Катул Цезарь сердито поднял брови:
– Какое это имеет значение, если германцы будут отброшены?
– Но они вовсе не собираются поворачивать назад, Квинт Лутаций. Повернуть назад в это время года, когда на севере ничего нет, кроме снега, а трава и зерно Италийской Галлии – лишь в нескольких милях южнее? – Сулла энергично покачал головой. – Нам их здесь не остановить.
Другие командиры беспокойно зашевелились. Все они, конечно, заметили, как сильно Сулла нервничал с тех пор, как начался этот переход. Их здравый смысл просто кричал, что действия Катула Цезаря неумны. Сулла и не скрывал от них своего волнения. Если он должен помешать Катулу Цезарю потерять армию, ему потребуется поддержка старших офицеров.
– Мы дадим бой здесь! – решительно заявил Катул Цезарь.
Перед его мысленным взором стоял бессмертный Леонид, царь Спарты, защитник Фермопил, с горсточкой героических спартанцев. Разве имеет значение, что тело безвременно умерло, если наградой стала неувядаемая слава?
Кимвры были совсем близко. Продвигаться дальше на север римская армия уже не могла. Она остановилась у Тридента. При этом Катул Цезарь еще настоял на том, чтобы перейти мост всей армией и разбить лагерь по ту сторону реки, в таком узком месте, что лагерь растянулся на целые мили на север и на юг. Каждый легион буквально сидел на плечах другого, с последним легионом – у самого моста.
– Я слишком избалован, – сказал Сулла старшему центуриону легиона, ближайшего к мосту, сильному, спокойному самниту из Атины по имени Гней Петрей. Его легион состоял тоже из самнитов-неимущих, и был он вспомогательным.
– Как так? – спросил Гней Петрей, глядя на сверкающую водную гладь со стороны моста, который не имел перил, а лишь низкий барьер из бревен.
– Я проходил службу только под началом Гая Мария, – объяснил Сулла.
– Поделись удачей, – попросил Гней Петрей. – Я-то надеялся, что у меня будет шанс! – Он фыркнул иронически. – Однако, похоже, не будет у нас такого шанса, Луций Корнелий.
С ними был еще третий человек, командир этого же легиона, военный трибун. Не кто иной, как Марк Эмилий Скавр Младший, сын принцепса сената – горькое разочарование для своего доблестного отца. Скавр Младший, тоже глядевший на реку, повернулся к старшему центуриону.
– Что ты хочешь этим сказать? – осведомился он.
Гней Петрей снова фыркнул:
– Мы все здесь умрем, трибун.
– Умрем? Все? Почему?
– Гней Петрей хочет сказать, Марк Эмилий, что очередной высокородный тупица поставил всех нас в очередную невозможную ситуацию.
– Ты ошибаешься! – горячо воскликнул молодой Скавр. – Я заметил, что ты, кажется, не понял стратегию Квинта Лутация, когда он объяснял ее нам.
Сулла подмигнул старшему центуриону:
– Тогда объясни нам ее ты, военный трибун! Я весь внимание.
– Ну вот. Германцев – четыреста тысяч, а нас – только двадцать четыре тысячи. Поэтому мы, вероятно, не можем встретить их на открытом месте, – стал объяснять молодой Скавр, ободренный пристальным вниманием этих двух воинов. – Единственная возможность для нас побить их – это зажать противника в таком узком пространстве, в каком только может развернуться наша армия, не шире, и колотить их со всей силой и умением. Когда они поймут, что мы не двинемся с места, тогда они сделают то, что и всегда, – они уйдут.
– Так вот как ты понял, – протянул Гней Петрей.
– Так это так и есть! – нетерпеливо воскликнул молодой Скавр.
– Так это так и есть! – повторил Сулла и засмеялся.
– Так это так и есть! – Гней Петрей тоже засмеялся.
Молодой Скавр изумленно уставился на них. Ему вдруг стало страшно от этого зловещего веселья.
– Ради всех богов, что в этом смешного?
Сулла вытер выступившие от смеха слезы:
– Смешно, молодой Скавр, потому что это безнадежно наивно. – Рука его взметнулась вверх и жестом художника обвела горные склоны с обеих сторон долины. – Посмотри вон туда! Что ты видишь?
– Горы, – отозвался молодой Скавр, удивляясь все больше и больше.
– Пешеходные тропы, вьючные и звериные тропы – вот что видим мы со старшим центурионом! Разве ты не заметил эти маленькие, словно украшенные бахромой, терраски, которые делают горы похожими на критские юбки? Кимврам много не потребуется – всего лишь забраться на эти террасы, и они в три дня окружат нас. А тогда, молодой Марк Эмилий, мы окажемся между молотом и наковальней. Раздавленные, как жук под сапогом.
Молодой Скавр побледнел так страшно и внезапно, что Сулла и Петрей поспешили подхватить его, чтобы он не упал в воду. В этом ледяном потоке почти мгновенно погибало все живое.
– Наш командующий придумал плохой план! – резко сказал Сулла. – Нам следовало ждать кимвров между Вероной и озером Бенак, где у нас была бы тысяча вариантов, как их заманить в ловушку, и достаточно места, чтобы эту ловушку захлопнуть.
– Почему же тогда никто не скажет Квинту Лутацию? – прошептал молодой Скавр.
