Пришла пора расстаться и с мечтой о счастливых снах. Хорошо, если сегодня это будет последняя горькая потеря, ведь, кроме собственной жизни, у меня больше ничего не осталось.
И вдруг там, где валялось яйцо, почти неотличимое от грубых камней, взвился вихрь, запорошивший разбойников не только пылью, но и содержимым ларца, летучим, словно рисовая пудра. Со стороны могло показаться, что скакуны и всадники покрылись вдруг розовым инеем.
Впрочем, для хозяев пустыни это было то же самое, что соленые брызги для моряков, и они даже не стали отряхиваться. Хватало им и других забот, о чем недвусмысленно свидетельствовали наставленные на нас пики.
— Что они еще хотят? — спросил я у вещуна.
— Того и хотят, — с трудом выдавил он. — Перекусить хотят.
— Нами? — ужаснулся я.
— Иная дичь здесь не водится.
Крючья пик уже вцепились в нашу одежду, но тут, по счастью, началось действие истомы. Первым вывалился из седла главарь, все еще сжимавший в руке опустевший ларец. Вслед за ним, словно кегли, пали и соратники — один налево, другой направо.
Чуть погодя подкосились ноги у осиротевших скакунов. Образовалась весьма живописная куча, от которой, наверное, исходил оглушительный храп. Иллюстрация к сказке о сонном царстве.
— Не подходи близко, — предупредил меня вещун. — Пусть их сначала ветерком обдует.
— Они не помрут? — нельзя сказать, что судьба разбойников очень уж волновала меня, но смерть была для них совсем не тем наказанием, которого я желал бы… Наказанием как бы случайным, не зависящим от меня.
Вот хорошенько отодрать их за уши да голышом отправить восвояси — это другое дело.
— Конечно, помрут, — похоже, для вещуна это было что-то само собой разумеющееся. — Вне всякого сомнения. И дело здесь вовсе не в истоме, от которой они скоро очухаются, а в жестоких племенных обычаях. Любой, кто коснется этой земли хоть чем-то, кроме кончика копья, считается проклятым навек. Ему откажут в воде, в питье и приюте, а при встрече плюнут в лицо. Такое существование во сто крат хуже смерти, и эти трое, проснувшись, выберут ее.
— Вольному воля, — сказал я, а про себя подумал: есть, значит, в этой проклятой стране что-то такое, чего панически боятся даже отъявленные разбойники. — Ну а мы здесь задерживаться не будем. Только сначала соберем свои вещички.
— Я бы заодно проверил их переметные сумы, — предложил вещун, не отличавший своего от чужого. — Надо ведь как-то возместить понесенные нами нравственные страдания.
— Грабить побежденных не в моих правилах, но другим я этого запретить не могу, — увы, но наше существование есть цепь компромиссов, чаще всего с самим собой.
— Правила существуют в игре, — ухмыльнулся вещун. — И даже там их постоянно нарушают. А жить по правилам невозможно. Это как ходить с завязанными глазами. Обязательно лоб расшибешь.
— Спорить не буду. Кого-то кормит смелость, а кого-то цинизм. Но свое яйцо я воспитаю совсем иначе…
Среди разбойничьих припасов, кроме воды, для лучшей сохранности слегка разбавленной вином, имелся только твердый, как камень, хлеб и еще более твердый сыр. Неудивительно, что после такой неудобоваримой пищи их потянуло на свежатину.
Пока вещун мародерствовал, я демонстративно стоял в сторонке и, желая доставить яйцу приятное, перебрасывал его из одной руки в другую. Но вскоре я оставил это занятие, здраво рассудив, что незачем зря терзать душу моего спутника. Ведь это то же самое, что ласкать женщину в присутствии ее бывшего любовника. Некоторым это, возможно, и нравится, но мы-то не извращенцы.
Разбойники продолжали крепко спать (какое горькое разочарование ожидает их при пробуждении!), а поверженные истомой животные, благодаря своим замечательным горбам получившие от меня кличку бактрианы, уже шевелились и даже пытались подняться. Лежачее положение было столь же неудобным для них, как для нас — стоячее.
Любопытства ради я стал присматриваться к их сбруе. Она была, на удивление, проста — поводья, крепко привязанные к рогам, и седло, державшееся на своем месте только шлеёй, накинутой на горб. И ничего лишнего — ни стремян, ни подпруг, ни прочих причиндалов, так любимых в кавалерии.
Надо было обладать недюжинной ловкостью, сноровкой и силой, чтобы с помощью столь скромных средств управляться с могучими и норовистыми животными.
Право, а не рискнуть ли мне? Недаром ведь говорят: если с умом действовать, так и на черта узду накинешь. На слоне я уже ездил (хотя не вожаком, а седоком), на буйволе тоже. Даже на дельфине однажды катался. И это, еще не считая существ, самой природой предназначенных для верховой езды, как то ишаков, лошадей и дамочек известного сорта, скачка на которых зачастую сопряжена с риском, не имеющим аналогов в животном мире.
— Эй, послушай! — позвал я вещуна, потрошившего очередную переметную суму. — А что, если остаток пути мы проведем в седлах?
— Даже слышать не хочу! — он замахал на меня руками. — Только бесы могут ездить на этих буйных страшилищах, а я принадлежу совсем к другому племени.
