– Расскажи мне побольше о Луции Корнелии Сулле, – попросил Руф, взяв кусочек свежего белого хлеба и вареное яйцо.
Югурта отправил в рот улитку, он не пробовал их с самого начала ссылки.
– Что тут особенного рассказывать? Он типичный представитель своего класса. Все, что он делает, он делает хорошо. Девять наблюдателей из десяти ни за что не поймут, от природы у него это умение или же его поведение является результатом тщательно отработанной нормы. За все то долгое время, что я находился с ним рядом, мне ни разу не удалось вытащить из него правду: к чему он имеет настоящую склонность, в чем истинная сфера его интересов? Не сомневаюсь, что он способен выиграть войну, стать правителем. Но никогда не будет в этом участвовать его сердце. – По его подбородку потек жирный чесночный соус. Подбежавший слуга тщательно вытер ему рот. Югурта громко рыгнул и продолжил: – Он всегда поступает целесообразно, потому что ему не хватает силы, которую дает человеку только ощущение бессмертия. Если перед Луцием Корнелием предстают две дороги, он выбирает ту, которая, как ему кажется, потребует меньше усилий. Он не так упорен, как Гай Марий, и не обладает таким даром предвидения, как Гай Марий.
– П-п-почему ты т-так м-много знаешь п-п-про Лу-лу-луция Кор-корнелия? – спросил Метелл Свиненок.
– Однажды я совершил с ним замечательную прогулку верхом, – ответил Югурта, задумчиво ковыряя в зубах. – А потом мы путешествовали по африканскому побережью от Икозия до Утики. Мы много времени провели вместе. – Он произнес это так, что все удивились: что скрывается за странными словами Югурты? Однако никто так и не задал вопроса.
Принесли салаты и жаркое. Метелл Нумидийский и его гости вернулись к ужину, за исключением молодых царевичей, сыновей Югурты, Оксинты и Йампсы.
– Они хотят умереть вместо меня, – понизив голос, сказал Югурта Руфу.
– Этого не разрешат.
– Я им тоже говорил.
– Они знают, куда поедут?
– Оксинта в любом случае отправится в Венузию, а Йампса – в Аскул Пиценский.
– Венузия – это юг Кампании, по дороге в Брундизий, а Аскул находится на северо-востоке от Рима, по другую сторону Апеннин. Им будет там неплохо.
– И долго они там пробудут? – поинтересовался Югурта.
Рутилий пожал плечами:
– Трудно сказать. Наверное, несколько лет. До тех пор, пока местные магистраты не сообщат сенату, что они не представляют опасности для Рима.
– Боюсь, они останутся там навсегда. Лучше бы им погибнуть со мной, Публий Рутилий!
– Нет, Югурта. Ты ведь не знаешь, какое будущее им суждено. Кто знает, что будет?
– Ты прав.
Обед закончился сластями и фруктами. Но Йампса и Оксинта не отдали десерту должное.
– Скажи мне, Квинт Цецилий, – обратился Югурта к Метеллу, когда остатки обеда были унесены и слуги подали неразбавленное вино из лучших сортов винограда, – что ты будешь делать, если когда-нибудь появится новый Гай Марий, с теми же силой, разумом, сердцем, такой же несокрушимый и обладающий бессмертием, но уже в шкуре римского патриция?
Метелл растерянно моргнул:
– Не знаю, что ты имеешь в виду, царь. Гай Марий – это Гай Марий.
– Не обязательно, – ответствовал умудренный Югурта. – Как бы ты отнесся к Гаю Марию, происходящему из знатных патрициев?
– Этого не может быть.
– Чепуха! Конечно может, – сказал Югурта, смакуя великолепное хиосское вино и обтирая рот краем туники.
– Я думаю, Квинт Цецилий хочет сказать, что Гай Марий может быть порожден только своим классом, – мягко заметил Рутилий Руф.
– Гай Марий может народиться решительно в любом классе, – возразил Югурта.
Теперь уже все римляне, бывшие за столом, покачали головой.
– Нет, – ответил за всех Руф. – То, что ты говоришь, может быть верно для Нумидии или для какой-нибудь еще страны. Но не для Рима. Никогда римский патриций не может быть таким, как Гай Марий.
Спор прекратился. Вскоре Публий Рутилий Руф отправился к себе, обитатели дома Метелла разошлись по своим спальням. Югурта, царь Нумидийский, разморенный отличной пищей, вином и приятной компанией, заснул крепко, без сновидений.
Когда слуга разбудил его за два часа до рассвета, Югурта почувствовал себя отдохнувшим и свежим. Он принял горячую ванну, тщательно оделся. Ему завили горячими щипцами волосы и бороду, уложили длинные, как колбасы, локоны, вплели в бороду золотые и серебряные нити, выбрили щеки, надели на него золотые и серебряные бусы, надушили, украсили диадемой и драгоценностями (которые уже были занесены в каталог писцами казначейства – после триумфа они будут разделены вместе с трофеями на Марсовом поле). Югурта вышел из своих покоев – истинный владыка эпохи эллинизма, увешанный регалиями и знаками своего достоинства с головы до пят.
– Сегодня, – сообщил Югурта своим сыновьям по дороге на Марсово поле, – я впервые увижу Рим.
Сулла встретил их среди хаоса толпы, освещенной лишь факелами, хотя из-за Эсквилина уже вставало солнце. Югурте показалось, что вся эта толкотня и шумиха понадобилась только для того, чтобы привлечь на Вилла Публика побольше народу.
Цепи, сковывавшие Югурту, были скорее символическими: куда в Италии бежать побежденному пуническому царю?
