Пекаря впечатлила моя готовность работать. Он принялся торговаться с моим хозяином. Хозяин до сих пор не замечал меня, но теперь начал красноречиво расписывать мои способности, здоровье и покладистый характер. Я чувствовал себя как откормленный бык, которого продают мяснику. Наконец к моей большой радости они договорились. И я пошёл за новым хозяином, думая о том, что я самый удачливый человек в Вавилоне.
У нового хозяина мне очень понравилось. Пекарь, его звали Нана-наид, научил меня дробить ячмень в каменной крупорушке, которая стояла во дворе, растапливать печь и очень тонко молоть кунжут для медовых коржиков. Спал я на топчане в сарае, где хранилось зерно. Старуха экономка Свасти хорошо кормила меня и хвалила за то, что я помогал ей с тяжёлой работой.
В общем, мне представился вожделенный случай проявить себя ценным работником в глазах хозяина и, как я надеялся, заслужить свободу.
Я попросил Нана-наида научить меня месить тесто и печь хлеб. Хозяин был весьма доволен и выполнил моё желание. Позже, когда я уже хорошо пёк хлеб, я попросил хозяина научить меня печь медовые коржики, и вскоре всей выпечкой занимался только я. Хозяин был очень доволен, что ему теперь не нужно работать, но Свасти неодобрительно качала головой. «Сидеть без дела никому не полезно,» — заявила она.
Я понял: для меня настала пора зарабатывать деньги, чтобы выкупиться на волю. Поскольку мы заканчивали печь к полудню, я решил: Нана-наид будет доволен, если я найду себе полезное занятие на вторую половину дня, и может быть, согласится оставлять мне часть моих заработков. И я подумал: может быть, печь побольше медовых коржиков и торговать ими на улицах города?
Я изложил свой план Нана-наиду следующим образом:
— Во второй половине дня мы уже не печём. Если я стану в это время зарабатывать для тебя деньги, не справедливо ли, если часть их будет оставаться мне? Я бы покупал на них разные вещи, которые нужны и желанны любому человеку.
— Справедливо, справедливо, — признал Нана-наид. Он был очень доволен моим замыслом — продавать наши коржики.
— Вот как мы поступим, — сказал он. — Ты будешь продавать их по медяку за две штуки. Половину твоей выручки я буду забирать в счёт расходов на муку, мёд и дрова для печи. А оставшуюся половину мы поделим пополам.
Я был очень рад такому щедрому предложению — оставлять себе четверть выручки. В ту ночь я допоздна мастерил поднос, на котором собирался разносить коржики. Нана-наид отдал мне свой старый хитон, чтобы я выглядел представительно, а старуха Свасти постирала и залатала его.
Назавтра я испёк лишнюю партию медовых коржиков. Они были поджаристые и соблазнительно пахли. Я положил их на поднос и пошел по улице, громко расхваливая свой товар. Сначала желающих не было, и я пал духом, но ближе к вечеру проголодавшиеся прохожие принялись покупать мои коржики и скоро всё разобрали.
Нана-наид был чрезвычайно доволен моим успехом и с радостью выдал мне мою долю. Я был счастлив, что у меня появились деньги. В ту ночь я был так взволнован, что не мог спать. Я вычислял, сколько денег смогу заработать за год и сколько лет мне нужно будет работать, чтобы выкупиться на свободу.
Я каждый день выходил в город с подносом коржиков и вскоре обзавёлся постоянными покупателями. Одним из них был не кто иной, как твой дед, Арад Гула. Он торговал коврами: ходил из конца в конец города и предлагал их домохозяйкам. За ним шёл чернокожий раб и вёл осла, нагруженного коврами. Твой дед всегда покупал два коржика для себя и два для раба, и, поедая коржики, болтал со мной.
Однажды он сказал мне слова, которые я буду помнить до конца жизни:
— Знаешь, парень, твои коржики очень вкусные, но ещё больше мне нравится твой предпринимательский дух. Он далеко уведет тебя по дороге к успеху.
Хадан Гула, тебе не понять, что значили эти хвалебные слова для мальчишки-раба, одинокого в большом городе и напрягающего все силы, чтобы выбраться из унизительного положения.
Шли месяцы, и я продолжал пополнять свой кошель медяками. Он уже приятно оттягивал мне пояс своей тяжестью. Труд оказался моим лучшим другом, в точности как сказал Мегиддо. Я был счастлив, но Свасти беспокоилась:
— Твой хозяин… Боюсь, он слишком много времени проводит в игорных заведениях.
Однажды я встретил на улице своего друга Мегиддо и ужасно обрадовался. Мегиддо вёл на базар трех ослов, нагруженных овощами.
— Мои дела идут отлично, — сказал он. — Хозяин ценит мой труд и уже поставил меня десятником. Видишь, он доверяет мне продавать урожай на рынке. Ещё он скоро пошлёт за моей семьей. Труд помогает мне выбраться из большой беды. Однажды он поможет мне купить свободу и снова владеть землей.
Время шло, и Нана-наид всё жаднее ждал моего возвращения с выручкой. Когда я приходил, он сразу забирал деньги, торопливо пересчитывал и выдавал мне мою долю. Ещё он всё время настаивал, чтобы я искал новые рынки сбыта и продавал всё больше.
