Атес, около Вероны.
– Под предводительством самого царя Бойорикса, – добавил Марий, вобрав голову в плечи. – Мне все меньше и меньше это нравится.
– Третья группа – самая малочисленная и наименее сплоченная, – продолжал Сулла. – Тигурины, маркоманны и херуски. Их около двухсот тысяч. Их поведет Геторикс, вождь тигуринов. Сначала Бойорикс собирался послать их прямо через большие германские леса – Герцинский, Габретский и другие, – чтобы они с юга через Паннонию вошли в Норик. Потом, я думаю, он усомнился, смогут ли они это сделать, и решил сам пойти с ними по Данувию до Эна. Они войдут в Италийскую Галлию через Карнийские Альпы и попадут в Тергесту, а там недалеко Аквилея.
– И каждая группа имеет в распоряжении шесть месяцев, ты говоришь? – спросил Марий. – Я могу еще допустить, что тевтонам это удастся, но у кимвров маршрут намного длиннее, а у третьей, смешанной группы самый длинный путь.
– А вот тут ты ошибаешься, Гай Марий, – возразил Сулла. – В действительности от сборного пункта на Мозе, откуда начинают движение все три группы, все три расстояния почти одинаковы. За последние восемнадцать лет германцы переходили Альпы везде! Они ходили от истоков Данувия до Дакии. Они ходили от истоков Рена до Гелеллы. Они ходили от истоков Родана до Аравсиона. Они горные ветераны.
Марий со свистом вдохнул воздух через сжатые зубы:
– Клянусь Юпитером, Луций Корнелий, это блестяще! Но неужели они смогут это сделать? Я имею в виду, что Бойорикс должен рассчитывать на то, что все три отряда достигнут Италийской Галлии к октябрю?
– Думаю, тевтоны и кимвры обязательно успеют. У них хороший предводитель, и им все хорошо объяснили. В других я не уверен. Подозреваю, что и Бойорикс тоже. – Сулла поднялся с ложа и принялся ходить по комнате. – Есть еще одно, Гай Марий, и очень серьезное. После восемнадцати лет бездомного скитания германцы устали. И очень хотят осесть. Огромное количество детей успели вырасти и стать молодыми воинами, не зная своей родины. Был даже разговор о том, чтобы вернуться в Херсонес Кимврийский. Море давно отступило, и земля опять стала хорошей.
– Если бы так и случилось! – сказал Марий.
– Слишком поздно, – возразил Сулла, продолжая мерить шагами комнату. – Они выросли на хрустящем белом хлебе, на который могут намазать свое масло, которым могут собрать жир и кровь, капающую с мяса, и который могут добавить в эту их ужасную кровяную колбасу. Им нравится тепло южного солнца и близость высоких белых гор. Сначала Паннония и Норик, потом Галлия. Наш мир богаче. А теперь, когда у них есть Бойорикс, они решили завоевать для себя этот мир.
– Нет, пока я командую, этому не бывать! – воскликнул Марий и расслабился в кресле. – Это все? – спросил он.
– И все, и ничего, – отозвался Сулла немного печально. – Я мог бы рассказывать о них днями напролет. Но это все, о чем тебе нужно знать для начала.
– А что же твоя жена, сыновья? Ты оставил их, чтобы их там стукнули по голове, потому что нет воина, который стал бы их содержать?
– Забавно, правда? – удивленно спросил сам себя Сулла. – Я не смог так с ними поступить! Когда пришло время уходить, я понял, что не в силах их вот так оставить. Поэтому я отвез Герману и мальчиков к херускам. Они живут к северу от племени хаттов, по берегам реки Визургис. Ее родное племя входит в племя херусков, и называются они марсами. Странно, правда? У нас тоже есть марсы. И у германцев – марсы. Названия произносятся одинаково. Удивительно… Как все мы пришли туда, где сейчас живем? Неужели это в природе людей – бродить в поисках новых мест? Неужели и мы однажды устанем от Рима и отправимся куда-нибудь? Я очень много думал о мире с тех пор, как присоединился к германцам, Гай Марий.
Неизвестно почему последние слова Суллы вызвали у Мария слезы. Поэтому он ответил мягче, чем обычно:
– Я рад, что ты не бросил ее умирать.
– Я тоже, хотя у меня почти не было времени. Я беспокоился, что не попаду к тебе до консульских выборов, потому что считал, что моя информация очень поможет. – Он прокашлялся. – Фактически я взялся – от твоего имени, конечно, – заключить договор о мире и дружественном союзе с марсами Германии. Я считал, что таким образом мои германские сыновья смогут хотя бы почувствовать слабое дуновение Рима, вдохнуть его своими короткими прямыми носами. Германа обещала вырастить их так, чтобы они хорошо думали о Риме.
– Неужели ты ее никогда не увидишь? – спросил Марий.
– Конечно нет! – быстро ответил Сулла. – И близнецов тоже. Я больше никогда, Гай Марий, не отращу ни волос, ни усов, не уйду далеко от земель Срединного моря. Моему римскому желудку не нравятся мясо, молоко, масло, овсяная каша. Мне не нравится жить без ванны, мне не нравится пиво. Я сделал что мог для Германы и мальчиков, оставив их там, где отсутствие воина не будет означать для них смерть. Но я сказал Германе, что она должна попытаться найти себе другого мужа. Это разумно и правильно. Если все будет хорошо, они выживут. И мои мальчики вырастут хорошими германцами. Надеюсь, сильными воинами! И надеюсь, намного выше меня ростом! Ну а если Фортуна не уготовила им жить – что ж, я ведь не узнаю об этом, верно?
