В глазах матери мелькнуло раскаяние, через секунду сменившееся арктическим холодом.
— Что, теперь со всякими уродами якшаться будешь?
Это она сейчас намекает на нелюдей?
— Не думал, что ты расистка, мама.
— Это не расизм. Я прекрасно отношусь к представителям любой национальности, но те, про кого ты говоришь, НЕ ЛЮДИ!
— Этот факт не меняет того, что они живут среди нас, так же дышат, ходят по земле, любят, страдают. Не вижу, в чем отличие?
— Значит, у тебя близорукость, — съязвила мать.
Уже хоть что-то. Все лучше, чем страх или ненависть. Если начала ехидничать, значит со временем успокоится, пусть не поймет до конца, но примет таким, какой есть.
— Я понимаю, что тебе сложно все это осознать, но пойми и меня. Ничего уже не изменить.
— Сложно? — покачала головой мать, — Твой дед до самой смерти глаз с меня не спускал, боялся, что во мне начнет прорастать ведьмовское семя. Я тоже боялась. Каждый день молилась Господу, чтобы сберег, не позволил коснуться меня этой мерзости. Тебя вон, в детстве в церковь водила. Не стоило Сергея слушать, нужно было тебя туда каждый день таскать и вымаливать, что бы подобная гниль обошла стороной нашу семью. Расслабилась, опустила руки, думала, пронесла нелегкая, а вот погляди-ка, как вышло. Не нужно было тебя рожать, ох не нужно.
Меня пробил озноб от последних произнесенных слов.
— Ну, спасибо, мама, — процедил сквозь зубы, — Чего ты тогда о внуках радеешь, если так боишься прабабкиного дара?
— Не дар это, проклятие, а внуки, чем больше, тем лучше. Может, хоть один из них нормальным человеком уродится.
— Не ожидал от тебя, мама. Честно, не ожидал.
— Я вот тоже не ожидала, что так получится. Ты не подумай, Стас, я не стала тебя меньше любить. Ты мой сын и всегда им будешь, только дай мне время смириться, что мой ребенок перестал быть человеком.
— Вообще-то, я человек — ни вампир, ни оборотень, ни гуль… Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнул через левое плечо.
— Думаешь колдуном быть лучше?
— Я пока ничего не думаю, так как еще мало что понимаю. Вот когда разберусь, тогда посмотрим. Мама, мне дневник Ирины Петровны нужен. Он у тебя? Ты его сохранила?
— Не дам! — резко ответила родительница, глядя на меня исподлобья, — Нечего тебе читать эту ересь.
Эх, вот как убедить упрямую женщину?
— Ты пойми, ее записи помогут мне быстрее сориентироваться в новом мире.
— Не нужно тебе там ориентироваться, и в ДМБ работать тоже не нужно. Без тебя обойдутся. Забудь о том, что у тебя есть дар, живи как обычный человек, не лезь к этой заразе. Испачкаешься, потом не отмоешься.
— Да, мама, похоже дед в детстве тебе мозги хорошо прополоскал. Я понимаю, он был зол и обижен на свою мать, но ты-то, должна была понять мотивы его поведения, особенно когда выросла.
— Все я прекрасно поняла и очень боялась стать такой же бездушной тварью, как твоя прабабка.
Устало потер виски. Нет, такими темпами мы ни до чего не договоримся.
— Я не знаю, какой она была, и ты не знаешь, потому как лично с ней не встречалась. Так что, давай не будем говорить о Ирине Петровне. О мертвых или хорошо, или никак, а дневник мне позарез нужен. Если хочешь, чтобы твой сын был жив и здоров, то отдашь. Я ведь тоже не особо обрадовался, когда понял, что отличаюсь от других людей: и паника была, и страх, а затем пришло осознание и принятие. Мир, он очень сложный, многогранный, чтобы его хоть немного понять, нужно учиться всю жизнь, да и то, этого времени не хватит, чтобы постичь хотя бы частичку бытия.
— Давно ты философом стал? — усмехнулась мать, немного оттаяв.
— Приходится соответствовать. Мам, я в ДМБ все равно пойду. Выбора у меня нет. Влез по незнанию в одно дело. Теперь вот расхлебывать приходится.
— Что за дело?
— Поверь, ты не захочешь знать. Просто, чтобы выжить и разобраться во всем, нужна информация, а ее я могу получить только в Департаменте Межрасовой Безопасности или из дневника прабабки.
— Дневников, — поправила меня мать, обречённо вздохнув и смиряясь с судьбой, — их два. Не знаю, зачем хранила, ни один раз хотела сжечь, только всегда что-то останавливало, не позволяло в самый последний момент кинуть в огонь.
Меня прошиб пот от осознания, что прабабкино, не побоюсь этого слова «достояние», могло навсегда исчезнуть.
— Так ты мне их дашь? — спросил тихо, боясь спугнуть удачу.
— Дам, они как раз здесь, на даче хранятся. В дом не брала, от греха подальше. Только попрошу об одном, постарайся сделать так, чтобы твой «дар», — слово дар мать выплюнула как нечто грязное и постыдное, — не мешал нормальной жизни. Создай семью, остепенись, тогда может вся дурь из головы выветрится.
Наивная, она так и не поняла, что изменения необратимы. Я уже не тот, что был раньше и повернуть назад не получится.
— Это вряд ли, — пробурчал себе под нос.
— Да вот, хотя бы на Богдане, — не унималась мать, — умница, красавица…
— Спортсменка, комсомолка, — дополнил я, начиная дико ржать.
