. Людмила пала, следовательно, жертвой ненависти жупанов к княжескому роду и, может быть, к христианству, которое она старалась распространить[148].
Первые известия о Вячеславе ставят его опять-таки в столкновение с партией. Нашлись люди, старавшиеся снова раздуть усобицы в княжеском семействе. Когда совершеннолетний Вячеслав сам стал править Чехией[149], младший брат его Болеслав получил себе в удел область пшован; здесь он построил город, названный по его имени Болеславлем. Стали доносить Вячеславу, что брат его Болеслав, с матерью и со своими приверженцами, злоумышляют на жизнь его. Вячеслав поддался на обман, заставил бежать Драгомиру в Будеч; но скоро сознал свою опрометчивость, с честью возвратил ее в Прагу и с тех пор относился к ней с самой нежной любовью. Среди придворных смут выступает на сцену, как видим, чешское дворянство, служащее при княжеском дворе и ищущее власти и богатств в придворных интригах. Нужно помнить, что колена, входившие в непосредственную зависимость земских князей, должны были выставить в Праге значительную долю богатых родов, члены которых делались княжескими чиновниками, составляли придворную аристократы. Взамен прежней самостоятельности и политической власти они ищут каких-нибудь занятий при дворе князей земских; интриги первой половины Х века суть следствие централизаторской деятельности князей чешских.
Шлем св. Вацлава (Вячеслава) – спереди и сбоку
В жизнеописаниях выставляется характер Вячеслава слишком исключительным. Гумбольд старается подействовать на религиозное чувство читателей. Личные черты князя стерты у него совершенно, остался один религиозный идеал. Между тем не таким сохранило Вячеслава предание. Чехи смотрели на него как на гения – покровителя страны, изображали его с военным знаменем, на коне, со всеми атрибутами храброго воина. И мы уже говорили, что, по преданию, записанному Далемилом и сохранившемуся в древней чешской легенде, в первые годы своего княжения Вячеслав должен был выдержать борьбу с Радславом Злицким. Щадя кровь подданных, Вячеслав предложил единоборство, которое и было принято Радславом. Но, намереваясь начать бой, Радслав заметил двух ангелов на стороне своего противника и крест, сияющий над ним; тогда он потерял мужество и сдался. Оспаривать историческое основание этой легенды мы не имеем причин: злицкий жупан был один из предков любичских князей; к началу Х в. должно относиться усиление этого дома. Мы ставили уже в связь эту внутреннюю войну с внешней – с походами Арнульфа и Генриха. В 927 г. Генрих вел войну со славянами полабскими, победил и стодоран (лютичи), из земли которых происходила мать св. Вячеслава Драгомира; в следующем году в союзе с баварским герцогом Арнульфом он вторгся в Чехию. Вячеслав отступил перед неравной силой, и Генрих дошел до самой Праги; тут обязался чешский князь к известному трибуту в 500 марок и 120 быков. С тех пор и в церковном отношении Чехия должна была снова присоединиться к Регенсбургской епархии. К объяснению уступчивости Вячеслава должны служить домашние известия о войне со злицким князем, ставившей Вячеслава в необходимость дробить свои силы.
Кольнут Вацлава (Вячеслава)
Последующее время правления Вячеслава известно новыми придворными смутами. Весьма вероятно, что многие не были довольны уступчивостью князя и порицали его за постыдный мир с Генрихом. Вячеслав выказывал к Генриху искреннее расположение и взаимно пользовался уважением его. Главной заботой князя с тех пор сделалось церковное устройство Чехии, и нет ничего удивительного, если он заискивал у государства, которое одно могло способствовать достижению его целей. Чехи, не имевшие еще отдельного епископа, не иначе могли получить проповедников Евангелия, как от немцев. Всей душой отдался Вячеслав св. Эммераму, устроял во всех местах храмы и богато наделял их, приглашал и принимал к себе духовенство всех наций, уважал его и любил беседовать с ним. Он заботился, чтобы безостановочно шла служба Божия во все дни, как у великих народов, помогал всем убогим, кормил и одевал бедных, не давал в обиду вдов и сирот, выкупал на свободу пленных, особенно из духовного сословия. Между выстроенными им церквями особенно замечательна церковь Св. Эммерама, патрона саксов. Место для нее было выбрано среди Праги, между двумя старыми церквями, Св. Марии и Св. Георгия. Этот храм построен был (930–931 гг.) с особого разрешения епископа Регенсбургского и освящен им лично. Исключительная преданность князя христианству и духовенству возбуждала неудовольствия и порицания в людях, еще недавно оставивших язычество[150], лучшие стремления князя перетолковывались ими в дурную сторону. Прибавим еще, что в 928 г. должен был получить окончательное разрешение вопрос о Любичском княжестве, причем многие жупаны и богатые собственники, изгнанные военной силой из своих мест, должны были искать убежища при дворе князя Вячеслава и увеличить собой число придворных людей, желавших наград и отличий… Таким искателям приключений и вообще всем придворным не мог нравиться князь, который жил как монах, радел только о пользе духовенства и делал богатые вклады в церковь. Так образовалась против Вячеслава сильная партия, жертвой которой он пал.
