[58]. Последующие обстоятельства показывают, что этот невыгодный мир нисколько не изменил отношений Ростислава к немцам и не унизил его в глазах современников[59].
Во время похода Людовика в Моравию Карломану удалось обмануть стражу и бежать на границу, где некоторые графы и между ними Гундакер признали его своим повелителем. Король согласился восстановить Карломана в прежнем достоинстве – правителя Восточной марки, а в следующем году поручил ему и Баварию. Но эта уступчивость, устранившая всякий повод к неудовольствию с Карломаном, вызвала восстание с другой стороны. Второй сын Людовика Немецкого, Людовик-младший, считая себя обиженным щедростью отца по отношению к Карломану, привлек на свою сторону многих вельмож и убеждал Ростислава принять участие в восстании против короля. Но скоро заговор Людовика-младшего был открыт, замешанные в нем лица явились в Моравию и искали защиты у Ростислава. Некоторые из них поступали в моравскую военную службу, сражались в рядах славян со своими соотечественниками, предводительствовали даже отдельными отрядами славян[60]. С 868 г. мы видим Ростислава еще раз в тяжелой и продолжительной войне с немцами, с настойчивостью веденной им в продолжение трех лет. Театр этих войн представляла не одна Моравия; чехи и полабские славяне разом поднялись вместе с Ростиславом против ненавистного чужеземного господства.
Карломан, король Баварии. Фрагмент средневековой миниатюры
Немецкие летописцы того времени, описывая исключительно отечественные события, обращали весьма мало внимания на своих соседей и только кратко упоминали о войнах с ними; но славяне тогда еще не имели своих летописцев. Поэтому мы не имеем почти никаких свидетельств о внутренней жизни моравского народа. Это тем более достойно сожаления, что тогда совершались весьма важные перемены в духовном развитии мораван, в их обычаях, общественном устройстве и учреждениях. То было время, когда христианство боролось с язычеством, когда утверждалось единодержавие и совершалась переработка старой раздробленности в стройное государственное единство. Как бы успешно и умеренно ни проводились эти изменения, несомненно, они влекли за собой волнения, смуты, страстное возбуждение мысли. Но ни один достоверный источник не дает сведений об этом важнейшем периоде внутренней жизни моравского народа. Замечательно, что в самой Моравии не осталось никакого воспоминания не только о доисторической поре жизни, но и о славном времени Ростислава и Святополка, вообще о периоде до угорского погрома.
Стремление к церковной самостоятельности. Деятельность св. Кирилла и Мефодия[61]. 862–872 гг.
Ростислав поставил себе определенную цель – возвысить Моравию в положение самостоятельного государства. Посредством дружественных договоров с соседними родственными народами, пользуясь раздорами и слабостью детей и внуков Людовика Благочестивого, он мог устранить влияние маркграфов и сделаться полновластным правителем страны. Но, еще недавно принявшие христианскую веру, мораване находились в церковной зависимости от пасовского епископа, а известно, что проповедь христианства и новообращенной страны была тогда важнейшим средством к полному ее подчинению. Моравскому государю, желавшему дать своей стране политическую самостоятельность и оградить ее от влияния немцев, весьма естественно было желать, чтобы ни пасовский епископ, ни немецкое духовенство не предъявляли более притязаний на духовное владычество в Моравии. Ближайшим и более верным средством к этому было просить для Моравии проповедников либо у папы, либо у патриарха Цареградского.
К концу 862 г. Ростислав вместе со своим племянником Святополком отправили в Царьград посольство с просьбой прислать в Моравию учителя веры. Просьба моравских князей с сочувствием была принята тогдашним императором Михаилом III. Он поручил дело церковного устроения Моравии лицам, уже приготовленным к подобной деятельности, братьям Константину и Мефодию.
