У меня не было времени, чтобы отложить выборы. Теперь я считаю, что этого делать и не следует. Вместо этого я выступил в сенате с очень хорошей речью о том, что наш уважаемый принцепс не может придерживаться одновременно двух противоположных точек зрения. Или угроза со стороны германцев есть, или ее не существует. Я напомнил о его речи, сказанной накануне. Тогда, заявил я, он уверял, что германской угрозы нет, поэтому нет нужды сажать суффекта в опустевшее кресло. Нет, сказал я, необходимо вызвать Гая Мария, и Гай Марий должен наконец выполнить работу, для которой он был выбран, – выполнить консульские обязанности. Мне не обязательно было обвинять Скавра в том, что он изменил свои позиции, желая подладиться к новым обстоятельствам. Все и так поняли.
Надеюсь, мое письмо опередит курьера. В это время года море надежнее суши. Я не хочу сказать, что ты не успеешь продумать все последствия. Но если мое письмо придет раньше курьера, у тебя будет немного больше времени, чтобы спланировать кампанию в Риме. Я начинаю обрабатывать выборщиков. Естественно, к тому времени, как ты приедешь в Рим, самые уважаемые представители народа уже будут упрашивать тебя баллотироваться в консулы.
– Мы едем! – радостно сообщил Марий Сулле, отдав ему письмо Сатурнина. – Пакуй вещи – время терять нельзя. Ты доложишь в сенате, что германцы вторгнутся в Италию с трех сторон осенью следующего года. А я скажу выборщикам, что я единственный человек, способный остановить их.
– И далеко ли я могу зайти? – изумленно спросил Сулла.
– Только если будет необходимо. Я лишь обозначу тему и скажу о выводах. А ты подтвердишь их истинность, но так, чтобы сенат не понял, что ты сам стал «варваром». – Марий посмотрел печально. – О некоторых вещах, Луций Корнелий, лучше не говорить вслух. Эти господа еще недостаточно тебя знают, чтобы понять, что ты за человек. Не давай им информации, которую потом они смогут использовать против тебя. Ты римский патриций. Так пусть они думают, что твои подвиги ты совершил, оставаясь стопроцентным римским патрицием.
Сулла покачал головой:
– Но ведь невозможно шпионить среди германцев в тоге римского патриция!
– Они этого не знают, – усмехнулся Марий. – Помнишь, что говорил в своем письме Публий Рутилий? Он назвал их «кабинетными вояками из задних рядов». А кроме того, все они шпионы, что в задних рядах, что в передних. Но правил шпионажа они не ведают. И не постигли бы их, даже если бы эти правила заталкивали им прямо в задницы! – И он засмеялся. – В самом деле, жаль, что я не попросил тебя еще ненадолго походить с усами и с длинными волосами. Тогда я нарядил бы тебя германцем и провел бы по Форуму. И знаешь, что бы случилось тогда?
Сулла вздохнул:
– Да. Никто бы меня не узнал.
– Правильно. Поэтому не будем их так смущать. Сначала говорить буду я. А ты – после меня, – сказал Марий.
В отличие от Гая Мария, Луцию Корнелию Рим не сулил ничего заманчивого – ни в политическом отношении, ни в семейной жизни. Несмотря на блестящую карьеру квестора и блестящее же исполнение роли шпиона, он оставался просто одним из многих энергичных молодых сенаторов под покровительством Первого Человека в Риме. Его политическая карьера продвигалась не слишком быстро, особенно если учесть, что Сулла довольно поздно появился в сенате. Он был патрицием, и поэтому ему нельзя стать народным трибуном. У него недоставало денег, чтобы сделаться эдилом, и в сенате он провел еще слишком мало времени, чтобы его выбрали претором. Это что касается политики.
Домашнюю атмосферу отравляли жена, которая слишком много пила и слишком мало обращала внимания на детей, и теща, которой Сулла очень не нравился.
Но как бы подавлен он ни был, он понимал: политический климат еще может измениться. А вот обстановка в доме могла теперь только ухудшаться. На этот раз ему куда труднее было вернуться в Рим – от германской жены к римской. Около года он жил с Германой в окружении более чуждом его аристократическому миру, нежели старый мир трущоб Субуры. Германа была его утешением, его крепостью, его опорой в том странном варварском обществе.
Внедриться в германское племя кимвров оказалось нетрудно. Сулла был чем-то бóльшим, чем просто воин, храбрый и сильный. Он был воин думающий. В храбрости и физической мощи он, конечно, много уступал германцам. Но там, где германцы были нелегированным металлом, он представлял собой сплав – прочный, скользкий, упругий. Сулла был маленьким человеком, встретившимся с гигантом. Человеком, который должен думать, чтобы превзойти противника в сражении. Поэтому в бою с испанцами на Пиренеях его сразу же заметили и приняли в воинское братство.
Потом он и Серторий поняли: если им нужно адаптироваться в этом странном мире, они должны превратиться не просто в солдат. Им необходимо найти себе ниши в политической жизни этих племен. Поэтому они разделились, выбрали разные племена, а потом и взяли себе жен – из числа недавно овдовевших.
