уже нельзя было уговорить поездить и посмотреть еще что-нибудь.
— Нет, баста! Хватит! Статуя Свободы, огни Бродвея, тишина Уолл-стрита, небоскреб в сто два этажа, Гарлем и самоубийцы, бросающиеся с высоты величайшего творения рук человеческих,— вот коктейль американской жизни... И самое страшное во всем этом то, что капиталистический прогресс приводит миллионы и миллиарды людей к великим несчастьям.
Летит экипаж Громова
Валерий плохо спал и нервничал, пока не узнал по телефону из Вашингтона, что Громов завтра вылетает в США.
— Трудная и почетная задача второго экипажа,— сказал Саше и мне Валерий.— Всему миру надо доказать, что успехи советских пилотов, овладевающих трассой через полюс, не «случайность», не «личное счастье», а технически обоснованы, обеспечены заботой советской науки и техники, руководством правительства нашей страны.
Громов, Юмашев и Данилин стартовали на самолете «АНТ-25-1» в 22 часа 21 минуту 11 июля по нью-йоркскому, то есть утром 12 июля по московскому времени.
Валерий Павлович уже достал наши полетные карты и наготовил флажки на булавках, чтобы отмечать ход полета экипажа Громова. Спецкору «Правды» Л. Б. Хвату посоветовал срочно вылететь в Сан-Франциско.
Когда мы с Беляковым после посещения заводов вернулись в консульство в Нью-Йорке, наш командир возмутился:
— Черти бездушные! Взгляните на карту: видите, как «Мих. Мих.» погладил полюс — на двенадцать минут раньше расчетного времени!
— Значит, с опережением,— сказал Беляков.
— Это почерк нашего Михаила Михайловича,— с гордостью ответил Чкалов.
Проснувшись в 8 утра 13 июля, я зашел в гостиную и увидел, что за столом, положив голову на карту, дремал Валерий Павлович. Очередной маленький красный флажок был вонзен в остров Патрика, и около него рукою Чкалова было написано: «13.7.37 г. 5 часов 47 мин. по-нью-йоркски, или 10 часов 47 мин. по Гринвичу».
В это время подошел Саша Беляков и громко сказал:
— Как идет полет?
Валерий рывком поднял голову, потянулся и, вскочив со стула, стал приглаживать рукой свалившиеся на глаза русые волосы.
— Проснулись все же, окаянные? — бурчал он добродушно и, обняв меня и Сашу, подвел к столу, где лежала карта с цепочкой флажков.— Видали, как чешут «Мих. Мих.», Андрей и Серега?
Беляков увидел сводку о ходе полета и стал ее читать: «13 июля 01 ч. 10 мин. Нахожусь на широте 86°, долготе 100°. Все в порядке. Данилин».
«5 час. 47 мин. Нахожусь над проливом Мельвиль. Все в порядке. Данилин».
«Вашингтон, 13 июля. О час. 28 мин. В 5 час. 15 мин. по гринвичскому времени Сиэтл впервые принял непосредственно самолет, но разобрал только: «Все в порядке». Уманский».
Вскоре позвонили из Сиэтля.
Вартаньян сообщил, что Скалистые горы закрыты облаками на высоте 4500 метров; самолет Громова подойдет сюда примерно в 19 часов по гринвичскому времени. Кроме этого, Артак Арменакович доложил, что из-за атмосферных разрядов связь с «АНТ-25-1» неустойчивая, хотя радиостанция самолета работает регулярно.
Через полчаса позвонил Беляков из аэропорта Нью-Арк, куда он поехал по приглашению американцев. Наш штурман предупредил, что южнее Сан-Франциско, особенно в прибрежной полосе Лос-Анджелес — Сан-Диего ожидаются ночные и утренние туманы... Я сказал об этом Чкалову, и он немедля заштриховал прибрежную полосу южнее Сан-Франциско.
— Так что, Ягор? Подправить вправо, а потом на Сан-Франциско? — неуверенно спросил меня чиф-пайлот. Это было на него совсем не похоже.
— Догадываюсь,— ответил я другу,— что для Громова Сан-Франциско в условиях, когда есть запасы горючего, пункт весьма неподходящий, наши товарищи могут дойти до южной границы США.
