А утром 20 июля в полпредстве словно все перевернулось: в гостиной кто-то кричал, грохотал, гомерически смеялся.
— Это несомненно пришли они,— непонятно сказал наш полпред Суриц, когда мы сидели в его столовой и завтракали.
Мы отправились в гостиную и здесь увидели веселых, оживленных, жизнерадостных Алексея Толстого, Всеволода Вишневского и Михаила Кольцова.
— А я-то думал, что прибыла рота солдат, которым подали команду: «Вольно! Разойтись!» — шутливо сказал Валерий.
— А на самом деле что? — допытывался Толстой, обнимаясь и целуясь с Чкаловым.
— А на самом деле один матрос, один командир агитационной эскадрильи и один граф! — хохоча, громыхал Чкалов.
— Бывший,— поправил Валерия Всеволод Вишневский.
Разговоры пошли об Америке, об Испании, о Втором конгрессе Международной ассоциации писателей и вчерашней бурной встрече экипажа «АНТ-25» на Сен-Лазарском вокзале.
— Это прекрасно, что вас везде и всюду встречают так искренне и торжественно,— заметил Алексей Николаевич.
— Я понимаю,— заметил Валерий,— что это не только нас троих так встречают, это встречают всю нашу многомиллионную страну. Но, признаться, вчера было очень неудобно перед Марлен Дитрих, встрече которой мы явно помешали.
— Она серьезный, умный человек и, видимо, поняла, в чем тут дело.— Алексей Николаевич успокаивал Чкалова.
— И все видели, как ты, Валерий Павлович, заметив замешательство Марлен Дитрих, подошел к ней и так мило преподнес подаренные розы. Великолепный жест! — поглядывая сквозь очки, сказал Михаил Ефимович Кольцов.
— Об этом уже разнесли на весь Париж вчерашние вечерки,— добавил Толстой.
Валерий поинтересовался тем, как идет конгресс, делегатами которого были Алексей Толстой, Всеволод Вишневский, Михаил Кольцов.
— Что говорить, конгресс собрался в грозную пору.— Всеволод Вишневский был разгорячен.— Опасность войны надвигается все больше. Писатели мира в предвидении этих страшных событий считают конгресс лишь предварительной мобилизационной подготовкой. Мы видели лик новой войны в Испании. Надо нам готовиться к тому, чтобы выдержать испытания еще более глубокие и серьезные, проверять и тренировать себя для борьбы на больших пространствах. Судьба может сделать так, что всем нам придется вновь встретиться на фронтах...
Чкалов напряженно всматривался в лица гостей, вслушивался в их слова.
Михаил Кольцов, посмотрев на часы, сказал спутникам:
— Может быть, на сегодня довольно? И у них, и у нас предстоит много дел, расписанных и обязательных. Чкалов встревожился:
— Миша, погоди. Ты же вчера на вокзале обещал мне...
— Насчет громовской статьи? Слово держу.— И он тут же достал из папки небольшую стопку бумаг.— Статья, Валерий Павлович, большая...
— А меня интересует описание участка Сан-Францнеко — Сан-Джасинте,— уточнил Чкалов.
Кольцов полистал бумаги и сказал:
— Кажется, нашел... Начну вот с этого... «...Наступила первая настоящая ночь в этом полете. Она началась между Сиэтлем и Сан-Франциско. Сквозь разрывы облаков мы видели берег. Под нами горели огни маяков запасных аэродромов, городков и селений. Мы летели при ясном небе. Справа был Тихий океан, закрытый облаками, снизу — земля. С высоты 3000 метров можно было различить впереди цепочку маяков. Дул встречный ветер, и томительно долго не появлялся Сан-Франциско.
Мы были сильно утомлены. Бензиновый счетчик давал весьма ободряющие показатели. Приблизившись к Сан-Франциско, мы видели, что можем лететь дальше, и запросили о готовности других аэродромов принять нас. В ответ получили неутешительные вести о том, что аэродромы Лос-Анджелес и Сан-Диего будут утром закрыты туманом. Нам сообщили сведения о других аэродромах, которые на карте сразу обнаружить было трудно.
Однако бензина оставалось еще на несколько часов полета, и мы дали радиограмму: «Прошли Сан-Франциско, идем дальше». Юмашев и Данилин спрашивали меня, не следует ли дать правительству радиограмму о том, что мировой рекорд дальности уже побит, но я твердо решил, что, пока задача не будет доведена до конца, не сообщать никому и не радоваться раньше времени.
Была поздняя ночь, когда мы находились между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом. Маяки, показывавшие нам путь, повернули влево. Мы продолжали лететь прямо. Начал брезжить рассвет, когда мы пересекли невысокие в этом месте Кордильеры и на рассвете прошли над Сан-Джасинто. Лос-Анджелес остался справа и позади. Мы продолжали полет на Сан-Диего.
Нам не повезло. Мексиканская граница оказалась слишком близкой...»
Чкалов вдруг громко рассмеялся:
— Ну и «Мих. Мих.»! Вот молодчина! Будь другом, читай дальше...
Кольцов прочитал:
— «Нам не повезло. Мексиканская граница оказалась слишком близкой и не давала возможности продолжать полет на юг для увеличения дальности.
Последние аэродромы на юге Калифорнии и вся прибрежная полоса шириной в 50 километров вплоть до гор были закрыты предрассветным туманом. Поэтому нам пришлось вернуться обратно. Полчаса мы кружились, ожидая, что туман поднимется.
