Утром Хеллоуина Клер проснулась, хватая ртом воздух, как будто вынырнула из-под воды. Что ей снилось, она не помнила, помнила только, что это было что-то холодное и хорошее. Солнце еще только поднималось, и она уже знала, даже до того, как выглянула в окно, что ударили наконец первые заморозки. Она выбралась из постели, стараясь не разбудить Тайлера, который спал, уткнувшись лицом в подушку, и, наверное, видел сны про всякие теплые вещи вроде тлеющих углей и какао. Она натянула ночную рубашку, которая валялась на полу, и сунула ноги в шлепанцы. Потом, уже выходя из комнаты, сдернула кофту Тайлера, которая висела на двери.
Она прошлась по дому, через темную кухню вышла на заднее крыльцо. Разумеется, бок ее фургона был испещрен льдистыми звездочками, а крохотные кристаллики льда на заиндевевших ветвях жимолости, оплетавших калитку, искрились в лучах рассветного солнца.
Дыхание стыло у нее перед лицом клубами пара. Клер поспешно преодолела подъездную дорожку и устремилась к калитке в сад. По всей округе стояла такая тишина, какая бывает только в холода: как будто звуки застывали в воздухе, не успев достигнуть земли.
Трясущимися от волнения руками Клер нащупала спрятанный в зарослях жимолости ключ. Первые заморозки всегда были событием волнующим, но в этом году они значили еще больше: новый сезон, новая страница в жизни. Где-то в самой глубине души Клер почти боялась, что в этом году ничего не случится, не будет больше никакой магии. И вообще никогда не было.
Медленно, затаив дыхание, она открыла калитку.
Там, в дальнем углу сада, стояла яблоня в полном цвету. Крохотные белые цветки буквально усыпали ее ветви, еще вчера вечером совершенно голые. Дерево дрожало, точно охваченное ликованием, волнами роняя наземь белоснежные лепестки, которые негромко шуршали, словно кто-то пересыпал песок. Уже весь сад утопал в белой пене цветов, точно в снегу. Клер вошла, вытянув перед собой руки, и на ладони к ней опустилось несколько лепестков. Она двинулась через весь сад к яблоне, а лепестки продолжали падать, застревая в ее волосах.
— Добро пожаловать обратно, — произнесла она вслух.
— Мама? — послышался голос у нее за спиной.
Клер обернулась и увидела заспанную дочку, которая пришла за ней следом. Мария стояла у калитки в ночной рубашке; спутанные кудряшки у нее на голове стояли дыбом. Вылитый Тайлер.
— Яблоня наконец-то зацвела, — сказала Мария.
— Зацвела. Точно вовремя.
Мария улыбнулась:
— Какая красота!
Они обе некоторое время любовались деревом; яблоня явно наслаждалась вниманием. Опавшие цветки начали скапливаться на земле.
— Я тебя люблю, — негромко сказала Клер дочери, уткнувшись губами в ее кудрявую макушку и согревая ее теплом своего дыхания. — Ты ведь знаешь это, правда? За все то прекрасное, что в тебе есть и будет.
— Я знаю.
— Не хочешь помочь мне сегодня на кухне? — Теперь она прижалась к дочкиной макушке щекой. — Я знаю, что ты не любишь готовить. Но мы могли бы побыть вместе.
Мария отстранилась:
— Я не люблю готовить, зато люблю проводить время с тобой! Просто я все время мешаю тебе, когда ты делаешь леденцы.
— Ох, малышка. Ты мне нисколько не мешаешь. Просто я сама себе мешала. Ты тут совершенно ни при чем. Идем, — сказала Клер, направляясь к выходу из сада. — Нам нужно подготовиться к вечеринке по случаю первых заморозков! Надо же еще всех пригласить.
Проснувшийся Тайлер вооружился граблями и принялся расчищать садовые дорожки, потому что груды лепестков росли прямо на глазах. Время от времени он забегал в дом перекусить или утолить жажду, с ног до головы покрытый цветами. Иногда на лице у него обнаруживалась небольшая царапина: если он, забывшись, неосторожно приближался к яблоне, она протягивала к нему свои ветви и хлестала его.
Клер позвонила Сидни и продиктовала ей список всего того, что необходимо было купить. Вскоре после этого появилась Бэй, нагруженная пакетами и коробками с едой. Она сказала, что Сидни привезла ее и уехала по делам, но скоро вернется и тоже включится в работу.
Еще через некоторое время появился заспанный Бакстер. Вид у него был озадаченный.
— Я никогда не работаю по субботам. Что у вас тут происходит? — спросил он, оглядываясь по сторонам на горы еды, которыми были завалены все горизонтальные поверхности там, где обычно лежали леденцы. — Я что, сплю? Я сплю, да? Я точно сплю.
Клер позвонила ему не только из-за того, что ей нужна была помощь в подготовке вечеринки, но и потому, что он заслуживал знать.
— У нас тут первые заморозки, — пояснила Клер. — Я сворачиваю свой леденцовый бизнес и буду снова заниматься организацией банкетов. Я подумала, ты должен это знать.
— Да уж давно пора, — заявил он. — Кто же знал, что ты способна наготовить такую кучу всего?
Клер с улыбкой обвела кухню взглядом:
— Моя бабушка Мэри.
Глава 15
Дорогой Джош!
Я знаю, что мы с тобой ни разу даже не разговаривали, но ты, возможно, уже в курсе, кто я такая. Я Бэй Уэверли, девочка, которая знает, где чье место. Милый титул, правда? Звучит так, как будто я помешана на порядке. Отчасти это так и есть. Но это уже другая история.