– Верно, Луций Корнелий. – Марий посмотрел на свои руки, державшие чашу с вином, и, кажется, удивился тому, что костяшки побелели.
– Я верю утверждениям Метелла Нумидийского Свина о твоем крестьянском происхождении, – весело сказал Сулла, – только в тех случаях, когда какое-нибудь событие пробуждает скрытую в тебе сентиментальность.
Марий рассвирепел:
– А самое худшее в тебе, Сулла, – это то, что я никогда не узнаю, какие скрытые пружины приводят тебя в движение. Что заставляет твои ноги ходить, твои руки – размахивать, почему ты улыбаешься, как волк. И о чем ты на самом деле думаешь. Этого я никогда, никогда не узнаю!
– Если тебя это утешит, свояк, никто этого не узнает. Даже я, – ответил Сулла.
В ноябре было похоже, что не стать Гаю Марию консулом на следующий год. Письмо от Луция Аппулея Сатурнина, казалось, отнимало всякую надежду. Народное собрание не выдвинет кандидатуру Мария на третий срок, пока он отсутствует.
Сенат не будет бездействовать. Весь Рим теперь убежден, что германцы вообще больше не придут. Фактически германцы превратились в страшилку для детей, которая стала привычной и уже не пугает.
Естественно, твои враги очень выиграли от того обстоятельства, что второй год ты находишься в Заальпийской Галлии. Твое присутствие там обходится государству слишком дорого и стоит больше средств, чем оно может предложить, даже продав всю имеющуюся пшеницу.
Я прощупал, каковы твои перспективы стать консулом в третий раз. Шансы существенно возрастут, если ты прибудешь в Рим. Но если ты сделаешь это, твои противники начнут говорить, что твое непременное присутствие в Галлии совершенно не обязательно.
Я сделал все, что мог, – в основном заручился поддержкой в сенате, чтобы тебе продлили срок командования со статусом проконсула. Это означает, что консулы, выбранные на следующий год, будут главнее тебя. И наконец, хорошая новость. Фаворит на должность консула в будущем году – Квинт Лутаций Катул. Выборщикам надоело, что он каждый год выставляет свою кандидатуру, поэтому они решили отделаться от него, проголосовав «за». Надеюсь, у тебя все хорошо. Прощай.
Закончив читать короткое послание Сатурнина, Марий долго сидел нахмурившись. Новости были неутешительные, и в тоне письма чувствовалась еле уловимая развязность. Похоже, Сатурнин уже решил, что Гай Марий – человек прошлого. Теперь он устанавливает для себя новые приоритеты. Гай Марий не наберет нужного количества голосов. И поддержки всадников не будет. Ибо германцы представляют собой меньшую угрозу, нежели война сицилийских рабов или проблема снабжения зерном. Ламия-чудовище издохла.
Но Ламия отнюдь не издохла, и имелся Луций Корнелий Сулла – живое доказательство этому. Только какой смысл посылать Суллу в Рим для подтверждения этого факта, если он, Гай Марий, не имеет предлога, чтобы сопровождать его? Без авторитетной поддержки Сулла в Риме ничего не добьется. Рим посчитает его историю шаткой, ненадежной, неприемлемой. Или оба они приедут в Рим, или никто не поедет.
Гай Марий взял чистый лист, перо и написал Луцию Апулею Сатурнину следующий ответ:
Что бы ты ни говорил, Луций Аппулей, помни: благодаря мне ты выжил, пока тебя не реабилитировали. Ты все еще мне обязан, и я ожидаю от тебя преданности.
Не думай, что я не сумею приехать в Рим. Еще может появиться такая возможность. По крайней мере, я ожидаю, что ты поступишь так, как если бы я действительно смог прибыть в Рим. И вот чего я хочу. Самая экстренная необходимость – отложить консульские выборы. Ты и Гай Норбан вполне можете это устроить. Народным трибунам такое под силу. И вы организуете мне это. Со всем усердием. Употребив всю свою энергию. А после этого ты мобилизуешь свои мозги – а они у тебя есть! – воспользуешься первой же возможностью и надавишь на сенат и народ, чтобы меня вызвали в Рим.
Я буду в Риме, не сомневайся. Если ты хочешь подняться выше народного трибуна, тебе выгоднее оставаться человеком Гая Мария.
И к концу ноября восточный ветер принес Гаю Марию смачный поцелуй Фортуны в виде второго письма от Сатурнина. Оно прибыло морем за два дня до того, как курьер сената и его экспедиторы достигли Гланума. Сатурнин писал на этот раз довольно смиренно:
Я не сомневаюсь, что ты сумеешь вовремя быть в Риме. И дня не прошло после получения мной твоего отрезвляющего письма, как твой уважаемый коллега Луций Аврелий Орест, младший консул, внезапно скончался. И, все еще болезненно ощущая твое неудовольствие, я воспользовался этим случаем, чтобы заставить сенат вызвать тебя в Рим. Это не входило в планы политиков. С помощью принцепса сената они порекомендовали господам сенаторам выбрать консула-суффекта, чтобы занять кресло, освобожденное Орестом. Но – поразительная удача! – только за день до этого Скавр произнес в сенате длинную речь о том, что твое присутствие в Заальпийской Галлии является оскорблением доверия всех хороших людей, что панику насчет германцев ты вызвал специально, чтобы тебя выбрали фактическим диктатором. Конечно, как только Орест умер, Скавр полностью изменил тон: что сенат не смеет отзывать тебя ввиду германской угрозы.