Я часто выходил за городские ворота, чтобы предложить свой товар надсмотрщикам рабов, строивших стену. Мне было неприятно видеть, как обращаются с рабами, но надсмотрщики всегда охотно брали мой товар. Однажды я с удивлением увидел Забадо — он стоял в очереди вместе с другими рабами, чтобы наполнить кирпичами корзину. Он был измождён и согбен, а спину его покрывали шрамы и незажившие рубцы от бича. Я пожалел его и протянул ему коржик, который он сожрал, как голодный зверь. Увидев жадный огонь у него в глазах, я сбежал, опасаясь, что он отнимет у меня поднос.
— Почему ты так тяжело работаешь? — спросил однажды Арад Гула. Ты сегодня задал мне точно такой же вопрос, помнишь? Я пересказал Араду Гуле слова Мегиддо о труде и о том, что труд станет моим лучшим другом. Ещё я с гордостью показал Араду Гуле свой кошель и объяснил, что коплю деньги, чтобы выкупиться из рабства.
— А когда ты будешь свободен, чем станешь заниматься? — поинтересовался Арад.
— Хочу стать купцом.
Тут и он рассказал о себе нечто такое, чего я никак не ожидал:
— Ты не знаешь, что я тоже раб. Я веду торговлю на паях со своим хозяином.
— Замолчи! — крикнул Хадан Гула. — Я не стану слушать ложь, порочащую моего деда. Он не был никаким рабом.
Глаза Хадана Гулы гневно сверкали.
Шарру Нада остался спокоен:
— Я уважаю твоего деда за то, что он выбрался из бедственного положения и стал уважаемым жителем Дамаска. Хотел бы я знать: а ты, его внук, достоин деда? Хватит ли у тебя отваги взглянуть в лицо истине, или ты предпочитаешь жить в сладостных заблуждениях?
Хадан Гула выпрямился в седле. С трудом сдерживая чувства, он ответил:
— Моего деда любили все. Он творил добрые дела без счёта. Когда наступил голод, разве не он купил зерно в Египте, доставил караваном в Дамаск и раздал жителям, чтобы никто не голодал? А теперь ты говоришь, что он был всего лишь презренным рабом в Вавилоне.
— Он был бы презренным, если бы так и остался рабом в Вавилоне. Но он своими собственными усилиями стал великим человеком в Дамаске. Воистину сами боги попустили его несчастья, чтобы потом вознаградить всяческими благами, — ответил Шарру Нада. И продолжал: — Поведав мне, что он тоже раб, твой дед объяснил, что спешит выкупиться на волю. Теперь у него хватало на это денег, но он не знал, чем заниматься дальше. Торговля коврами пришла в упадок, и Арад Гула боялся остаться без поддержки хозяина.
Я отговаривал его от нерешительности:
— Не цепляйся за хозяина. Скорее выкупись на волю, чтобы снова почувствовать себя свободным человеком. Действуй как свободный человек и добейся успеха как свободный! Реши, чего тебе хочется, и трудись для достижения своей цели!
Арад Гула был благодарен, что я пристыдил его за трусость, и пошел своим путем.
Однажды я снова вышел за городские ворота и удивился собравшейся там огромной толпе. Я спросил человека в толпе, что происходит. Он ответил:
— Ты что, не слышал? Поймали беглого раба, который убил одного из дворцовых стражей и пытался бежать. Сегодня его за это забьют бичами до смерти. Даже сам царь будет присутствовать при казни.
Вокруг места казни зрители так толкались, что я не стал подходить ближе — боялся, как бы не перевернули мой поднос. Я залез на недостроенную стену, чтобы смотреть через головы толпы. Мне повезло — я увидел самого царя Навуходоносора: он проехал мимо меня в золотой колеснице. Я никогда не видел такого величия, таких роскошных одежд и драпировок из золота и бархата.
Самой казни я не видел, только слышал вопли несчастного раба. Я удивлялся, как такой благородный и красивый царь может смотреть на ужасные мучения человека. Но я увидел, что царь смеется и шутит с придворными, и понял, что он жесток. Я также понял, почему с рабами на постройке стен обращаются так ужасно.
Когда раб умер, его тело подвесили на столбе, привязав верёвкой за ногу, на всеобщее обозрение. Толпа начала редеть, и я подошел поближе. На груди трупа я увидел татуировку — двух переплетенных змей. Это был Пират.
Когда я в следующий раз встретил Арада Гулу, он был совершенно другим человеком. С кипучей радостью он приветствовал меня:
— Воззри, раб, которого ты знал, теперь свободный человек. Твои слова оказались волшебными. Ковры стали продаваться лучше, и моя выручка растет. Моя жена вне себя от счастья. Она свободнорождённая, племянница моего хозяина. Она хочет, чтобы мы переехали в другой город, где никто не будет знать, что я когда-то был рабом. Тогда нашим детям никто не будет колоть глаза несчастьями их отца. Труд стал моим лучшим другом. Он помог мне вновь обрести уверенность в себе и умение продавать.
Я был ужасно рад, что хотя бы такой мелочью смог отплатить за те добрые слова, которыми он меня поддерживал.
Как-то вечером Свасти пришла ко мне очень расстроенная:
— Твой хозяин попал в беду. Я боюсь за него. Несколько месяцев назад он сильно проигрался. Теперь ему нечем платить земледельцам за зерно и мёд, и ростовщику он тоже не платит. Все, кому он должен, сердиты и угрожают ему.