Сулла заметил Герману, потому что та сама была чужачкой. Бездетная. Родом из чужого племени. Ее муж был вождем племени кимвров, иначе местные женщины не потерпели бы ее присутствия. Фактически она узурпировала место, которое должна была занять кимврийка. И разъяренные женщины мысленно уже разрывали ее на куски, когда Сулла – метеор среди воинов – забрался в ее повозку и тем самым предъявил на нее права. В том, что Сулла выбрал женщину из племени херусков, не было ни сантиментов, ни какой-то особенной симпатии. Просто она нуждалась в нем больше, чем любая другая. А также была обязана племени гораздо меньше, чем любая другая. Таким образом, если она и обнаружит его римские корни, то не выдаст.
Она была обыкновенной германской женщиной. Большинство их были рослыми, сильными, но грациозными, с длинными ногами, высокой грудью, соломенными волосами, самыми голубыми на свете глазами – и довольно симпатичным лицом, если не обращать внимания на большой рот и прямой маленький носик. Германа была намного меньше ростом, чем Сулла (для римлянина тот был высок, до шести футов ему не хватало всего трех дюймов, а вот Марий был очень высоким – шесть футов и один дюйм), и полнее, чем большинство ее соплеменниц. Ее волосы, очень густые и длинные, были неопределенного оттенка, всем известного под названием «мышиный», а глаза – под стать волосам, серые с желтовато-коричневыми пятнышками. Что касается остального, она была типичной германкой: череп правильной формы, нос – как короткое лезвие, острое и тонкое. Ей было тридцать лет. Не будь ее муж могущественным вождем, ее изгнали бы из племени и она бы погибла.
Что же в ней таилось такого, что заставило двоих мужчин, занимавших высокое положение, выбрать именно ее? Сразу и не поймешь. Ее первый муж находил ее непохожей на других и интересной – и только. Сулла считал ее истинной аристократкой, утонченной и очень сексуальной.
Они во всем подходили друг другу. Она была достаточно умной, чтобы понимать его, достаточно рассудительной, чтобы не мешать ему, достаточно страстной, чтобы доставлять ему удовольствие в постели. С ней было интересно разговаривать, она была достаточно трудолюбива и не доставляла ему лишних хлопот. Скот она содержала в порядке, кормила, доила, спаривала, лечила. Повозка Германы была всегда в идеальном состоянии, тент крепко натянут, починен, деревянный настил чист, все щели заделаны. Оси и чеки больших колес смазаны смесью масла и мясного жира. Все спицы и сегменты на месте. Кухонная утварь блестела, продукты тщательно оберегались от сырости и мародеров. Одежда и коврики проветривались и были заштопаны. Ножи отточены. Она всегда помнила, что где лежит. Германа была полной противоположностью Юлилле, однако Юлилла была римлянкой, как и он сам.
Когда Германа обнаружила, что беременна – а это случилось сразу же, – оба они очень обрадовались. Германа была счастлива еще по одной причине. Теперь она была оправдана в глазах племени, к которому не принадлежала. И обвинение в ее бесплодии пало теперь на голову умершего вождя. Это пришлось не по вкусу кимврам – они давно ее ненавидели. А поделать ничего не могли, потому что к весне, когда кимвры отправились на север, в земли атуатуков, Сулла уже сделался новым вождем. Это еще более усилило радость Германы.
В секстилии, после утомительной, но стойко перенесенной беременности, Германа родила близнецов, двух мальчиков, крупных, здоровых, рыжеволосых. Сулла назвал одного Германом, другого Корнелем. Он ломал голову над именем, которое увековечило бы его род, патрицианский род Корнелиев, но при этом не звучало бы слишком странно для германца. И он выбрал – Корнель.
Близнецы были так похожи между собой, что даже родители не могли их различить. Им хорошо было вдвоем. Они быстро росли, хорошо развивались, почти не плакали.
Близнецы были редкостью, и их рождение у этой странной иноземной пары посчитали знаком достаточно важным, чтобы выбрать Суллу вождем целой группы небольших племен. Он стал членом большого совета, созываемого Бойориксом от трех германских народов, после того как царь кимвров положил конец трениям между атуатуками и тевтонами.
Конечно, Сулла знал, что должен будет уйти, но отложил свой уход до большого совета. Он беспокоился о судьбе Германы и сыновей. Что будет с ними, когда он уйдет? Мужчинам своего племени он мог доверять, но женщинам – никогда. В любой ситуации, касающейся внутренней жизни племени, женщины решают все. Как только Сулла уедет, Герману до смерти забьют палками. Может быть, ее сыновей и оставят в живых, но ее – нет, ни за что.
Настал сентябрь, пора было что-либо решать. И Сулла принял решение. Оно противоречило его собственным интересам и интересам Рима. Хотя времени оставалось в обрез, перед возвращением к Марию Сулла отвез Герману в ее собственное племя. Как неизбежное следствие, ему пришлось открыть ей, кто он такой на самом деле. Но она не столько удивилась, сколько пришла в восхищение. Он увидел, как изумленно посмотрела она на сыновей, словно только сейчас поняла, какое значение они имели – эти отпрыски полубога. Она не стала горевать, когда он сообщил, что вынужден покинуть ее навсегда, и была благодарна, когда узнала, что сначала он отвезет ее к марсам, в надежде, что среди своего народа она будет в безопасности.