— Вот то-то и оно...— проокал Валерий.
В этот момент раздался телефонный звонок: из Вашингтона советник полпредства сообщил последнюю радиограмму Сергея Алексеевича Данилина. В 19 часов 20 минут по Гринвичу они находились на широте 55° и долготе 120°. Высота полета 4 тысячи метров. Землю он не слышит, хотя на борту у них всё в порядке.
Чкалов попросил советника минуту обождать, пока мы выработаем рекомендации.
— Раз Громов забрался уже на четыре километра высоты, значит, он понял опасность, и следует им взять вправо, чтобы не влезть в пекло кучево-грозовой облачности,— размышлял я вслух.
— Пусть повернут на Сиэтл, к Тихоокеанскому побережью! — прокричал Валерий в телефонную трубку.— Но имейте в виду, что южнее Сан-Франциско будут ночные и утренние туманы. Поэтому скажите Вартаньяну, чтобы он запросил Громова о запасах горючего и передал нам, а мы тут покумекаем...
После обеда позвонил из Сан-Франциско спецкор «Правды» Хват. Он кричал:
— Провалилась бы эта авиация! Никогда не угонишься за летчиками и не угадаешь их капризы...
— Да что случилось, черт тебя возьми? — с усмешкой спрашивал Чкалов.
— Это какое-то издевательство! — продолжал жаловаться Хват.— Вот послушай, что только что получили от вашего любимого Михаила Михайловича за подписью штурмана: «1 час 20 минут 14 июля 1937 года по Гринвичу. Идем вдоль берега. Находимся между Сиэтлем и Сан-Франциско. Высота 4000 метров. Просим спорткомиссара зарегистрировать пролет над аэродромом Окленд. Садиться будем утром, думаем, за Сан-Франциско. Данилин». Ты понимаешь, какую свинью мне и сотням других корреспондентов подложил интеллигентный ваш Громов. Что мне теперь делать? Куда подаваться?
Чкалов смеялся до слез и кричал в трубку:
— Садись, Левушка, в свой зафрахтованный «боинг», пристраивайся к «АНТ-25-1» и шпарь за ним, не выпускай его из виду...
Мы понимали, что экипаж Громова, решившись на такое трудное дело, должен быть сейчас в максимальной степени обезопасен от любых неприятностей, какие бывают в авиационной практике.
В последние напряженные часы громовского перелета Александр Васильевич поделился впечатлениями от Нью-Аркского аэропорта, откуда он только что возвратился. В этом огромном порту чисто, хотя нельзя сказать, что его ангары блещут новизной. Однако все оборудование, какое нужно для бесперебойного и безопасного сообщения, имеется и используется рационально. Аэропорт Нью-Арк пропускает до 150 самолетов в сутки, Ле Бурже в Париже — до 60 самолетов, а Темпельгоф в Берлине — не более 50.
Беляков рассказал о густоте авиационных линий в США, об обеспечении их радио- и светомаяками, о системе информации, о погоде. В беседе с пришедшим к нам советским консулом Боровым вспомнили историю авиационных рекордов на дальность. В 1925 году был впервые зарегистрирован рекорд дальности, достигнутый французскими летчиками Леметром и Аррашаром: за двадцать пять часов они прошли без посадки по прямой 3166 километров. Через три года итальянцы установили новый рекорд, но французы тут же вернули себе первенство. Затем рекордом овладели американцы, а от них пальма первенства перешла в 1933 году к англичанам Гейорду и Николетсу, пролетевшим 8544 километра из Англии в Южную Африку. Прошло пять месяцев, и в том же 1933 году французские летчики Кодос и Росси по маршруту Нью-Йорк — Дамаск прошли без посадки 9104 километра, вернув своей стране один из самых трудных авиационных рекордов.
Вспомнили мы и о том, кто по воздуху добирался до полюса. В прошлом столетии была попытка достичь Северного полюса на воздушном шаре. Но бесстрашного исследователя Андре поджидала смерть: вскоре после старта с острова Шпицберген произошла таинственная катастрофа. Вероятнее всего, воздушный шар обледенел и рухнул на льды.