И вот среди пестрой толпы немецких буршей появилась девушка в скромном синем платье. Ни на кого не глядя, она идет в аудиторию, где должна быть лекция по математике.
Одни студенты молча провожают ее взглядами, другие отпускают шуточки, хихикают.
К ней подходит Ганс.
— О дорогая фрейлейн! Мы приветствуем ваше появление!
Он расшаркивается перед Софьей. Снимает берет, низко кланяется, касаясь беретом пола. Другую руку он прижимает к сердцу.
— Такое лицо и такая фигура…
Он почти загораживает путь Софье. Все смеются.
Софья подняла глаза. Прямо в упор посмотрела на шалопая.
— Дайте пройти.
— О, с удовольствием. Я даже могу проводить… — Он делает руку кренделем. — Но при одном условии. Объясните, как такая хорошенькая женщина может любить такую скучную науку. Не лучше ли полюбить меня?
Снова взрыв смеха.
— Уберите руку.
Софья резко толкнула студента.
Глаза блеснули гневом.
Сквозь строй насмешливых взглядов она проходит в аудиторию и идет наверх, на самую последнюю скамью. Здесь она садится одна, открывает тетрадку.
ГЛАВА XVII
Осень. С деревьев падают желтые и багряные листья. Липы стоят в золотом уборе. Ярким факелом горит рябина.
По опустевшим аллеям Петергофского парка бродит Жанна с книгой в руках.
Как ей тоскливо и грустно! Анюта и Софа уехали, с Лизой она видится редко. А то, к чему давно стремится все ее существо, так и остается недосягаемым.
Снова и снова она говорила с отцом. Она просила отпустить ее за границу учиться. Раньше он обещал — хорошо, через три года. Жанна надеялась, ждала. Но вот прошли эти годы. А он опять отказал. Наверно, он думал, что за это время дочь выйдет замуж и оставит свои стремления. Нет, никогда!
Только самые близкие люди знают, о чем мечтает Жанна. Она хочет стать юристом. Защищать права обездоленных, бороться за свободу женщин.
Но женщина — юрист? Если кому-нибудь сказать — засмеются. Разве это возможно? В России не было ни одной женщины-юриста.
Уже теперь тайком Жанна достает книги по юридическим наукам. Она занимается древними языками — латынью и греческим. Эти языки необходимы для изучения права.
Но все это не то. Как она была бы счастлива, если б можно было поступить на юридический факультет!
Жанна идет к своей любимой скамье возле фонтана «Нимфа». Среди деревьев бронзовая девушка склонилась над тихо плещущей водой.
— Я тебе завидую, — говорит Жанна. — Ты стоишь здесь величественная и бесстрастная. Тебя ничто не может уязвить. А я ведь живая… Пойми, я не могу существовать, как трава, как эти деревья. Человек должен иметь какую-то цель, какой-то свет впереди…
Высоко в небе слышно курлыканье. Это летят журавли. Жанна встает и долго смотрит на удаляющуюся стаю…
А в Гейдельберге жизнь течет по-прежнему размеренно и тихо. Только сторож, что, постукивая колотушкой, ходит ночью по улицам, стал замечать — иногда до утра не гаснет свет в домике недалеко от университета. Говорят, там живут русские студенты.
— Это непорядок, — ворчит сторож. — Учиться надо днем, а ночью спать.
Старому служаке невдомек, как быстро летит время, когда хочешь много успеть! Это Софья Ковалевская засиживается допоздна над своими теоремами и задачами.
Вот уже два месяца, как она посещает университет. Вместе с ней теперь живет Юля, Юлия Лермонтова.
Юля — москвичка, двоюродная сестра Жанны Евреиновой и родственница великого поэта. Она тоже мечтала о том, чтобы учиться, писала об этом Жанне. Родители отпустили ее жить в Гейдельберге вместе с Софьей. Юлия хочет быть химиком. Она добилась разрешения у знаменитого химика Бунзена слушать его лекции и теперь тоже ходит в университет.
Анюте не нравится в Гейдельберге. Что делать в этом сонном городишке! Она уже успела осмотреть все его достопримечательности — развалины старинного замка, ратушу, картинную галерею. Попробовала заняться работой, писать новую повесть. Но пишется что-то вяло.
— Софа, — говорит она сестре, — хочу уехать в Париж. Там жизнь бьет ключом. Там будет о чем писать. И там люди не спят, а борются за свободу. Недаром этот город зовут «блуждающим огнем революции».
— Как же ты одна? — пугается Софья. — И потом, родители, они ведь отпустили тебя только в Гейдельберг, жить с нами.
— А мы не будем пока им сообщать. Все письма свои я буду посылать тебе, а ты уж отсюда им отправишь.