— Ты вообще ездил когда-нибудь верхом?
— Никогда не ездил и никогда не поеду!
— Другой бы на твоем месте поостерегся делать столь скоропалительные заявления, — молвил я, подбираясь к бактрианам поближе. — Еще неизвестно, какую услугу потребует от тебя королева за новое яйцо. Пошлет, например, в такую даль, куда пешком ни за что не добраться. Вот тебе и придется седлать какую-нибудь сивку-бурку.
— Однажды я уже получил яйцо, отдав за него немалую цену, — веско произнес вещун. — Ты, пользуясь всякими коварными средствами, переманил его к себе. Поэтому за новое яйцо придется платить не мне, а тебе.
— Кто бы спорил… — я смиренно потупился, ведь крыть-то все равно было нечем.
Вещун между тем время даром не терял и при помощи пучка волос, выдранного из шкуры бактриана, собрал в ларец всю уцелевшую истому, пусть даже смешанную с песком. Молодец, в дальней и опасной дороге все пригодится.
Вскарабкаться на бактриана без посторонней помощи я не смог бы — седло находилось выше моей макушки. Да и копыта на его задних ногах выглядели весьма впечатляюще. Прямо не копыта, а кувалды. Под такую попадешь — и врач не понадобится.
Здраво оценив свои возможности, я решил сесть на того из бактрианов, который еще пребывал в расслабленном состоянии (наверное, нанюхался истомы больше других). Лежачего бить нельзя, тут я не спорю, но залезать на лежачих — сам бог велел.
Седло оказалось просторным, как трон (на нем, наверное, и двое поместились бы), с высокой лукой, на которую были намотаны поводья. Вот жаль, стремян нет! Как говорил один мой знакомый жокей: скакать без стремян — то же самое, что заниматься любовью на потолке.
Поудобнее устроившись, я стал разбирать поводья, но, вероятно, сделал что-то не так, ибо бактриан дернулся, словно ужаленный в одно место осой, и проворно вскочил. Причем сделал он это в два приема — сначала выпрямил задние ноги, а потом передние. Меня так мотануло вперед-назад, что едва не вышибло из седла.
Первые шаги бактриана были неуверенные, враскачку, как у пьяницы, провалявшегося всю ночь в канаве, а теперь направлявшегося к родному очагу, где его однозначно не ждет ничего хорошего. Однако вскоре его ход приобрел плавность и стал ускоряться.
— Садись! — крикнул я вещуну. — Живее!
— А с этим что делать? — он инстинктивно вцепился в мешок с добычей.
— Бросай, если хочешь свидеться с королевой!
В самый последний момент я успел ухватить его за шкирку и забросил в седло позади себя. Заботливо собранные припасы остались валяться на месте схватки, проигранной нами в первом раунде по очкам, но, благодаря вмешательству яйца, выигранной нокаутом во втором. Впрочем, голод нам больше не грозил — переметная сума нашего бактриана раздувалась пузырем.
— Мы не туда скачем! — дабы я понял его, вещуну пришлось повернуть мое лицо к себе. — Поворачивай обратно!
— Сейчас попробую, — сомнения в этих словах было больше, чем надежды.
Бактриан, которому бегать взапуски с собственной тенью нравилось куда больше, чем валяться в беспамятстве, продолжал взвинчивать темп, и уже пора было проверить его управляемость.
Я потянул за правый повод, и бактриан послушно повернул в нужную сторону. Потянул за левый — опять удачно. Получается! От сердца сразу отлегло.
Теперь не мешало бы и остановиться. Логика подсказывала, что нужно потянуть поводья на себя, но не тут-то было — бактриан от этого только увеличил скорость. Неужели меня угораздило усесться в машину без тормозов?
Выход из положения нашел вещун, которого я уже записал в бесполезный балласт. Видя мои напрасные потуги, он наклонился назад и ухватил бактриана за хвост. Такой прием немедленно возымел действие, и наш рогатый скакун остановился как вкопанный. Меня опять качнуло, как ваньку-встаньку.
— Ловко у тебя получилось, — похвалил я вещуна. — А еще говорил, что никогда не ездил верхом.
— Верхом я и в самом деле не ездил, зато видел, как это делают другие. Нужно держать открытыми глаза, а не рот.
— Если ты имеешь в виду самого себя, то здесь я полностью согласен… А пока будешь старшим по хвосту со всеми вытекающими отсюда обязанностями, включая и постоянный уход за ним. И еще мне хотелось бы знать, в какой стороне находится обитель вашей королевы.
— Правь на ту скалу, что торчит у горизонта.
— Там их сразу три торчит.
— Правь на среднюю, не ошибешься.
— А потом?
— Когда доедем до скалы, узнаешь.
Бактриан бежал ровной, экономной рысью, и за все время пути мне пришлось воспользоваться поводьями не больше трех-четырех раз. Старший по хвосту, то есть вещун, вообще пока оставался не у дел.
Последнее обстоятельство вовсе не означало, что мы совсем не нуждались в остановке, наоборот, я просто мечтал об этом, но как потом заставить бактриана лечь, дабы самому вернуться в седло? Ведь веревочной лестницей мы не запаслись, а на помощь тщедушного вещуна рассчитывать не приходится. Ему хотя бы со своим тормозным устройством справиться.