При этом он не опускал из виду и главной своей обязанности – научить вверенный ему народ вере и возрастить его в христианской жизни. Но тут его аскетический идеал совершенной преданности Богу и святости не допустил его с надеждой и трепетом выжидать ростка от брошенного в землю семени. Он не мог дать Чехии прочного церковного устройства, так как князю некогда было подумать о церковных делах и войти в интересы своего епископа. Строгий к себе, Войтех не мог хладнокровно относиться и к чужим слабостям. Тяжело ему было переносить, «что нераскаянный народ служит своим страстям, что люди, состоящие в родстве между собой, предаются плотскому греху, что коренится еще в его пастве многоженство, не прекращается торговля рабами-христианами, которых епископ тщетно пытался выкупать и пускать на свободу. В праздничные дни граждане предавались языческим обычаям, дни поста проводили в мирских удовольствиях. Самый клир не был в строгом повиновении: клирики жили в непозволительных связях с женщинами, к замечаниям епископа относились с ненавистью и возбуждали против него влиятельных людей», – говорит Бруно. Все эти обычаи, весьма понятные в народе, еще не так давно обращенном, о духовном просвещении которого было приложено весьма мало попечений, вызывали с его стороны нетерпеливые замечания и своей неожиданностью возбуждали только неудовольствие и даже ненависть к нему. Войтех оказался в затруднительном положении, которого он не предполагал, принимая на себя управление чешской церковью, и из которого не мог выйти без сторонней помощи. Но, не имея сочувствия ни в князе, ни в высшем клире, потеряв уважение народа, он должен был сознаться в своем бессилии. Видя, что тщетны все усилия его, что он более вредит себе, чем приносит пользы народу, Войтех дошел до последней степени беспокойства и отчаяния. Находясь в таком настроении, однажды он увидел во сне Иисуса Христа, который с укоризной повелевал ему встать: «Я был продан иудеям, а теперь опять продают меня… и ты спокойно спишь!» Еще больше встревожился Войтех этим видением. Он не выдержал мучительной сердечной боли и решился оставить паству. Случайно пришел тогда в Прагу брат княжеский Страхквас, в монашестве получивший имя Христиана. Войтех приглашает его к себе, жалуется на неверие и нерадение народа, на нечистую связь и незаконные супружества, неповиновение клира, надменность и несносное могущество панов, сознается, что все это вынудило его оставить Прагу и никогда не возвращаться к богоотступнической пастве. «Тебе приличнее управлять этим народом, тебе он будет лучше повиноваться, чем мне. С помощью брата ты будешь иметь возможность унизить гордых, обличить нерадивых, исправлять неповинующихся». Говоря так, он просил Страхкваса освободить его от обязанности, исполнять которую не хватило у него сил. При этом он обещал склонить папу на согласие к посвящению его[177]. Но Страхквас отказался от этого предложения.
Тем не менее Войтех пошел в Рим, чтобы оправдаться перед папой в своем поступке: «Вверенное мне стадо не хочет слушать меня… это такая страна, где вместо справедливости господствует телесная сила, вместо закона – страсти», – говорил он. Папа согласился с его представлениями и позволил ему поселиться там, где он найдет более удобным. Войтех с радостью готов был переносить тяжелые подвиги и суровые лишения: раздав имение, он решился совершить благочестивое путешествие в Иерусалим. Императрица Феофания, находившаяся тогда в Риме, дала ему значительную сумму денег на помин души императора Оттона II. Деньги Войтех принял, но в следующую же ночь роздал их бедным. Тогда оставил он Рим, взяв с собой младшего брата Радима, Велиха и Радлу, бывшего учителя своего, людей одинаково аскетически настроенных и духовно близких между собой. С ними зашел он в Монте-Кассино, монастырь бенедектинского ордена. Здесь сказали ему, что нет заслуги в ежедневной перемене мест, что как волнение бушующего моря составляет бедствие для мореплавателей, так и странствование грозит опасностью для переходящих с места на место; что пример славных мужей указывает на пребывание в одном месте как на лучшее средство к духовным подвигам. Тогда он решился остаться в монте-кассинском монастыре и вступить в число его братии. Но здесь стали обращаться с ним как с епископом и требовать от него исполнения епископских обязанностей. Войтех оставил этот монастырь и отправился в михайловский монастырь, в Валлилуке, где тогда жил св. Нил, «дела которого в монашеском сонме блистают, как денница на небесном своде. Под руководством этого вождя множество учеников посвятило себя на служение Богу. Bce они, собственным трудом снискивая пропитание, духовно подвизаются по правилам Василия Великого». Войтех, пришедши к св. старцу, пал перед ним на колени, долго лил слезы, прося совета и дружеского утешения. Но Нил не мог принять его в свою обитель и, указывая на Рим, препроводил его в монастарь Бонифация и Алексия, куда и дал ему письмо на аббата Льва. В Риме приняли Войтеха вместе с Радимом в монашество; в Святую субботу 990 г. дали они монашеские обеты. Теперь-то начались счастливые дни для Войтеха. С радостью он выполнял самые трудные послушания, которые возлагали на него; добродушно подчинялся всей монастырской братии; с неутомимым рвением прилежал к молитве и чтению Священного Писания, с особенным удовольствием проводил время в душеспасительных разговорах с аббатом и лучшими из братии. Он совсем забыл среди этой жизни свою паству; но не забыл его князь Болеслав[178].
