Ее здравые рассуждения наконец-то подействовали – он стал успокаиваться. Юлия с удовлетворением заметила, что краснота глаз побледнела, с лица сошли пятна. Она решила сменить тему разговора:
– Кстати, мой брат Гай Юлий хочет завтра встретиться с тобой, поэтому, пользуясь случаем, я пригласила его и Аврелию на обед. Надеюсь, ты согласен.
Марий ахнул:
– Конечно! Очень хорошо! А я и забыл! Он уезжает на остров Церцина организовывать там мою первую колонию ветеранов! – Он опустил голову, обхватил ее руками. – Он ведь уезжает, да? О боги, моя память! Что происходит со мной, Юлия?
– Ничего, – успокоила она. – Тебе нужна передышка. Лучше, если ты несколько недель проведешь вдали от Рима. Но поскольку это невозможно, почему бы нам с тобой вместе не поискать Мария Младшего?
Этот славный девятилетний малыш был удачным сыном: высокий для своего возраста, крепкого сложения, блондин, с настоящим римским носом, что его отцу было особенно приятно. Нравилось Марию также и то, что сына больше интересовала физическая подготовка, чем умственные занятия. Тот факт, что Марий Младший все еще оставался единственным ребенком в семье, огорчал мать больше, чем отца. После смерти второго сына две беременности Юлии оказались неудачными. Теперь она уже боялась, что не сможет выносить ребенка до положенного срока. Однако Марий был согласен иметь и одного сына. Он отказывался слушать, когда ему говорили, что необходимо отложить несколько яиц в запасную корзину.
Обед удался на славу. Из гостей присутствовали только Гай Юлий Цезарь, его жена Аврелия и дядя Аврелии Публий Рутилий Руф.
Цезарь уезжал на африканскую Церцину в конце восьмидневной базарной торговли. Поручение ему нравилось, и только одно отравляло ему удовольствие.
– Меня не будет в Риме, когда родится наш первый сын, – сказал он с улыбкой.
– Аврелия, нет! Опять? – со стоном вопросил Рутилий Руф. – Ведь будет еще одна девочка, вот увидишь. Где ты найдешь еще одно приданое?
– Фу, дядя Публий! – воскликнула неунывающая Аврелия, засовывая в рот кусочек цыпленка. – Во-первых, нам не понадобится приданое для наших девочек. Отец Гая Юлия заставил нас пообещать, что мы не будем упрямыми Цезарями и освободим наших девочек от порока плутократии. Поэтому мы намерены выдать их замуж за ужасно богатых, но никому не известных. – Она съела еще несколько кусочков. – И потом, нам уже хватит девочек. Теперь мы заведем мальчиков.
– Как, сразу нескольких? – заморгал глазами Рутилий Руф.
– О, было бы замечательно, если бы получились двойняшки! У Юлиев они бывали? – спросила отважная мать свою свояченицу.
– Думаю, да, – нахмурясь, ответила Юлия. – Конечно! У нашего дяди Секста были двойняшки, хотя один умер… Ведь Цезарь Страбон – из двойни, да?
– Да, – с усмешкой ответил Рутилий Руф. – Наш бедный молодой косоглазый друг обладает многими именами, и Вописк, одно из них, как раз означает «выживший из двойни». Но я слышал, что у него есть еще и прозвище.
Насмешливая нотка в голосе Рутилия Руфа насторожила собравшихся. Марий спросил за всех:
– Какое?
– Как-то раз у него на заднице вскочил свищ, и один остряк сказал, что теперь у Цезаря Страбона на заднице полторы дырки. С тех пор его зовут Полуторным, – объяснил Рутилий Руф.
Все расхохотались, включая и женщин, которым разрешили послушать эту небольшую непристойность.
– Близнецы могли быть и в семье Луция Корнелия, – сказал Марий, вытирая выступившие от смеха слезы.
– Почему ты так говоришь? – поинтересовался Рутилий Руф, предвкушая еще одну сплетню.
– Ну, как вам всем известно, хотя в Риме этого не знают, он целый год прожил среди кимвров. Там у него была жена из племени херусков по имени Германа. Она родила ему двух мальчиков.
Юлия помрачнела:
– Они попали в плен? Умерли?
– Нет! Он отвез жену в ее родное племя, а потом присоединился ко мне.
– Занятный парень этот Луций Корнелий, – задумчиво проговорил Рутилий Руф. – Что-то у него с головой.
– Вот здесь-то ты и ошибаешься, – возразил Марий. – Ничья голова так крепко не сидит на плечах, как голова Луция Корнелия. Я бы даже сказал, что он человек будущего.
Юлия хмыкнула:
– У него были причины удрать в Италийскую Галлию после триумфа. Они с мамой ужасно воевали все это время.
– Ну, это же понятно! – храбро сказал Марий. – Твоя мать даже меня может напугать до смерти!
– Приятная женщина Марция, – припомнил Рутилий Руф и торопливо добавил, заметив, что все посмотрели на него: – Во всяком случае, внешне. В те далекие дни.
– Она очень старается найти новую жену Луцию Корнелию, – сказал Цезарь.
Рутилий Руф поперхнулся кусочком сливы.
– Несколько дней назад я был на обеде у Марка Эмилия Скавра, – произнес он плутовским голосом, – и готов был бы поспорить, что Луций Корнелий сам нашел бы себе жену, не будь она уже женой другого человека.