Знала бы мама, что так ею обожаемая Богдана самая настоящая ведьма, да к тому же — темная, на порог бы не пустила.
Естественно, этого я говорить ей не стал, поднялся со скамейки и следом за матерью отправился в сторону дома.
— Мне она тоже понравилась, — попытался задавить смех на корню, чтобы не вызвать подозрений, — Жаль, что Богдана не героиня моего романа.
Родительница резко развернулась и уперла руки в бока.
— И чем же она, позволь спросить, тебе не подходит? Чем не угодила?
— Ох, мама! Ты посмотри на меня и посмотри на нее. Это скорее я ей не подхожу. Таким «прынца» подавай на белом коне и любовь до гроба. Вот дружить с ней стал бы с удовольствием. Кстати, не знаешь, когда она вернется? Вроде говорила, что в отпуске?
— Не знаю. Как в понедельник с утра уехала, так и не появлялась больше. Ладно, Бог с ней, с Богданой, но неужели у тебя ни одной женщины на примете нет?
— Мама, я же не монах отшельник в самом-то деле.
— Мне на твоих бабочек-однодневок плевать. Я спрашиваю о стоящей женщине, которая могла бы разделить с тобой жизнь.
Подумал, стоит ли отвечать, но раз уж у нас сегодня день откровений, решил не темнить.
— Ну-у-у. Не забегай вперед. На всю жизнь — это слишком, но если говорить на чистоту, то да, есть кое-кто на примете.
Мать сразу оживилась, на лице появилась пусть и немного вымученная, но улыбка.
— Кто эта счастливица?
— Не такая уж и счастливица. Я, знаешь ли, тот еще «подарок», да и не уверен я, что она заинтересована, — наморщил лоб, произнеся скептически.
— Стас, скажи, ты в конце концов, мужик или нет? — подбоченилась мать.
— Мужик, а что?
— Тогда какой разговор. Пришел, увидел, покорил.
— Ха-ха. Здесь не все так просто. Я даже не знаю, замужем она или нет. Да и пока не хочется никого втягивать в свою жизнь, — помрачнел мгновенно, вспомнив Алену, — Еще одной убитой девчонки я не переживу, — прошептал совсем тихо, надеясь, что мать не услышит.
Услышала.
— Что за убитая девчонка?
— Не надо мама, — попросил, с мольбой глядя на нее.
— Стас, рассказывай. Во что ты еще вляпался?
— Все в тоже. Давай не будем, мне завтра еще на похороны предстоит идти, и без того тошно, — провел ребром ладони по горлу.
К моему удивлению, мама молча кивнула, заканчивая разговор.
— Вы где так долго были? — послышался подвыпивший голос отца, едва мы вошли в дом.
— В беседке сидели, — ответил, входя на кухню и видя, как батя старается незаметно поставить бутылку под стол.
— Пьете? — прищурила глаза мама и окинула обоих мужчин задумчивым взглядом.
— Не-е-т, что ты Лена, как можно, тебе показалось.
— А-то я не вижу по вашим покрасневшим рожам.
Мать открыла навесной шкаф и повернувшись ко мне, кинула взгляд на две сиротливо стоящие стопки.
— Не-е, мне еще ехать.
Достав одну, она быстро ополоснула ее под краном и поставила на стол.
— Наливай, — произнесла, глядя на батю.
— Кхе-кхе, — закашлялся отец, — Ты серьезно?
— Серьезнее не бывает.
— Что, все настолько плохо? — забеспокоился батя, глядя на меня, — Ты чего матери наговорил, что она за стопку схватилась?
— Нормально все Сережа, нормально. Просто день такой, бестолковый что ли.
Дядя Толя осоловело хлопал глазами, по очереди смотря на нас троих.
Как только батя разлил чачу, родительница, не чокаясь, опрокинула рюмку в рот.
— Лен, ты чего? Кто-то умер? — опять разволновался отец.
— Ага, мои мечты о счастливой жизни сына.
Через пару часов, батя с дядей Толей дали храпака, а я начал собираться домой.
— Стас, ты отцу ничего не говори. Я сама расскажу удобную версию. Нечего ему забивать голову информацией про нелюдей и колдунов. Пусть хоть один из нас останется в счастливом неведении. Ты подожди немного, я сейчас принесу тебе проклятые дневники.
Вышел в сад, сорвал с дерева яблоко и с хрустом откусил, чувствуя как по подбородку потек сок.
Вкусно.
Мать появилась минут через пятнадцать, неся в руках завернутые в мягкую ткань тетради.
Когда взял, почувствовал, что руки начали гореть, настолько захотелось распаковать сверток и впиться глазами в написанные строки. Еле сдержался.
— Спасибо, мама.
Женщина с трудом кивнула.
— Береги себя сынок и постарайся не ввязываться в темные истории.
— Это как получится, — не стал лукавить я.
Глава 12
Домой приехал уже под вечер. По-хорошему, нужно было бы отдохнуть перед завтрашней операцией и завалиться пораньше спать, но подрагивающие ладони никак не хотели выпускать из рук заветные записи.
Аккуратно развернул, как самое ценное сокровище, боясь повредить.
Моему взору предстали две толстые тетради советского образца с пожелтевшими страницами, исписанными чернильной ручкой.
Мало того, что записи выцвели, чернила кое-где размазались и наполовину стерлись, так еще и почерк у прабабки был отвратный, как курица лапой по песку навозила.