– Вчера вечером мы говорили о тебе, – доверительно сообщил Югурта.
– Да? – отозвался Сулла, одетый в серебряную кирасу и птериги. Его серебряный аттический шлем был украшен алыми перьями, а за спиной развевался алый плащ.
Югурта, привыкший видеть Суллу в широкополой соломенной шляпе, даже не сразу узнал его. Позади Суллы слуги несли на дощечках его награды – впечатляющая коллекция.
– Да, – подтвердил Югурта спокойно. – Мы спорили, кто же в действительности положил конец войне против меня – Гай Марий или ты.
Странные светлые глаза Суллы остановились на лице Югурты.
– Интересный спор, царь. На чьей же стороне был ты?
– На стороне правды. Я сказал, что войну выиграл Марий. Он принимал решения, а остальные выполняли их, кто лучше, кто хуже. В том числе и ты. И по его решению ты встретился с моим тестем Бокхом. – Югурта помолчал, затем улыбнулся. – Но поддержал меня в этом споре только Публий Рутилий, мой старый друг. Квинт Цецилий и его сын считают, что выиграл войну ты, потому что именно ты взял меня в плен.
– Ты выбрал правильную сторону, – согласился Сулла.
– Правильная сторона относительна.
– Только не в этом случае. Я никогда не находил общего языка с ними. – Пышный плюмаж на шлеме Суллы качнулся, указывая в сторону солдат. – У меня никогда не будет его дара общаться с ними. Видишь ли, я не испытываю к ним товарищеских чувств.
– Ты неплохо это скрываешь, – заметил Югурта.
– Да, но они об этом знают, можешь мне поверить, – сказал Сулла. – Войну выиграл Марий – с их помощью. То, что сделал я, мог совершить любой легат. – И Сулла, вздохнув, сменил тему: – Хорошо ли ты провел вечер, царь?
– С превеликим наслаждением. – Югурта тряхнул цепями, и они показались ему очень легкими. – Квинт Цецилий и его косноязычный сын устроили для меня великолепный обед. Если нумидийца спросить, что бы он хотел съесть перед смертью, он ответит: «Улиток». Вчера вечером я ел улиток.
– И сейчас ты сыт и доволен, царь.
Югурта улыбнулся:
– Хороший способ подготовиться к петле душителя, скажу я тебе.
– Нет, это я должен сказать тебе, – возразил Сулла, оскалив зубы, которые казались темнее его белоснежной кожи.
Югурта стал серьезным:
– Что ты имеешь в виду?
– Этим триумфальным шествием, царь Югурта, распоряжаюсь сегодня я. Значит, только я могу решать, как ты умрешь. Обычно таких, как ты, душат арканом. Но не обязательно. Есть ведь и другие способы. Например, сгноить тебя в подземной тюрьме Туллиан. – Сулла улыбнулся еще шире. – После такого роскошного обеда – и особенно после попытки посеять разногласия между мной и моими соратниками, – думаю, было бы обидно, если бы ты не успел переварить вчерашних улиток. Так что тебя не задушат, царь. Ты отдашь свою жизнь медленно, капля за каплей.
К счастью, сыновья Югурты стояли далеко и не слышали этого. Югурта смотрел, как Сулла взмахнул рукой в знак прощания, как он направился к царевичам и проверил их цепи. Кругом кипела суматоха, суетились слуги, раздавали венки на головы и победные лавровые гирлянды. Музыканты настраивали свои рожки и причудливые трубы, украшенные лошадиными головами, которые Агенобарб привез из Косматой Галлии. Танцоры повторяли пируэты, лошади фыркали и в нетерпении рыли копытами землю, запряженные в повозки быки с позолоченными рогами сонно покачивали цветочными гирляндами на шеях. Тут же стоял маленький ослик в нелепой соломенной шляпе, украшенной лавром, и его длинные уши торчали из специально вырезанных дыр. Беззубая старая карга с высохшей грудью, закутанная с ног до головы в пурпурную с золотом ткань, сидела на запряженной этим осликом повозке с видом первой в мире красавицы и таращила на царя глаза – глаза собаки Гадеса, охраняющей преисподнюю. Ей бы пристало иметь три головы.
А шествие уже началось. Обычно сенат и все магистры, кроме консулов, шли впереди; следом – лучшие музыканты, танцоры и комедианты; за ними – повозки с военными трофеями, а там уж все остальные танцоры, музыканты и комедианты, а также жрецы и предназначенные в жертву животные. Вслед за ними – самые знатные пленники и отличившийся в битве военачальник на колеснице. Замыкая шествие, маршировали легионы.
Но Гай Марий изменил традиционную последовательность шествия. Он ехал впереди трофеев, живых картин и платформ с тем, чтобы приехать на Капитолий и принести в жертву животных, а потом присутствовать на инаугурационном собрании в сенате. После этого должно состояться угощение в храме Юпитера Всеблагого Всесильного.
Югурта смог наконец в первый – и в последний – раз пройти по улицам Рима. Он понял, что еще не разучился радоваться. Что с того, что скоро ему предстоит умереть? Любой человек рано или поздно должен умереть, и нужно наслаждаться жизнью, даже если она заканчивается поражением. А эти римляне неплохо распорядились тут его деньгами. Его брат Бомилькар… Он ведь тоже окончил свои дни в тюрьме. Наверное, братоубийство неугодно богам, и не важно, ради чего оно совершается. В конце концов, только боги знают, сколько всего родственной крови было пролито Югуртой – если не им самолично, то, во всяком случае, по его вине. Что отмоет руки от братской крови?