В общем, у тебя никогда не было такого чувства, как будто ты чего-то ждешь? У меня было. Я все время его испытываю. У меня такое чувство, как будто я все время жду, когда все вокруг встанет на свои места, туда, где ему полагается находиться, и я наконец смогу вздохнуть свободно. Когда в первый день учебы я увидела тебя в коридоре, у меня возникло такое чувство. Я не знаю ни как, ни почему, но знаю, что мое место — рядом с тобой. Я просто хотела, чтобы ты это знал. Я не собираюсь ни вешаться на тебя, ни требовать твоего внимания. И от тебя тоже ничего не ожидаю. Но все мы ищем недостающие кусочки головоломки, которые помогут нам лучше понимать самих себя, свой путь и свое предназначение в жизни. И я нашла тебя. Не могу даже объяснить, какое это облегчение. Ведь это же облегчение, правда? В жизни столько неопределенностей, но хотя бы это нам известно. Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, я рядом. Я буду ждать тебя на ступеньках крыльца у входа в школу каждый день после уроков на тот случай, если ты захочешь поговорить.
Искренне твоя,
Джош столько раз перечитывал эту записку, что она практически истерлась на сгибах и начала разваливаться. Он лежал в своей спальне с претенциозным интерьером, который его мать оформила, когда он был еще маленьким: белая деревянная кровать, одеяло в бело-голубую полоску, большая буква «Д» на стене. Если бы не заваленный всяким хламом компьютерный стол и не футбольные постеры с кубками, комната выглядела бы как рекламная фотография с сайта агентства недвижимости.
«Ты, возможно, уже в курсе, кто я такая».
Ну разумеется, он был уже в курсе. Ему давным-давно прочитали лекцию на тему «Не смей даже смотреть в ее сторону». Сначала мама, потом папа, который не подозревал, что мама успела его опередить. Так что да, он прекрасно все понял. Мэттисоны и Уэверли никогда не были хорошей комбинацией. Как клей и кетчуп, сказал тогда папа, король дурацких сравнений.
Всю жизнь он сталкивался с ней в городе: с темными, как грозовые облака, волосами, которые постоянно летели у нее за спиной, потому что она, казалось, постоянно куда-то бежала. Однако он держался от нее на расстоянии, а сама Бэй его будто и не замечала — до того дня, когда пошла в старшую школу. А потом она написала эту свою записку.
Он рассказал ей про свои горести так откровенно, как не рассказывал никогда и никому. Даже признался, что ложится спать в девять вечера! Но ее, похоже, это ничуть не смутило. Она была такая спокойная. Рядом с ней все почему-то становилось понятнее. Не поступай в Нотр-Дам. Не занимайся вместе с отцом семейным бизнесом. Иди работай на стадион в Хикори, если тебе так этого хочется. Только не определяй себя через то, чего ты не хочешь. Определяй себя через то, что ты хочешь.
Вот почему его родители были против того, чтобы он общался с Уэверли? Потому что они заставляли тебя поверить в то, что у тебя всегда есть выбор? Потому что они могли колдовством вынудить тебя считать, что ты можешь быть счастлив?
Ему очень бы хотелось найти в себе силы держаться от нее подальше. Он знал, что родители хотят от него именно этого. Но их рядом не было. Они поехали навестить его брата Пайтона в колледже, а потом отправились в круиз в честь годовщины их свадьбы. И отсутствовать они должны были целый месяц. Вот Пайтона они бы никогда одного дома не оставили. И это было для них предметом гордости. Пайтон был хулиган и самый популярный парень в школе — в отличие от Джоша, он был обязан своей славой раздутому самомнению. Если бы их родители уехали на месяц, когда Пайтон учился в старших классах, он бы каждый день закатывал вечеринки, уничтожил родительский запас спиртного и перетрахал пару сотен девиц (это были его собственные слова). Родители всегда считали Джоша более ответственным из них двоих. Его это злило. Всегда, с самого детства. Его брат, высокий и широкоплечий, весь в отца, как-то раз завалил его на траву у них на заднем дворе, дразня его «сладеньким маминым мальчиком». «Сладенький мамин мальчик делает все, что ему велят. Сладенькому маминому мальчику нужно устроиться петь в бойз-бенд, да, сладенький мамин мальчик?»
После отъезда в колледж Пайтон сильно повзрослел, но дружескими отношения братьев назвать по-прежнему было нельзя. Порой Джошу казалось, Пайтон прекрасно понимал, что делает, когда вместо того, чтобы пойти учиться в Нотр-Дам, как их дед, он поступил в Технологический институт Джорджии, а вместо того, чтобы изучать бизнес и взять на себя управление «Мэттисон энтерпрайзис», как того хотел их отец, в следующем году намеревался пойти в юридическую школу. Он знал, что может этого не делать: это сделает Джош.
Все это подразумевалось как нечто неизбежное, и Джош не имел ничего против — пока летом не оказался в «Мэттисон энтерпрайзис» на стажировке. Это был настоящий кошмар. В офисах не было даже окон. И впервые за все время в голову ему пришла мысль, насколько ненормально то, что они производят свои дома целиком на заводе. Возможно, все было бы по-иному, возводи они дома более традиционным способом, на солнце. Это же все было так… так индустриально. Все ходили вокруг с бледными индустриальными лицами. А он задыхался. Все лето он не мог дышать.