Термины, касающиеся семьи, брака и родственных отношений, полностью отсутствовали, что наводило на мысль об однополой природе вредоносцев. Неужели весь Злой Котел населен подобными уродами? Или, наоборот, уродом нужно считать меня?
На этом наши занятия в общем-то и закончились. И что интересно, первым сдался не я, что было бы вполне понятно, а вещун, еще до моего прихода отлежавший себе все бока. Едва добравшись до темы глаголов, он уснул, уронив голову на плечо.
К чему труднее всего привыкнуть на Тропе, так это к разнобою в суточных ритмах или к их полному отсутствию, что как раз и имело место в Ясмене. Благодаря никогда не заходящему Светочу день здесь длился бесконечно.
Дабы не потерять ориентировку во времени, тем более что ориентировка в пространстве была потеряна безвозвратно, приходилось придерживаться какой-то системы отсчета. Самой простой и удобной из них была та, где за единицу измерения принимался период, объединявший сон и бодрствование.
Той же самой системой пользовался и я, называя свои условные сутки несправедливо забытым русским словом «обыденки», как раз и обозначавшим трудовой день и покойную ночь, взятые вместе.
Так вот на протяжении по меньшей мере семи обыденок я почти непрерывно практиковался в языке вредоносцев, отрываясь от занятий только для сна и кормежки. Кто-то разговаривает на мертвых языках, кто-то предпочитает искусственные, а на мою долю достался язык, по известным причинам понятный одним только его обладателям да еще таким талантам, как вещун.
Дошло до того, что даже во снах я стал ощущать себя вредоносцем — босым, одетым в накидку из луба, поедающим пиявок, ночующим в болотном бочаге и мечтающим о грядущей счастливой жизни в Ясмене, то бишь в Нашей стране.
Единственной отдушиной для меня была кормежка, но она случалась не так часто, как этого хотелось бы, — примерно раз в обыденки, когда охотники возвращались в поселок.
Как оказалось, доставляли они не только полудохлых бабочек, являвшихся, так сказать, побочной добычей, но и много другой пищи, более подходящей для мужчины в расцвете лет, ведущего свою родословную от приматов, предпочитавших мясную пищу любой другой.
Значительную часть трофеев составляло то, что на моей родине принято было называть гастрономией — битая птица, рыба разных видов, наиболее лакомые части мясных туш (целого барана, а тем более быка по воздуху не попрешь).
Самое занятное, что некоторые продукты уже прошли кулинарную обработку. Невольно напрашивалась мысль, что тенетники, по примеру небезызвестного барона Мюнхгаузена, умеют подманивать к себе жареных уток, а рыбу в реках ловят исключительно копченую.
Вещун, питавшийся редко, но метко (ни один человек не смог бы умять за один присест столько, сколько запросто съедал он), однажды разъяснил мне этот феномен.
Оказывается, главным источником существования тенетников была не охота и тем более не собирательство, а меновая торговля, на поприще которой они достигли немалых успехов.
Пользуясь своими способностями к полету, тенетники проникли не только в соседние, но и в дальние страны. Изучив конъюнктуру каждого отдельно взятого рынка, они наладили встречные перевозки остродефицитных товаров, имея немалый куш за транспортные и посреднические услуги.
Таким образом, все эти разговоры об охотниках и добыче были, мягко говоря, преувеличением. Под возвращением охотников подразумевалось возвращение торгашей, а добыча являлась не чем иным, как банальным доходом, полученным на каком-то захудалом рынке. Не скажу, что после этой новости я изменил свое мнение о тенетниках, но их ореол стойких бойцов с чужеземным нашествием как-то поблек.
Кстати говоря, именно коммерческая деятельность тенетников и была главной причиной всеобщей нелюбви к ним. Спрашивается почему? Ведь они не грабили, не обманывали, не воровали, а просто меняли один товар на другой — нередко шило на мыло. Короче, делали дело, полезное для всех, а не только для себя.
Но зависть, увы, есть явление вселенского масштаба. Это одна из фундаментальных констант (наряду со скоростью света и магнитной постоянной), на которых держится мир. Пусть пройдут миллионы лет, но жители планеты Альфа в системе Альдебарана будут терзаться завистью к жителям планеты Бета в системе Бетельгейзе, у которых звезда и поярче, и побольше, а главное, очень скоро превратится в сверхновую, что обещает грандиозный фейерверк.
Покидая на время свое жилище, я всегда обращал взоры к небу, выглядывая, не возвращается ли мой благодетель. Однако Рябой, как всегда, появился внезапно. Только я собрался плотненько перекусить (проныра-вещун предупредил меня по секрету, что сегодня ожидаются лангусты и икряная рыба), как он уже стоял лицом к лицу со мной, неулыбчивый, словно ангел возмездия.
Нельзя сказать, чтобы я испугался или пал духом, но аппетит мой сразу улетучился. Спокойные времена закончились. От собирания камней пора было переходить к их разбрасыванию.
Тенетники пренебрегали всякими китайскими церемониями, и Рябой без лишних околичностей поинтересовался:
— Как успехи?
— Стараюсь, — уклончиво ответил я, поскольку хвалиться было нечем: на слух я речь вредоносцев уже кое-как воспринимал, но читать по губам все еще не мог.
— Это не ответ, — сказал Рябой. — Я хочу точно знать, как далеко ты успел продвинуться в нужном направлении.