– Потому что он еще один тупоголовый, упрямый консул, – объяснил Сулла. – Он не желает слушать ничего, кроме той напыщенной тарабарщины, которая стучит в его собственной голове. Единственный человек, кого он еще мог бы выслушать, – это Гай Марий. Но Гай Марий не будет ничего говорить. Нет, Марк Эмилий, наш полководец Квинт Лутаций Катул Цезарь полагает, что лучше всегда драться так, как при Фермопилах. Но если ты помнишь историю, то знаешь: одной-единственной узенькой тропинки вокруг горы оказалось достаточно, чтобы разбить Леонида.
Молодой Скавр икнул.
– Простите! – воскликнул он и бросился в свою палатку.
Сулла и Петрей смотрели, как он петлял, стараясь сдержать тошноту.
– Это не армия, это фиаско, – махнул рукой Петрей.
– Нет, просто хорошая маленькая армия, – возразил Сулла. – Но вот командиры – полное фиаско.
– Кроме тебя, Луций Корнелий.
– Кроме меня.
– У тебя что-то на уме, – сказал Петрей.
– Да, это правда. – И Сулла улыбнулся, показав свои длинные зубы.
– А можно спросить, что именно?
– Конечно, Гней Петрей. Но давай условимся: я расскажу тебе, скажем, в сумерки, хорошо? На месте сбора твоего легиона. Мы с тобой проведем остаток дня, предупреждая всех командиров, что с наступлением сумерек будет совещание. – Он что-то быстро просчитал в уме. – Всего около семидесяти человек. Но эти семьдесят многого стоят. Ты берешь на себя три легиона в этом конце долины, а я вскочу на своего верного мула и приведу три других легиона с дальнего конца.
Кимвры появились в тот же день с северной стороны. Они ворвались в долину, значительно опередив свои повозки, и остановились недалеко от укреплений римского лагеря. И остались там. А шепоток уже полетел по легионам, и разведчики отправились на север, чтобы заглянуть через плетеный бруствер. И там они увидели столько вооруженных людей, сколько ни один римлянин не видел никогда в жизни. И все эти вооруженные люди были гигантского роста.
Совещание, проведенное Суллой в самнитском лагере, было очень коротким. Когда оно закончилось, было еще достаточно светло, и они прошли с Суллой во главе через мост, в Тридент. Катул Цезарь собрал там свое совещание в доме местного магистрата, чтобы обсудить появление кимвров. Он как раз выказывал недовольство отсутствием своего заместителя, когда Сулла – без кирасы, в кожаном доспехе, птеригах и с мечом и кинжалом на поясе – вошел в переполненную комнату.
– Я был бы тебе крайне благодарен, Луций Корнелий, если бы ты не опаздывал, – холодно сказал Катул Цезарь. – Пожалуйста, сядь, и мы приступим к делу – составим план нашей завтрашней утренней атаки.
– Прошу прощения, времени рассиживаться у меня нет, – заявил Сулла.
– Если у тебя нашлись более важные дела, то ступай! – воскликнул Катул Цезарь. Лицо его покрылось пятнами.
– Да я никуда и не собираюсь идти, – отозвался Сулла, улыбаясь. – Важные дела мои как раз здесь, в этой комнате. И самое важное – то, что завтра утром никакого сражения не будет.
Катул Цезарь вскочил на ноги:
– Не будет сражения? Почему?!
– Потому что в армии мятеж и я – его подстрекатель. – Сулла извлек меч из ножен. – Входите, центурионы! – крикнул он. – Будет немного тесновато, но мы все поместимся.
Никто из присутствующих в комнате не проронил ни слова: Катул Цезарь – потому что был слишком зол, остальные – от изумления. Некоторые почувствовали облегчение: далеко не всем старшим офицерам было по душе предстоящее утром сражение. Семьдесят центурионов вошли в дверь и встали за спиной Суллы и по сторонам. Образовалось небольшое пустое пространство между мятежниками и старшими офицерами Катула Цезаря, которые теперь были прижаты к стене – в буквальном смысле этого слова.
– Тебя за это скинут с Тарпейской скалы! – крикнул Катул Цезарь.
– Если потребуется – пусть! – ответил Сулла и вложил меч в ножны. – Но когда мятеж можно считать действительно мятежом, Квинт Лутаций? Как долго может солдат слепо повиноваться? Разве это истинный патриотизм – покорно тащиться на смерть, когда полководец, отдающий приказы, – полный тупица?
Было очевидно, что Катул Цезарь не мог найти достойного ответа на такую грубую откровенность. С другой стороны, он был слишком горд, чтобы нечленораздельно лепетать протесты, и слишком уверен в своем положении, чтобы вообще не вести разговоры с наглецами. В конце концов он вымолвил с холодным высокомерием:
– Это необоснованно, Луций Корнелий!
– Согласен, необоснованно, – кивнул Сулла. – С другой стороны, наше присутствие здесь, в Триденте, также необоснованно. Завтра кимвры отыщут по склонам гор сотни тропинок, проложенных крупным рогатым скотом, овцами, лошадьми и волками. И здесь не одна тропа Анопея, а сотни таких Анопей! Ты не спартанец, Квинт Лутаций, ты римлянин, и я удивляюсь, что ты вспоминаешь Фермопилы, как спартанец – не как римлянин! Разве твои учителя не рассказывали тебе, как Катон Цензор использовал тропу Анопеи, чтобы окружить царя Антиоха? Или твой воспитатель считал Катона Цензора слишком низкородным, чтобы служить примером для чего-нибудь, кроме высокомерного презрения? Лично меня в Фермопилах восхищает Катон Цензор, а не Леонид и его воины, к