– Только о марсах и прочих италийских союзниках. Они сильно настроены против нас, Гай Марий. Как ты знаешь, последние месяцы я набирал солдат. Но италийцы отказались сотрудничать с нами. Когда я сказал им, чтобы прислали хоть неимущих, они ответили, что неимущих у них больше нет.
– Да они ведь народ сельский. Так что вполне возможно.
– Ерунда! У них полно ремесленников. Но союзники настаивают на том, что неимущих у них нет. Почему? Отвечают, что италийские бедняки все теперь отданы в рабство за долги. Знал бы ты, какие письма отправили представители италийских племен в сенат, протестуя против действий Рима! Марсы, пелигны, пицены, умбры, самниты, апулы, луканы, этруски, марруцины, вестины – список полон, Гай Марий!
– Противоречия между союзниками и римлянами существуют уже давно, – возразил Гай Марий. – Но я надеюсь, что германская угроза быстро сплотит все народы полуострова.
– Не думаю. Они говорят, что римляне забирают у них мужчин на слишком большой срок. А когда те, выйдя в отставку, возвращаются домой, то находят свои хозяйства запущенными, а иной раз и проданными за долги. Вот почему неимущие италийцы становятся рабами и рассеиваются по всему побережью Срединного моря, где римлянам требуются умелые земледельцы: в Африке, Сардинии, Сицилии.
– Об этом я как-то не задумывался. У меня самого много земли в Этрурии, есть и такие, что взяты были за долги. Но что же еще делать? Не куплю я – купит Свин или его брат Далматик. Мне эти земли в Этрурии достались от матери. Никуда тут не денешься.
– Не ошибусь, если скажу, что ты даже не представляешь себе, что сделали твои управляющие с местными жителями, чьи наделы конфисковали.
– Ты прав, не знаю. Я даже не знал, что у нас так много италийцев-рабов. Это же все равно что обращать в рабство римлян.
– То же будет и с римлянами, влезшими в долги.
– Это уж слишком, Публий Рутилий!
– Так и есть.
– Я хочу видеть жалобы италийцев, – поставил Марий точку в разговоре.
Разочарование италийцев нарастало. В конце декабря искры этого недовольства уже готовы были воспламенить обитателей долин Тибра и Лириса. Больше других возмущались марсы и самниты. Но имелись еще и банды, которые одни знатные римляне подстрекали против других.
Новые трибуны развили невиданную активность. Чувствуя стыд за своего отца, опозорившегося военачальника, Луций Кассий Лонгин вынес на обсуждение вопрос о лишении места в сенате тех, кого лишили империя. Через народное собрание наносился жестокий удар по Цепиону. Благодаря своему влиянию и состоянию он имел еще сторонников в первом и втором классах, но народное собрание… Метелл Нумидийский с друзьями попытались, правда, сопротивляться, однако законопроект прошел и вступил в силу. Так Луций Кассий старался смыть с себя позор своего отца.
Затем разразился скандал религиозный, да такой, что все остальное отошло на второй план. У него была и забавная сторона, это было неизбежно, если учитывать любовь римлян к смешному. Когда Гней Домиций Агенобарб упал замертво на ростре, протестуя против избрания Гая Мария консулом заочно, он оставил одно свободное место. Гней Домиций был понтификом, священником Рима, и в результате его смерти появилась вакансия в коллегии понтификов. В то время верховным понтификом был престарелый Луций Цецилий Метелл Далматик, а в коллегию входили Марк Эмилий Скавр, принцепс сената, Публий Лициний Красс и Сципион Назика.
Новые священники выбирались членами коллегии, причем плебеи выбирали плебеев, а патриции – патрициев. Поэтому коллегия понтификов и авгуров обычно состояла наполовину из плебеев, наполовину из патрициев. По традиции новый священник должен был быть из той же семьи, что и умерший, – таким образом должность понтифика или авгура переходила от отца к сыну, или от дяди к племяннику, или от кузена к кузену. Семейную честь и dignitas следует оберегать. Естественно, Гней Домиций Агенобарб Младший, теперь глава семьи, рассчитывал, что его попросят занять место отца.
Однако имелась одна закавыка… А все Скавр! Когда коллегия понтификов собралась, чтобы принять в свои ряды нового жреца, Скавр объявил, что не желает видеть младшего Агенобарба преемником отца. Одно из своих соображений он не озвучил, хотя оно лежало в основе всего, что он говорил, и оно ясно вырисовывалось в умах тринадцати священников, которые слушали его. Гней Домиций Агенобарб был упрям, вспыльчив, неприятен, а его тридцатитрехлетний сын и того хуже. Римские аристократы, как правило, не обращали внимания на особенности себе подобных, и каждый римский аристократ был готов мириться с набором не самых привлекательных черт характера, если, конечно, он может избегать этих людей. Но жреческие коллегии были закрытыми организациями, к тому же жрецы собрались в небольшом помещении в Регии, резиденции великого понтифика. Людям вроде Скавра, которые вечно не ладили со старшим Агенобарбом, вовсе не улыбалось увидеть на этом месте копию покойного. Был бы только повод отвести его кандидатуру. Тут Скавр и предложил вниманию коллег два веских довода против избрания младшего Агенобарба на сей пост.