— Достаточно далеко. До половины пути, а может, и дальше.
— Это меня не устраивает, — сие было понятно и без слов, поскольку все иголки на его теле рефлекторно ощетинились, что у тенетников свидетельствовало о крайнем раздражении.
Надо было как-то оправдываться. Эх, вещуна бы сюда, уж он-то нашел бы веские аргументы.
— У моего народа есть поговорка: выше головы не прыгнешь. Я стараюсь изо всех сил, но чудес творить не умею. На все нужен свой срок.
— Если твой народ действительно думает так, то его участь достойна сожаления, — изрек Рябой. — Смысл существования разумных существ в том и состоит, чтобы невозможное делать возможным.
А ведь он, собака, прав, подумал я. Это не поговорка, отговорка. Последний довод лежебок и трутней. Сами люди давно опровергли эту избитую истину, научившись прыгать выше головы. Чем же я хуже других?
— Дайте мне еще немного времени, — твердо сказал я. — Совсем немного. И я клянусь, что буду понимать речь вредоносцев, как свою.
— С остальным все в порядке?
— Думаю, что да… — начал я, но тут же поправился: — Уверен, что да.
— Проверим, — проронил Рябой.
Дабы отвратить от себя неминуемую грозу, я участливо поинтересовался:
— Как слетали? Успешно?
— По крайней мере вернулись без потерь, — сухо ответил он.
— Надеюсь, все задуманное исполнилось? — в трудном разговоре, как и в сабельном поединке, важно не уходить в глухую защиту, а почаще делать выпады.
— Почти, — молвил тенетник. — Именно по этому поводу я и отыскал тебя. Ступай за мной.
Рябой повел меня в дальний конец поселка, где мне бывать еще не доводилось. Шел он по-прежнему легко, но уже как-то не так — слегка припадал на левую ногу и вместо двух шагов делал три. Ощущалось, что экспедиция в дальние страны, предпринятая якобы из-за моих интересов, далась ему нелегко.
Только сейчас я заметил, что лопатки Рябого торчат, словно крылышки ощипанного петуха, все ребра проглядывают наружу, а кожа висит складками. Неужели от этого доходяги зависит моя единственная и неповторимая жизнь?
Жилище, являвшееся целью нашего недолгого похода, ничем особым среди остальных не выделялось — тенетники были хорошими строителями, но плохими декораторами. Внутреннее убранство отличалось поистине спартанской скромностью — голые стены да изношенный пух на полу.
Пока он целеустремленно копался в этом пуху, совсем как заключенный, выискивающий в камере свою старую заначку, я без приглашения сел. По опыту знаю, что на покорно сидящего собеседника даже голос повышать не хочется.
Рябой наконец отыскал то, что ему было нужно, но мне находку не показывал, до поры до времени пряча ее в ладонях.
— Мы не так наивны, чтобы надеяться на твою бескорыстную верность, — сказал он тоном, обещающим долгий и серьезный разговор. — Тебя ничего не связывает с нами, и, оказавшись за пределами Ясменя, ты скорее всего сбежишь. Только не надо доказывать обратное. Не учись лжи у своего приятеля вещуна. Чужака можно привлечь на службу разными способами. Самые известные из них — страх и выгода. Запугать тебя мы сумеем, но свить из этого страха веревочку, которая не позволит тебе ускользнуть, вряд ли возможно. Остается одно — выгода. На этой основе мы и должны поладить. Сразу возникает другой вопрос, какое вещественное выражение эта выгода имеет для тебя? То есть какое вознаграждение ты предпочел бы. Можешь ответить?
— Затрудняюсь сказать… Сначала хотелось бы узнать, чем конкретно вы располагаете.
— Так я и предполагал, — Рябой кивнул. — Сейчас я покажу тебе несколько предметов, весьма ценимых в разных странах. Посмотри на них внимательно. Можешь не высказывать свое мнение вслух, я и так пойму, что именно задело твою душу. Учти, это только единичные образны. Если ты выберешь что-то из них для себя, то со временем сможешь получить в сто, в двести раз больше. Но время это наступит лишь после того, как ты выполнишь свое задание. Надеюсь, ты понял меня?
— Что тут не понять, — сказал я. — Дело обычное. С каждым наемником, поступающим на службу, сначала ведется торг.
— Такого торга, как с тобой, наверное, не вели еще ни с одним наемником на свете, — произнес он многозначительно.
— Это меня, скорее, пугает, чем радует, — признался я. — Непомерную цену дают только за невыполнимые или почти невыполнимые задания.
— Пусть это тебя пока не волнует, — по-моему, он ушел от прямого ответа. — А сейчас приступим к делу.
Рябой раскрыл ладони, и в них блеснуло что-то похожее на молочный кварц или полевой шпат.
— Такие камни особенно ценятся у народов, населяющих Зачарованные горы, — сказал он с видом знатока, каковым, вполне возможно, и являлся. — Смельчаки, рискуя жизнью, добывают их со дна глубочайших пещер. Не один дом в тех краях не строится, если в его основание не заложен подобный камень. У него много названий, но самое распространенное — алабар. Считается, что это осколки скелета первого живого существа, от которого впоследствии произошли все летающие, плавающие, ползающие и бегающие твари. Силой алабара закрепляются заговоры. Он лечит кожные болезни, просветляет разум, а брошенный в огонь, сгорает дотла.