Он указал на пахарей со словами:
— Они пашут то же самое поле, что пахали сорок лет назад.
— По возрасту похоже, но почему ты думаешь что они те же самые?
— Я их видел, — ответил Шарру Нада.
Воспоминания теснились у него в голове. Почему он не может похоронить прошлое и жить настоящим? И тут перед его мысленным взором возникло улыбающееся лицо Арада Гулы. И стена между ним и едущим рядом циничным юнцом словно растворилась.
Но как помочь этому высокомерному юноше, у которого руки унизаны кольцами и который думает только об удовольствиях? Работы у Шарру Нада было в избытке, и он готов был предложить её любому, кто хочет трудиться. Но у него не было ничего для тех, кто считает работу унизительной. Однако он в неоплатном долгу у Арада Гулы и обязан что-нибудь сделать, а не просто попытаться. Они с Арадом Тулой никогда ничего не делали в пол силы. Они были не из тех.
И тут в голове у Шарру Нада словно вспыхнул свет: у него родился план. У этого плана были и недостатки: Шарру Нада должен был думать о своей собственной семье и своей репутации. Он будет жесток; он причинит боль. Но, будучи человеком решительным, он отмахнулся от возражений и начал действовать.
— Хочешь, я расскажу, как мы с твоим достойным дедом начали совместную торговлю, которая оказалась такой выгодной?
— Лучше просто расскажи, как ты нажил столько золота. Это всё, что я хочу знать, — ответил юноша.
Шарру Нада не обратил внимание на его ответ и продолжал:
— Начнем с этих пахарей. Мне было столько лет, сколько тебе сейчас. Когда колонна, в которой шёл и я, миновала их поле, Мегиддо, земледелец, стал смеяться над тем, как неумело они пашут. Мегиддо был прикован цепью рядом со мной. «Посмотри на этих лентяев, — воскликнул он. — Тот, кто ведёт плуг, даже не пытается налегать на ручки, чтобы пахать глубже. А погонщики не могут вести быков прямо. Какой у них получится урожай, если они так плохо пашут?»
— Ты сказал, что Мегиддо был прикован рядом с тобой? — удивлённо спросил Хадан Гула.
— Да, на нас были бронзовые ошейники, соединённые тяжёлой цепью. Рядом с Мегиддо был прикован Забадо, который воровал овец. Я знал его еще в своем родном городе Гаруне. В самом конце шёл человек, которого мы прозвали Пиратом, поскольку он не назвал своего имени. Мы решили, что он мореплаватель, потому что у него на груди была татуировка — две переплетенные змеи, на манер тех, какие делают себе моряки. Колонна была построена так, что мы шли по четыре в ряд.
— Ты был прикован, как раб? — недоверчиво спросил Хадан Гула.
— Разве дед не рассказывал тебе, что когда-то я был рабом?
— Он часто рассказывал о тебе, но об этом — ни намёка.
— Он отлично умел хранить чужие тайны. Надеюсь, тебе тоже можно доверять тайны? — Шарру Нада посмотрел юноше прямо в глаза.
— Можешь положиться на моё молчание, но я очень удивлён. Скажи мне, как ты оказался в рабстве?
Шарру Нада пожал плечами:
— Кто угодно может оказаться в рабстве. Меня погубили игорный дом и ячменное пиво. Я пал жертвой невоздержанности собственного брата. Он убил друга в пьяной драке. Отец был полон решимости спасти его от суда и отдал меня в залог некой вдове. А когда не смог набрать денег, чтобы меня выкупить, вдова в гневе продала меня торговцу рабами.
— Какой позор! Какая несправедливость! — воскликнул Хадан Гула. — Но расскажи, как же тебе удалось вновь обрести свободу?
— До этого дойдёт, но не сейчас. Продолжу свою повесть. Когда мы проходили мимо поля, пахали стали над нами смеяться. Один сорвал с себя драную шапку и низко поклонился, выкрикивая: «Добро пожаловать в Вавилон, о царские гости! Царь ждёт вашего прибытия на городских стенах! Для вас там приготовлено пиршество — кирпичи из глины и луковая похлебка!» И пахари покатились со смеху.
Пират разозлился и стал их проклинать.
— Почему они говорят, что царь ждет нас на городских стенах? — спросил я.
— Потому что мы направляемся на строительство городских стен — таскать кирпичи, пока не сломается спина. Может быть, раньше, чем она сломается, тебя забьют до смерти. Меня бить не будут. Потому что я их убью.
Тут заговорил Мегиддо:
— С какой стати хозяева вдруг забьют до смерти послушных, трудолюбивых рабов? Хозяева любят хороших рабов и хорошо с ними обращаются.
— Да кто же хочет трудиться? — встрял Забадо. — Эти пахари — умные люди. У них-то не сломается спина от тяжких трудов. Они только делают вид, что трудятся.
— Таким манером не попадешь в милость у хозяина, — возразил Мегиддо. — Если ты за день вспахал три ику земли, значит, ты хорошо потрудился, и любой хозяин это поймёт. А если ты вспахал только полтора ику, значит, ты отлыниваешь от работы. Я люблю работать, и люблю работать хорошо, ибо труд — лучший друг, какой у меня когда-либо был. Он принес мне все хорошие вещи, которые у меня были — надел земли, урожай и скот. Вообще всё.