Во-первых, по смерти цензора Марка Ливия Друза его пост не перешел тогда его девятнадцатилетнему сыну – еще несовершеннолетнему. А во-вторых, молодой Марк Ливий Друз, неожиданно нарушив традиционный консерватизм отца, выступил чуть ли не с позиций Гая Гракха, с которым отец его вечно спорил. Вот Скавр и предложил младшего Друза в коллегию, с тем чтобы он образумился.
Остальные тринадцать жрецов, включая Далматика, великого понтифика, решили, что это лучший выход из затруднительного положения, отчасти потому, что старый Агенобарб незадолго до своей смерти отдал место авгура своему младшему сыну Луцию. Таким образом, семья не сможет возражать, что ее обделили.
Но сам Гней Домиций Агенобарб Младший был отнюдь не в восторге, когда узнал, что должность его отца переходит к Марку Ливию Друзу. Он был разъярен. На следующем же заседании сената он объявил, что намерен обвинить Марка Эмилия Скавра, принцепса сената, в святотатстве. Дело в том, что в данном случае патриция должен был заменить плебей, что усложнялось тем, что для этого требовалось одобрение коллегии понтификов и ликторов тридцати курий. Молодой Агенобарб утверждал, что Скавр не изучил вопрос должным образом. Однако, поскольку все хорошо знали истинную причину, скрытую за буквоедством жрецов, заявление Агенобарба не произвело впечатления на сенат. Скавр тоже остался невозмутимым. Он лишь встал и посмотрел сверху вниз на покрасневшего от злости Агенобарба.
– Ты, Гней Домиций, даже не понтифик, обвиняешь меня, Марка Эмилия, понтифика и принцепса сената, в святотатстве? – произнес Скавр ледяным тоном. – Катись-ка ты отсюда и играй в игрушки в народном собрании, пока не подрастешь!
Похоже, этим все и закончилось. Агенобарб уходил из зала под смешки и оскорбительные выкрики присутствующих.
Но Агенобарб еще не проиграл. Скавр отправил его в народное собрание? Хорошо же! Через два дня он внес законопроект и еще до конца уходящего года провел его через обсуждение и голосование и превратил в закон. Отныне новые члены будут вводиться в коллегии понтификов и авгуров не волей остальных ее членов, а выбираться специальным собранием, и занять вакантное место сможет любой – так гласил lex Domitia de sacerdotiis.
– Дурак, – заметил Метелл Далматик, великий понтифик. – Идиот!
Но Скавр только посмеялся, узнав об этом:
– О Луций Цецилий, признай, что он великолепно нас обошел! Теперь он нравится мне больше, – сказал Скавр, вытирая глаза.
– Как только кто-нибудь из нас умрет, он будет баллотироваться, – мрачно предрек Метелл Далматик.
– Пусть, если ему так этого хочется, – ответил Скавр.
– А если умру я? Он же станет верховным понтификом!
– Вот это будет карьера! – весело воскликнул Скавр.
– Я слышал, он выдвигает обвинение против Марка Юния Силана, – сказал Метелл Нумидийский.
– Да, за самочинное начало войны с германцами в Заальпийской Галлии, – добавил Далматик.
– Ого, этак он может привлечь Силана к суду в плебейском собрании, тогда как дела об измене разбираются в центуриях. – Скавр присвистнул. – А он молодец! Может, зря мы не взяли его на место отца?
– Да как можно! – возмутился Метелл Нумидийский. – Ты так радуешься этому жуткому фиаско.
– А почему бы и нет? – поинтересовался Скавр, делая вид, что удивлен. – Это Рим, почтенные отцы! Рим всегда Рим! И все мы, патриции, участвуем в соревновании!
– Ерунда, ерунда, ерунда! – Метелл Нумидийский все еще кипел негодованием при мысли о том, что Гай Марий скоро снова будет консулом. – Рим, каким мы его знали, умер! Рим выбирает человека консулом на второй срок в течение трех лет, а он к тому же отсутствует в городе. Всякий сброд записывают в легионы. Жрецов и авгуров выбирают толпой. Решения сената то и дело изменяются народом. Государство не имеет денег на армию! «Новые люди»! Поражения! Тьфу!
Год седьмой(104 г. до н. э.)Консульство Гая Мария (II) и Гая Флавия ФимбрииГод восьмой(103 г. до н. э.)Консульство Гая Мария (III) и Луция Аврелия ОрестаГод девятый(102 г. до н. э.)Консульство Гая Мария (IV) и Квинта Лутация Катула Цезаря
Организация триумфального шествия Мария была возложена на Суллу, который в точности выполнял все распоряжения старого полководца, несмотря на то что эти указания вызывали у него определенные сомнения.
– Я хочу, чтобы мой триумф был чем-то вроде стремительного и неотразимого удара мечом, – сказал Марий Сулле еще в Путеолах, когда они только что вернулись из Африки. – Мне надлежит быть на Капитолии самое позднее к шести часам пополудни, оттуда – прямо на торжества по поводу вступления в консульскую должность и на собрание в сенат. Этот праздник должен запомниться надолго. В конце концов, у меня два повода для торжества: я снова победил врагов Рима, а кроме того, избран старшим консулом. Поэтому угощение должно быть первоклассным, Луций Корнелий! Никаких вареных яиц и молочных сыров, слышишь? Самые изысканные и дорогие блюда, лучшие певцы, танцоры и музыканты, золотая посуда и обитые пурпуром ложа!