стье, пили здесь из лужи, а ели с земли, так что какое-то время можно было обходиться без рук. Свинья ведь без них обходится и очень неплохо себя чувствует.
Руки (а точнее сказать, кулаки) понадобились мне позднее, когда мерзкие типы, верховодившие в загоне, попытались приструнить меня. Полагаю, что о своем безрассудстве они будут сожалеть еще очень долго.
А ведь я, прошу заметить, первым никого не трогал. Сами, стервецы, напросились.
Когда я сдружился с могучим, хотя и недалеким некрашем, никто больше не смел мне даже слово поперек сказать. В загоне установился относительный порядок. Пищу стали делить на равные доли (гиганту-некрашу и ослабевшим полагалось по две порции), а вся черная работа делалась сообща.
Хозяева Дрыгвы вспомнили обо мне нескоро. Допрос, конечно же, вел наемник-вещун, разряженный, как павлин. У, коллаборационист проклятый!
Окинув меня небрежным взором, этот хлюст сразу же угадал, на каком именно языке я предпочитаю общаться. В подобной прозорливости вещунам никак не откажешь. Что есть, то есть!
Первый его вопрос был незамысловат:
— Кто такой будешь?
Вспомнив свой любимый кинофильм «Кин-дза-дза», я скромно представился:
— Четлане мы.
— Впервые слышу, — лицо вещуна приняло такое выражение, словно он узрел какое-то редкое насекомое. — А где твоя родина?
— За горами, за лесами, за далекими морями, — охотно объяснил я.
— Понятно, бродяга, — констатировал вещун. — И вполне еще работоспособный. Да к тому же наглый. Делать тебе здесь больше нечего. Отныне и до конца жизни будешь добывать болотную руду.
— Только об этом и мечтал! — я одарил его лучезарной улыбкой.
— Что в мешке? — он ткнул ногой мою котомку.
— Личные вещи.
— Покажи!
Делиться своим кровно нажитым имуществом с алчным чиновником я не собирался. Тем более еще неизвестно, как вещун отреагирует на яйцо. Скорее всего посчитает меня грабителем и убийцей. Поэтому для отвода глаз я затеял канитель, то распуская, то вновь затягивая узел (вещуны, как известно, в узлах ни бельмеса не смыслят). Но долго так продолжаться не могло. Вещун уже проявлял признаки нетерпения. Еще, кажется, чуть-чуть и вырвет котомку из моих рук. Совершенно случайно на выручку мне пришел некраш, которого неистребимая тяга к свободе вновь бросила на штурм забора. С криком: «Смотри, смотри! Сейчас сбежит!» — я ткнул пальцем в ту сторону.
Вещун машинально оглянулся, а я тем временем проворно сунул алмаз за пазуху и выпустил на волю яйцо, мгновенно зарывшееся в кучу кухонных отбросов.
— Отсюда не убежишь, — молвил вещун, возвращаясь к прерванному занятию. — Развязал? Высыпай все на сухое место.
Перебрав мое немудреное барахлишко, он заинтересовался только флаконом с истомой.
— Что это?
— Снадобье на все случаи жизни, — пояснил я. — Вволю глотнешь — умрешь. А едва пригубишь — крепко уснешь.
— Понятно, отрава, — с прежней безапелляционностью заявил вещун. — Таким, как ты, иметь ее при себе не полагается… А что это там у тебя на шее болтается?
— Подарочек от одной знакомой, — шутка получилась недобрая, со зловещей ухмылкой.
Если бы у вещуна хватило сейчас ума и проницательности, чтобы отвязаться от меня, я не стал бы раскрывать тайну медальона, лично ему не сулившую ничего хорошего. Кому охота по собственной воле лезть в кабалу?
Однако, почуяв наживу, вещун уже пер напролом.
— Ну-ка подай эту штуку сюда! — грозно потребовал он. — В болотах она тебе не понадобится. Зато получишь лишнюю порцию жратвы.
Этими словами вещун сам подписал себе приговор. Отныне из него можно было веревки вить.
— Лишняя порция жратвы никогда не помешает, — произнес я вкрадчиво. — А вот лишний кусок наживы может поперек горла застрять… Ты, любезный, сначала взгляни на эту безделушку. Заодно и понюхай. Потом и поговорим, кому она пригодится больше, мне или тебе.
Раскрыв медальон, я сунул его вещуну прямо под нос. Видели бы вы только, какая перемена случилась ним! Гордый орел мгновенно превратился в побитую собаку. Не подхвати я его вовремя под руку, и вещун, наверное, рухнул бы передо мной (или перед королевским локоном) на колени.
— Уж извини, — я легонько встряхнул его, чтобы привести в чувство. — Сам напросился. Тебя предупреждали.
— Откуда это у тебя? — прошептал вещун, зачарованно глядя на медальон.
— Ваша королева подарила. Только не прежняя, которая уже скончалась, а новая.
— И за что тебе такая честь?
— Про это всем подряд знать не положено… Подержи, если хочешь, — я великодушно протянул ему медальон.
— Нет-нет! — он даже отшатнулся. — Лучше бы я эту вещь вообще никогда не видел. Для меня она — вечное ярмо. Теперь я твой раб до скончания века.
— Так уж сразу и раб! Скажешь тоже… — я ободряюще похлопал его по плечу. — Кое в чем, конечно поспособствуешь. Не без этого. Но ездить на тебе верхом я не собираюсь.