Владимир тоже думает уехать. Он хочет серьезно заняться естествознанием. В университете в Мюнхене особенно высоко поставлено преподавание естественных наук.
— Вчера вечером я получил ответ. Все устраивается, — говорит он Софье.
Они шли по направлению к университету. Из домиков с островерхими черепичными крышами, окруженных аккуратными палисадничками, выходили хозяйки с кошелками. Они здоровались, переговаривались. Улицы в городе настолько узкие, что можно подать друг другу руки, стоя на противоположных тротуарах.
— Ты хочешь уехать? — спросила Софья.
— Да. Теперь ведь все хорошо и ты во мне не нуждаешься? — Он искоса посмотрел на Софью. — С тобой будет Юля. Может быть, и Анюта не уедет.
Они подошли к университету. Софья хотела что-то ответить, но, видно, раздумала. Она идет в свою аудиторию. И вот уже забыла и разговор с Владимиром, и думы об Анюте. Здесь для нее существуют только формулы, выводы, гипотезы, увлекательнейшие логические умозаключения и фантазии полет…
Сегодня профессор после объяснения нового материала привел интересную задачу. Но, как ни странно, задача не получалась.
Профессор, задумавшись, стоит у доски с мелом в руке, смотрит написанное им самим решение.
— Таким образом, мы здесь получаем… получаем… — говорит он.
Потом он берет тряпку и стирает последнюю строчку. Немного отходит от доски вбок и снова задумывается. Стирает еще одну строчку. Пишет. Подходит к столу и смотрит в тетрадку.
— Попробуем другим способом, — говорит профессор.
Он стирает все с доски и снова пишет. Но что-то опять не выходит.
В аудитории начинаются шушукание, смешки. Для всех уже ясно, что профессор запутался в выкладках, никак не может получить нужный результат.
— Здесь какая-то ошибка, которую я сейчас не могу найти… — говорит профессор.
— Может быть, применить разложение в ряд, — советует кто-то несмело.
— Нет, эта функция не раскладывается, — говорит профессор.
Софья Ковалевская волнуется. Закусив губу, она что-то быстро, быстро пишет на бумажке. Смотрит на доску, на бумажку, снова на доску.
Вдруг она решительно поднимает руку.
Профессор, хотя и смотрит на аудиторию, но то ли не замечает поднятой руки Софьи, то ли не придает значения.
— Мы оставим эту задачу до следующего раза… — говорит он.
— Здесь поднимают руку, — замечает кто-то негромко.
Все разом оборачиваются к Софье.
— Ах, да… Вы что-то хотели, фрейлейн? — спрашивает профессор, рассеянно глядя на Софью.
Софья встает. Силой воли она сумела овладеть собой. Голос ее звучит звонко и почти спокойно. Только руки, комкающие бумажку, выдают волнение.
— Я могу показать ошибку, господин профессор, — говорит Софья.
— Вы? Пожалуйста, идите к доске.
Софья идет к доске и пишет правильное решение.
Все поражены. Невероятно! Подсказала самому профессору. Как это могло случиться?! Вот так не женская наука — математика!
ГЛАВА XVIII
В Александринском театре давали «Горе от ума». Лиза упросила Наталью Егоровну отпустить ее на спектакль с Сашей. Узнав об этом, Алеша и Сергей тоже взяли билеты.
В антракте все четверо направились в фойе. Они весело болтали. Сергей рассказывал что-то смешное из жизни училища, представляя все в лицах. Он был хорошим рассказчиком, и Лиза втайне гордилась им.
Вдруг до них донесся ясный, громкий голос:
…Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,
Пробудись! Есть еще наслаждение…
— Пойдемте скорей! — сказала Лиза. — Это в фойе кто-то читает!
В конце фойе, у окна, была толпа. Люди сгрудились вокруг худощавого светловолосого молодого человека.
…Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал! —
читал он с чувством.
— Это стихотворение Некрасова «Размышления у парадного подъезда», — негромко сказал Саша.
Они подошли ближе. Со всех сторон спешили люди.
А голос чтеца повышался, креп, в нем слышался гнев и возмущение.
…Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Видно было, как в театре забегали служители. Вдруг откуда-то появился полицейский. Он неторопливо шел к толпе. Впереди угодливо семенил капельдинер.
— Папрашу прекратить чтение! — сказал полицейский, бесцеремонно расталкивая народ и подходя вплотную к молодому человеку.
— «Современник» закрыли, так дайте хоть здесь послушать! — сказал кто-то сердито.
— Правды боятся!
Словно не замечая полицейского, молодой человек продолжал читать:
…Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля.
Полицейский повернулся к стоявшему сзади него капельдинеру и что-то тихо сказал. Тот побежал из фойе и почти сейчас же раздался звонок.
— Почему так рано дали звонок? Антракт еще не кончился! — возмущались в публике.