Святые братья родились и получили первоначальное воспитание в Солуни; этот город представлял смесь населения эллинского и славянского, поблизости от него расположено было множество славянских селений. Солунь имела тогда важное значение в политическом и церковном отношении, здесь продолжали еще изучаться науки и искусства, отсюда выходили ученые люди, сочинения которых, сохранившиеся до сих пор, свидетельствуют о высоком образовании их авторов[62]. Живое обращение со славянами было для Константина и Мефодия весьма хорошим средством для ознакомления со славянским языком и народными обычаями, а должность правителя славянской областью, которую получил Мефодий, поставила его в непосредственные и ближайшие отношения с ними. По смерти отца, занимавшего важное место в греческой службе[63], Константин взят был ко двору и воспитывался вместе с будущим императором Михаилом III, под руководством Фотия, впоследствии патриарха Царьградского[64]. С этим последним, превосходившим ученостью всех своих современников, Константин соединен был тесной дружбой, которой и пользовался для своего образования. С раннего детства одушевленный любовью к просвещению, он предпочитал уединение и скромную жизнь придворной должности и высоким почестям, к которым имел свободный доступ по своим связям и образованию. Его манила к себе монашеская созерцательная жизнь, вдали от больших городов; но, удержанный в Царьграде, он принял священнический сан, должность патриаршего библиотекаря и потом преподавателя философии, откуда, может быть, и удержалось за ним имя философа. По предложению императора Константин держал публичный диспут с низверженным патриархом, иконоборцем Аннием[65], и 24 лет от роду, т. е. около 851 г., в сопровождении Георгия Полата, предпринимал путешествие к сарацинам с целью проповеди христианства между магометанами. Возвратившись из этого путешествия, Константин удалился в монастырь на Олимпе, где нашел и брата своего Мефодия, который, оставив славянское княжение, решился быть монахом[66]. С этих пор святые братья действуют вместе и никогда не разлучаются. Монашеские труды их были прерваны поручением императора, отзывавшим их на общественную деятельность. Властитель хазар, народа финско-турецкого племени, владения которого обнимали обширные степи по Дону и Волге до Кавказа, просил византийского императора прислать к нему ученого мужа, который бы доказал, какая вера истинная – магометанская, еврейская или христианская. Константин принял на себя это дело, изучил в Херсоне хазарский язык, победоносно выдержал спор с еврейскими учеными и сделал то, что каган, сам убедившись в истинности христианской веры, позволил креститься своим подданным. В Херсоне Константин обрел мощи святого Климента, папы римского. По возвращении из этой миссии он остался в Царьграде, а Мефодий, отказавшись от епископского сана, который был предложен ему, избрал своим местопребыванием монастырь Полихрон.
В это время явились в византийскую столицу послы моравского князя Ростислава. Понятно, что император Михаил не мог колебаться в выборе лиц для проповеди христианства в Моравии: Константин и Мефодий знакомы были со славанским языком, дали неоднократный опыт ревности к вере и просвещению, были уже известны, как способные проповедники. Святые братья согласились, по предложению императора, принять на себя дело проповеди Евангелия у славян моравских. За Константином Философом удержалось до сих пор имя изобретателя славянских письмен. Были ли до него у славян какие-либо письменные знаки, изобрел ли он, т. е. выдумал ли сполна всю азбуку или воспользовался уже существовавшими письменными знаками и только дополнил и приспособил их к требованиям того славянского наречия, на которое ему нужно было сделать перевод священных книг, решительно сказать об этом ничего нельзя. Но, по некоторым соображениям и признакам, вероятнее предполагать, что Константин дал жизнь, приспособление и широкое распространение уже существовавшим у славян письменным знакам[67].
Святые Кирилл и Мефодий (барельеф памятника в честь 1000-летия Крещения Руси)
С новосоставленной для славян азбукой, с мощами Климента, папы римского, богато одаренные императором, отправились Константин и Мефодий в Моравию. В 863 г. они были уже в столице Ростислава; князь моравский принял их с большим почетом, жители Велеграда выходили навстречу и радостно приветствовали их. Деятельность святых братьев в Моравии началась приготовлением молодых мораван к совершению обычных церковных служб, обучением их славянской азбуке и чтению: если князь задумал устранить всех латинско-немецких проповедников, то нужно было позаботиться о том, кем заменить их. Вместе с тем начался перевод священных книг на славянский язык и отправление богослужения на народном языке.
Ко времени прибытия в Моравию греческих проповедников латинское духовенство не могло сделать здесь больших успехов. Этому, с одной стороны, препятствовало нерасположение князя, а вероятно, и народа, к немецкому духовенству, с другой – самая задача, которую имели в виду проповедники, облагая новообращенных данями и десятинами. Прочного церковного устройства Моравия не могла получить ни при Моймире, ни при Ростиславе; при последнем еще менее, так как он очень ясно сознавал необходимость освободиться от церковного подчинения немецкому духовенству, чтобы дать своей стране самостоятельное политическое положение. Ходили по Моравии проповедники разных наций: латинские, немецкие и греческие; ими, вероятно, не управляла одна власть, потому что они подали повод жаловаться на разность в вероучении; в народе были разные суеверные толки, вероятно, отпрыски какой-нибудь ереси; приносились жертвы идолам; браки заключались по произволу; оставляя одну жену, всякий считал себя вправе жить с другой. Все это приписывалось дурным проповедникам и, конечно, возбуждало неудовольствия. Будь сильно в Моравии немецкое духовенство, оно бы не допустило греческих проповедников встать близко к князю и иметь на него влияние, и Ростислав не мог бы жаловаться на недостаток хороших проповедников. Весь промежуток времени от 855 до 864 г. Моравия представляет неприятельский стан по отношению к немцам, куда стекаются все недовольные немецким правительством; во всех интригах и волнениях даже королевского семейства замешано имя Ростислава.