— Ага, и где всё это теперь? — фыркнул Забадо. — По-моему, лучше быть хитрым и жить своим умом, не работая. Вот посмотрите, если нас продадут на стены, Забадо станет водоносом или получит еще какую-нибудь легкую работу. А ты, раз любишь трудиться, будешь калечить себе спину, таская кирпичи.
И он глупо расхохотался.
Той ночью меня охватил ужас. Я не мог спать. Я подобрался поближе к верёвке, пропущенной через наши цепи, и пока мои товарищи по несчастью спали, я привлёк внимание Годосо, который стоял первую вахту. Он был из арабов-разбойников — жестокий человек, который, отняв у тебя кошелёк, заодно для ровного счёта перережет тебе горло.
— Скажи, Годосо, — прошептал я, — когда мы придём в Вавилон, нас продадут на стены?
— А зачем тебе знать? — подозрительно спросил он.
— Пожалуйста, скажи, — взмолился я. — Я молод. Я хочу жить. Я не хочу, чтобы меня заморили работой на постройке стен или забили до смерти. Есть ли для меня хоть какая-то возможность попасть к доброму хозяину?
Он зашептал в ответ:
— Я тебе сказать. Ты хорош, не доставлять Годосо неприятности. Чаще мы сначала идти на рынок рабов. Теперь слушай. Когда покупатели прийти, ты сказать, что ты хороший работник. Любишь работать тяжело для хороший хозяин. Чтобы они захотеть тебя купить. Если никто не захотеть тебя купить, завтра ты таскать кирпичи. Очень тяжело работать. Он отошёл. Я лежал в тёплом песке, глядя вверх, на звёзды, и думая о работе. Мегиддо сказал, что труд — его лучший друг. Я задумался, станет ли труд и моим лучшим другом. Если он меня сейчас выручит, то определённо — да.
Когда Мегиддо проснулся, я прошептал ему на ухо хорошую новость. Она была единственным лучом надежды, освещавшим наш путь в Вавилон. Уже под вечер мы приблизились к городским стенам и увидели, как цепочки людей, похожих издали на черных муравьев, движутся вверх и вниз по крутым трапам. Подобравшись поближе, мы изумились: на стройке работали тысячи человек. Одни копали ров, другие смешивали глину и формовали кирпичи. Но больше всего людей были заняты тем, что таскали кирпичи в огромных корзинах туда, где работали каменщики.
Надсмотрщики осыпали бранью тех, кто работал медленно, и хлестали отстающих кнутами из воловьей шкуры. Мы видели, как замученные работой люди шатаются и падают под тяжестью корзин с кирпичами, не в силах снова подняться на ноги. Если раб не вставал даже под ударами кнута, тело отпихивали в сторону, и раб лежал и корчился от боли. Потом истощенные тела стаскивали в кучи, чтобы зарыть в общую яму, как собак. При виде этого ужасного зрелища я задрожал. Вот что меня ждёт, если я не приглянусь покупателю на рынке рабов.
Годосо оказался прав. Нас провели через ворота города в тюрьму для рабов, а наутро погнали на рынок и посадили в загоны. Здесь все рабы, кроме нас с Мегиддо, сбились в кучу от страха, и лишь бич надсмотрщика мог заставить кого-нибудь из них пройтись, чтобы покупатель мог разглядеть товар. А Мегиддо и я охотно болтали с любым, кто соглашался с нами разговаривать.
Работорговец привёл солдат из дворцовой охраны; они заковали Пирата в кандалы, а когда он стал сопротивляться, жестоко избили. Его увели, и мне было его жаль.
Мегиддо предчувствовал, что нас скоро разделят. Когда покупателей рядом не было, он серьёзно беседовал со мной, старательно объясняя, какую хорошую услугу окажет мне в будущем любовь к труду. «Некоторые люди ненавидят труд. Они делают его своим врагом. Но лучше обращаться с ним как с другом, заставить себя полюбить его. Ничего, что труд тяжел. Если думать о том, какой хороший дом ты строишь, то тебя не будет заботить, что балки тяжелы и что колодец, откуда надо таскать воду для раствора, далеко. Обещай мне, мальчик, если у тебя будет хозяин, работать на него изо всех сил. Даже если он не ценит твоё старание. Помни: хорошо сделанная работа идет на пользу тому, кто её делает. Он становится лучше как человек».
Мегиддо замолчал: к загону для рабов подошёл коренастый земледелец и придирчиво оглядел нас. Мегиддо стал спрашивать про его надел и посевы и вскоре убедил земледельца, что будет ценным работником. Земледелец принялся яростно торговаться с нашим хозяином. Они ударили по рукам, земледелец вытащил из-под одежды кошелек, и вскоре Мегиддо последовал за новым хозяином и скрылся из виду.
До полудня продали еще нескольких человек. В полдень Годосо сказал мне по секрету, что работорговцу надоело и он не хочет оставаться здесь еще на одну ночь, а просто отведёт всех, кто останется непроданным до вечера, к царскому управителю, который покупает рабов на стройку стен. Я уже почти отчаялся, когда подошёл добродушный толстяк и спросил, нет ли среди нас пекаря.
Я приблизился к нему и ответил:
— Зачем хорошему пекарю, такому как ты, покупать другого пекаря, заведомо хуже? Разве не проще взять молодого человека, желающего трудиться, вроде меня, и научить его своему искусству? Посмотри на меня: я молод, полон сил и трудолюбив. Дай мне возможность проявить себя, и я буду работать изо всех сил, принося тебе серебро и золото.