Партия эта привлекла на свою сторону Болеслава, который, сам стремясь к господству, встал во главе ее. Составлен был заговор на жизнь Вячеслава, привести его в исполнение предположено 27 сентября 935 г. На этот день в городе Болеславле назначено было освящение одной церкви, а на каждом подобном торжестве Вячеслав присутствовал лично. Так как город находился в уделе Болеслава, то заговорщики весьма легко могли здесь овладеть особой великого князя. Прослушав обедню, Вячеслав хотел возвратиться в Прагу, но Болеслав со слезами удерживал его у себя переночевать. Утром 28 сентября 935 г. последовала мученическая кончина Вячеслава. Услышав о смерти сына, Драгомира спаслась к хорватам, ближайшим соседям удельного князя Болеслава; вероятно, в то время хорваты не стояли еще в непосредственной зависимости от земского князя и пользовались известной долей самостоятельности. Затем Болеслав вступил на княжеский чешский престол.
Меры Болеслава I к сохранению народной свободы; его внутренняя деятельность. 936–967 гг.
С избранием Оттона I в немецкие короли начинается новый период немецкой истории. Неудобоносима была и тяжела немецкая корона того времени, не раз уже отказывались от нее, предпочитая частную жизнь оскорблениям и непослушанию баронов. Были тяжелы и для Оттона первые годы его правления; но он с мужеством перенес все испытания. В 936 г. сделался он немецким королем. Несколько ранее, вследствие кровавой катастрофы, овладел чешским престолом Болеслав. Резче, чем когда-либо прежде, поставлен был тогда вопрос славянский; суровыми мерами, железными цепями сковывали немцы национальную свободу славян; в подчинении их Оттон видел мировую задачу Германии. Подобно римлянам, щадившим племя гелленов, немцы времени Оттонов считали жестокостью относиться к вероломству норманнов суровее, чем того требовала крайняя необходимость и безопасность империи; но относительно угров и славян они не допускали сострадания. К стыду всего народа, в августе 955 г. пленные угорские князья были повешены перед воротами Регенсбурга. 17 октября того же года на берегу Балтийского моря, в долине между Пеной и Раконицей, можно было видеть ужасную картину: там была выставлена голова славянского князя Тага, вокруг лежало 700 трупов и между ними один с выколотыми глазами и вырванным языком. Из Капуи писал Оттон маркграфам вендских марок Герману и Тидриху: «Мы хотим, чтобы ратари, если справедлив слух, что они потерпели поражение, не имели от вас пощады, ибо знаете, как часто они были вероломны, сколько бед нанесли нам. Настойте всеми силами, чтобы уничтожением их покончить все дело. Мы сами, если будет нужно, придем к вам на помощь». Сильные военные средства для борьбы со славянами заготовлены были еще Генрихом; военная колонизация, которой зачатки видим мы в IX веке, в широком смысле применена была теперь в марках славянских – по Лабе и Одре. Деятельные и неутомимые маркграфы, каков был, например, Геро, стараются убить в самом зачатке пробивающееся воспоминание о национальной свободе. Глубокий интерес и сочувствие возбуждает почти непрерывная и упорная война, которую вели славяне с немцами при весьма неравных силах. Мы приведем несколько событий из этой войны, чтобы охарактеризовать тогдашние отношения двух враждующих миров и понять политику князя чешского, которая не могла не стоять в связи с тогдашними делами на севере Чехии.
Полабские славяне в Средние века. Реконструкция внешнего вида
На запад от Одры, Бобра и чешских Рудных гор жила ветвь славянского племени, за которой удержалось имя славян полабских. На севере эта ветвь граничила с Балтийским морем, на востоке Одра и Бобер отделяли ее от славян польских, на юге Кроконоши и Рудные горы от славян чешских, на западе граница между славянами и немцами начиналась от Сосновых гор, шла Садой до впадения ее в Лабу, потом Лабой к устью Стекеницы, далее этой рекой, Травной, озером Плонским и Свентиной к Верхней Одре, близ Киля. Главные народы славянские, жившие здесь, были следующие: 1) бодричи, жившие между Балтийским морем и Лабой, иначе называемые рарожанами, с главным городом Мекленбургом, народ закаленный, неутомимый и могущественный. С бодричами смежны были вагры, западная их ветвь, главный город которых был Старгород. Вагры были весьма храбры, составляли передовой пост всех славянских поселений на западе, соседили с датчанами и саксами и во всех войнах или сами оказывались зачинщиками, или, по крайней мере, были участниками. Бывали у них князья, соединявшие под своей властью всех бодричей. Полабцы, или полабинги, за Лабой, от реки Белы и Травны по самую Эльду, у них был город Ратибор. К югу от бодричей жили ветви этого народа: смолинцы, глиняне, враневцы. 2) Лютичи, или велеты, между Одрой, Балтийским морем и Лабой. Баварский географ насчитывает у них 95 общин и четыре области. Река Пена разделяла их так, что кишане и черезпеняне находились на севере, долинцы и ратари на юге ее. Сами они называли себя велетами (влъцы); у франков и сакс