— Наверное, ты хочешь сбежать? — вещун уже немного оправился от пережитого потрясения. — Только помочь тебе я вряд ли смогу. За мною самим постоянно приглядывают. Пришельцам здесь веры нет.
— Что ты имеешь в виду? Этот застенок или всю страну?
— Конечно, страну! Из застенка, считай, тебя уже выпустили. Покинуть болото куда сложнее. Повсюду трясины. Без проводника туда лучше не соваться. А все гати и дороги сторожит мошкара, готовая выпить кровь из любого чужака.
— Против мошкары у меня имеется надежное средство. — Я отобрал у него флакон с истомой. — Да и не собираюсь я никуда бежать. Побуду пока здесь. Ты ведь сам определил меня на добычу болотной руды.
— Даже и думать об этом не смей! Долго там не протянешь. Я постараюсь пристроить тебя в мукомолы или углежоги. Самое главное, чтобы место было сухое… Но пока тебе лучше какое-то время побыть в заключении. Сейчас объясню, в чем тут дело…
Оказалось, что вредоносцы, с которыми при первой встрече я обошелся не совсем учтиво, собираются мне отомстить. Это у них конек такой — не спускать никому обиду. Национальная черта, так сказать. Если я покину загон, они обязательно подстерегут меня в укромном месте и утопят.
Зато, оставаясь в загоне, я находился в относительной безопасности, поскольку вход сюда вооруженным вредоносцам был заказан. Впрочем, существовала вероятность того, что обиженная парочка все же рискнет появиться здесь. Месть проволочек не терпит. Такие дела в долгий ящик откладывать не принято.
Извиняться перед мстителями, которые понимали лишь язык силы, было бесполезно. Отрезвить их могла только хорошая взбучка. Победа, добытая в честном бою, сомнению не подлежала, и победители, кем бы они ни были, преследованию не подвергались.
— Пусть приходят, — сказал я беспечно. — Хоть двое, хоть четверо. Встречу как положено… Но ты меня тоже не забывай. Наведывайся время от времени.
Вещун выразился в том смысле, что и рад бы меня забыть, но сие уже выше его сил. Натура не позволит. Фаворит королевы для него почти что полубог.
Потом он поинтересовался, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь. В пище, например.
Я ответил, что носить сюда передачи не имеет смысла, поскольку все идет в общий котел, а если мне что-нибудь и останется, то лишь на кончике мизинца.
— Можно устроить так, что ты будешь питаться отдельно от всех, — предложил он.
— Нет уж, уволь! Для чего тогда я приучил этот сброд делить каждый кусок по-честному? Посуди сам, какой пример я им подам… Ты мне лучше подкинь что-нибудь из одежонки, — я тряхнул своими живописными лохмотьями. — Совсем обносился.
— Бери мое! — он попытался было стащить свой щегольской плащ, но я воспротивился этому.
— Оставь себе, мне бы что-нибудь попроще.
— Хорошо, в следующий раз принесу… Кстати, тебе не мешало бы знать, что повсюду идет розыск лазутчиков, которых засылают тенетники. Один из них, доставленный сюда по воздуху, приметами весьма схож с тобой. Рост, телосложение, цвет кожи — все совпадает. Хотя тот был совершенно глухой. Наверное, потому тебя и не трогают. Но впредь будь осмотрителен. Постоянно марай лицо грязью или сажей.
— С тенетниками меня ничего не связывает, но я непременно последую твоему совету. Предосторожности никогда не бывают чрезмерными… А теперь позволь мне задать один вопрос.
Я вкратце изложил вещуну историю о загадочном Поводыре, без которого вредоносцы не могли принять ни одного мало-мальски важного решения. Однако мой новый знакомец ни о чем таком не слышал и даже усомнился в самой возможности существования подобной личности.
— Мало найдется существ, столь же упрямых, как чревесы, — молвил вещун, старательно избегая термина «вредоносцы». — Они по самой своей натуре не склонны следовать чьим-либо советам. Более того, чревесы стараются все делать вразрез с общепринятыми обычаями и правилами. Дай им в руки острый топор, так они нарочно станут рубить обухом. Для них нет ничего святого. А ты говоришь про какого-то Поводыря… Впрочем, утверждать что-то наверняка я не берусь. Мое нынешнее положение мало чем отличается от твоего. Ты будешь делать работу, которой чревесы брезгуют, а я делаю работу, к которой они не имеют способностей. Оба мы здесь подневольные чужаки. Во всяком случае, своих секретов чревесы передо мной не раскрывают.
— И все же разница перед нами имеется. Меня чревесы взяли в плен, а ты служить им добровольно. Учитывая эти обстоятельства, твои жалобы выглядят неискренне.
— Нужда заставляет служить даже исчадиям зла, — отводя глаза в сторону, ответил вещун. — Жить-то надо. А пахать землю и разводить скот мы не умеем.
— Отсюда и начинаются все наши беды. За кусок хлеба торгуем совестью и идем в услужение к дьяволу. Забываем, что зло не грязь, а короста, от которой потом не отмоешься… Только не подумай, что я стыжу тебя. Сам этим частенько грешил.
— Уметь бы еще безошибочно отличать добро от зла, — вздохнул вещун. — Для кого-то мрак — это та же слепота. Другой во мраке видит лучше, чем на свету. Как их рассудить? А ведь с добром и злом не в пример сложнее.