Мишенский епископ Фолькольд с согласия князя приезжал иногда в Прагу и исполнял здесь епископские обязанности. К 992 г. Болеслав снова мирится с немцами, отстает от союза с лютичами и обращает внимание на церковное устройство страны своей. Три года пражская кафедра оставалась незанятой, в это время церковная организация, которой уже был весьма недоволен Войтех, вероятно, пришла еще к большему расстройству. Тогда князь Болеслав и народ чешский обратились к архиепископу Майнцскому Виллигизу с просьбой употребить зависящие от него средства к возвращению на пражскую кафедру их епископа. В 992 г. отправилось в Италию чешское посольство, во главе которого стоял Христиан, брат князя Болеслава, и Радла, близкий друг Войтеха. Они передали папе письма от князя и архиепископа, в которых излагалась просьба о возвращении в Чехию Войтеха. Но так как Войтех не хотел уступить желанию чехов, а посольство твердо настаивало на своей просьбе, то папа созвал в Риме собор, на котором и решено было возвратить Войтеха на пражскую кафедру. Впрочем, ему дано было позволение снова оставить Прагу, если бы чехи, «по обычному своему нечестию», не захотели слушать его.
Пышный и торжественный прием приготовили в Праге возвращавшемуся епископу; навстречу ему вышли князь и множество народа всякого возраста и пола. Казалось, что все затруднения будут устранены, старые неудовольствия и неприятности забыты. Войтех желал ввести в Чехии христианство со всеми особенностями, выработанными в нем Западом, и поднять нравственную жизнь до той же высоты, на которой она стояла в его монастыре; первый шаг к этому сделан был устройством монастыря в Праге. Выходя из Италии, он пригласил с собой 12 монахов бенедиктинского ордена; но не зная еще, какой прием ожидает его самого, оставил их на границе Чехии ждать дальнейших его распоряжений. После того как князь и народ чешский выказали много расположения к нему, Войтех пригласил монахов и поселил их в Бревнове; так получил начало Бревновский монастырь, посвященный имени Бонифация и Алексия. Это была в Праге первая колония монашествующих, рассадник веры и благочестия в Чехии, по мысли Войтеха. Князь выказал все свое внимание к этому делу епископа: так, пожаловал Бревновскому монастырю из своих княжеских доходов сумму в 1500 денариев на каждогодные расходы его. Войтех получил от князя и другие знаки его внимательности и доверия, которые вполне должны были удовлетворить его благочестивую ревность. Так, ему дано было право расторгать супружества, которые заключены были в близких степенях родства, устроять церкви, где это необходимо; повсеместно вводить правильный сбор десятины. Любимое создание Войтеха – Бревновский монастырь – от князя наделен землями и пожалован гражданскими привилегиями, от папы одарен церковными преимуществами; настоятель этого монастыря получил митру и другие почетные отличия. Должно думать, что в это время Чехия получила то прочное церковное устройство, с которым мы встречаем ее в XI веке[179].
Спокойствие Войтеха не было продолжительно; не видел он в своей пастве таких плодов, каких бы ему хотелось иметь; все еще проглядывали старые пороки и нехристианские обычаи. Снова нарушилось доверие между пастырем и пасомыми. Еще худшая наступила пора, когда Болеслав, смертельно раненный, должен был сложить с себя управление делами и поручить их сыну своему Болеславу III и совету панов. Тогда получил при дворе важное значение род Вершовцев, издавна соперничавший с родом Славниковцев. Болеслав III заискивал расположения членов этого рода и оказывал им явное предпочтение[180]. Скоро случилось обстоятельство, весьма тяжело подействовавшее на Войтеха и заставившее его снова оставить епископскую кафедру. Одна знатная женщина обвинена была в прелюбодеянии[181]; по чешским обычаям, оскорбленный муж имел право убить ее. Преступница прибегла к епископу и просила у него защиты. Войтех отправил ее в девичий Юрьев монастырь, надеясь, что она слезами покаяния очистит свой грех. Между тем толпа приверженцев оскорбленного мужа сделала нападение на епископский дом и искала здесь женщину, принятую епископом под свою защиту. Войтех не побоялся явиться среди раздраженной толпы и сказал: «Если вы меня ищете, я перед вами». Но начальник этой толпы, представитель рода Вершовцев, сказал: «Тщетна твоя надежда на мученичество и славную смерть. Погрешает святость твоя, пожелавшая сделать нас виновниками в грехе. Не исполнится твое желание, но совершится нечто более печальное, потому что если эта женщина не будет нам сейчас же выдана, то в наших руках твои братья, и мы выместим свой гнев на их женах,