Когда в баках осталось горючего примерно на один час полета, я принял решение о посадке. Мировой рекорд дальности все равно был побит еще примерно в трехстах километрах севернее Сан-Франциско. Тщательно осмотрев маленький аэродром в Марчфилде, мы стали искать большую площадку, так как наш облегченный самолет требует при посадке хороших подходов и имеет большой пробег. Мы выбрали единственную в этом пустынном районе большую, но не очень ровную площадку и через 62 часа 17 минут после старта благополучно приземлились в пяти километрах от селения Сан-Джасинто.
К нам бежали люди, подъезжали автомобили. Жители Сан-Джасинто, узнав, что это самолет из Москвы, потребовали от нас немедленно автографов. Из Марчфилда прилетел военный самолет. Майор американской авиации установил караул охраны машины и отвез экипаж на автомобиле в Марчфилд. Там были выделены спортивные комиссары для освидетельствования барографов, бензобаков и утверждения координат посадки.
Мы объяснялись преимущественно жестами, но, спустя полчаса, к нам прилетели первые советские граждане, которых мы увидели на американской земле. Это были инженер Шумовский, затем исполняющий обязанности генконсула СССР в Сан-Франциско товарищ Гофман и специальный корреспондент «Правды» товарищ Хват».
— Ты, Миша, прочитал громовскую статью, как стихи! — улыбаясь, сказал Валерий.— Ничего не скажешь, молодцы наши друзья!
— А это и есть поэзия жизни нашего народа,— заключил Алексей Толстой.
На родной земле
Вот уже поезд мчится по родной советской земле.
В пути Чкалова непрерывно одолевали корреспонденты и журналисты, расспрашивали о перелете, впечатлениях о пребывании в США и Франции. В свежих газетах, принесенных корреспондентом «Правды» А. Бронтманом, участником экспедиции на Северный полюс, уже было дано описание встречи экипажа Чкалова в Берлине. Валерий увидел в газете статью А. Стаханова «Ответим новыми победами», а также свою; написанную еще в Вашингтоне статью «Счастье быть советским летчиком». В коллективной статье С. Леваневского, М. Шевелева, М. Бабушкина, П. Головина, А. Алексеева, Б. Чухновского, Ф. Фариха и Г. Орлова уверенно говорилось о реальности воздушного пути, установленного двумя «АНТ-25». В статье нашего знаменитого полярника Г. А. Ушакова «Проблемы трансарктического сообщения» поднимался вопрос о реальности воздушного пути в США через полюс.
— Вот Ушаков пишет «проблема»...— заметил Чкалов,— и это так и есть, потому что нужно еще ответное желание со стороны США. А они для этого, как я посмотрел, далеко не готовы.
— Но позвольте,— возразил Бронтман,— ведь Джимми Маттерн уже получил от нашего правительства разрешение на полет в СССР.
— Об этом мы слышали еще в Америке. Но я не раз говорил, что никуда Джимми не полетит, а через полюс подавно...
— Почему, Валерий Павлович?
— Ну поймите, друзья, их, американцев! Они еще не создали своего «АНТ-25»! Понимаете?
Все удивленно посмотрели на Чкалова.
— Да, да, и неспроста Андрея Николаевича Туполева в США встречали с великим почетом Сикорский, Дуглас, Валти и подобные им светила американской науки и техники.
Гости с азартом что-то записывали в свои блокноты.
Чкалов пробежал глазами большую статью Всеволода Вишневского «За родину» и Д. Заславского «Мировая печать о полете» и только после этого громко стал читать послание американского летчика Джимми Маттерна:
«Преклоняюсь перед героическими летчиками Советского Союза. Я выражаю свой восторг и восхищение безупречным, чудесным осуществлением первого пионерского полета из Москвы в США через Северный полюс. Я преклоняюсь перед героическими летчиками Советского Союза — Чкаловым, Байдуковым и Беляковым. Они показали, что этот полет возможен, и открыли короткую пассажирскую связь между СССР и США. Их искусное управление колоссально загруженным самолетом и чудесная навигация показали высокий уровень совершенства, достигнутый советской авиацией. Второй полет показал всему миру, что в недалеком будущем можно будет организовать регулярные рейсы. Кроме того, советские летчики Громов, Юмашев и Данилин установили такой рекорд дальности, который, по моему мнению, не так скоро удастся побить. Летчики второго полярного перелета оказали мне честь, осмотрев мой самолет. Они меня осчастливили, признав его вполне пригодным для трансполярного перелета из США в Москву. Я глубоко ценю тот факт, что Советское правительство разрешило мне перелет над советской территорией и готово помочь мне сводками своих радиостанций. Еще раз поздравляю советских героев летчиков Чкалова, Байдукова и Белякова. Джимми Маттерн. Американский летчик. Сан-Франциско. 25 июля 1937 года».
Все ожидали, как будет реагировать Чкалов. Валерий поправил вечно спадавшую на лоб прядь русых волос и, глядя в окно вагона, сказал:
— В этой статье и намека нет на то, что Джимми собирается идти по нашему маршруту! А дозаливку горючего над Канадой или Аляской осуществить не так просто — мы с Ягором лет шесть назад этим делом много занимались, работая в Научно-исследовательском институте ВВС.