– Не может быть! – воскликнула Аврелия, подавшись к Рутилию Руфу. – Дядя Публий, расскажи нам, кто она!
– Маленькая Цецилия Метелла Далматика, – сказал Рутилий Руф.
– Жена самого принцепса сената? – взвизгнула Аврелия.
– Она самая. Луций Корнелий только взглянул на нее, когда их знакомили, сразу стал краснее своих волос и весь обед просидел как болван, не отрывая от нее глаз.
– Ты преувеличиваешь, – не выдержал Марий.
– Может быть. Но даже Марк Эмилий это заметил. Он относится к своей дорогой крошке Далматике, как старая курица к единственному цыпленку. Поэтому после главного блюда ее сразу же отослали спать. Она была очень разочарована. Уходя, она посмотрела на Луция Корнелия с застенчивым восхищением. Он даже пролил свое вино.
– Хорошо еще, что он не пролил свое вино на ее подол, – мрачно заметил Марий.
– О нет, только не еще один скандал! – воскликнула Юлия. – Луций Корнелий не должен этого допустить! Не мог бы ты намекнуть ему, Гай Марий?
Марий посмотрел на жену так, как смотрят обычно мужья, когда их жены требуют от них совершенно не мужских поступков:
– Конечно нет!
– Почему? – спросила Юлия. Для нее просьба была вполне разумной.
– Потому что частная жизнь человека – это его личное дело. И он не поблагодарит меня за совет.
У Юлии и Аврелии был разочарованный вид.
Цезарь, вечный миротворец, прокашлялся:
– Но поскольку Марк Эмилий Скавр собирается жить тысячу лет и умереть не от старости, а от чужого топора, не думаю, что нам следует слишком тревожиться о Луции Корнелии и Далматике. Наша мать уже подобрала Сулле жену, и, как я слышал, он одобрил ее решение. Так что, как только Луций Корнелий вернется, мы получим приглашение на свадьбу.
– Кто бы это? – спросил Рутилий Руф. – Я ничего не слышал!
– Элия, единственная дочь Квинта Элия Туберона.
– Немного старовата, кажется? – заметил Марий.
– Около сорока. Ровесница Луция Корнелия, – спокойно ответил Цезарь. – Он больше не хочет детей, кажется. А наша мать считает, что в данном случае бездетная вдова – идеальный вариант. К тому же она недурна собой.
– Из старинной аристократической семьи, – заметил Рутилий Руф. – К тому же богатой.
– В таком случае я рада за Луция Корнелия! – тепло отозвалась Аврелия. – Ничего не могу поделать, он мне нравится!
– Он всем нам нравится, – сказал Марий, подмигнув ей. – Гай Юлий, это профессиональное восхищение не вызывает у тебя ревности?
– О, у меня есть более серьезные соперники, чем обыкновенные патриции-легаты, – усмехнулся Цезарь.
Юлия подняла голову:
– Действительно? Кто?
– Его зовут Луций Декумий. Это неопрятный маленький человечек около сорока лет, с тонкими ножками, жирными волосами и пахнущий чесноком, – описал «соперника» Цезарь, выискивая на блюде с сухофруктами самую большую изюмину. – Мой дом постоянно наполняется великолепными цветами – в сезон, не в сезон, безразлично для Луция Декумия. Он присылает свежий букет каждые четыре-пять дней. И посещает мою жену (как вам это нравится?), обхаживая ее самым тошнотворным образом. Он так радуется нашему будущему ребенку, что у меня иногда возникают нехорошие предчувствия.
– Перестань, Гай Юлий! – смеясь, воскликнула Аврелия.
– Кто он? – спросил Рутилий Руф.
– Смотритель, или как он там называется, общины на перекрестке, которая находится в доме Аврелии. Она не берет с них арендной платы, – объяснил Цезарь.
– Между Луцием Декумием и мной существует договоренность, – добавила Аврелия, перехватив у Цезаря изюминку, которую тот уже готов был положить в рот.
– Какая договоренность? – поинтересовался Рутилий Руф.
– Своим ремеслом он будет заниматься где хочет, только не около моего дома.
– Каким ремеслом?
– Он наемный убийца, – сказала Аврелия.
Когда Сатурнин внес на рассмотрение свой второй аграрный законопроект, пункт о клятве прозвучал на Форуме как гром среди ясного неба. Не обычная молния Юпитера, но катастрофическое громыхание древних богов, настоящих богов, numina – безликих духов.
От сенаторов требовалась не просто клятва. Вместо привычной присяги в храме Сатурна закон Сатурнина требовал, чтобы клятва была произнесена под открытым небом, на нижнем Квиринале, в храме Семона Санка, святилище Верности – там, где безликое божество хранит старая статуя Гаи Цецилии, добродетельной супруги царя Тарквиния Приска, – лишь она очеловечивала его жилище. О, те божества, именем которых давалась эта клятва, не были величественными, но понятными божествами Капитолия; они были маленькими безликими богами, numina, – настоящими, латинскими, архаичными, как сама земля. Это были боги-хранители священной семьи и священного Римского государства, боги-покровители государственной казны и запасов зерна. Лары и Веста, род и очаг. Никто не знал, как они выглядели или откуда появились; неизвестно даже, какого пола они были и существовал ли у них пол. Просто они были. Они имели значение. Они были римские. Ни один римлянин не мог поклясться этими божествами и замышлять при этом клятвопреступление, ибо поступить подобным образом значило навлечь все несчастья на свою семью, свой дом, свой род.