Как только ты двинулся на восток от Альп, чтобы соединиться с Катулом Цезарем в Италийской Галлии, Свин и его Свиненок задались целью раздуть вклад Катула Цезаря в кампанию против кимвров выше всех разумных пределов. Так что, когда пришла весть о победе под Верцеллами и сенат собрался в храме Беллоны, было уже много желающих послушать, что скажет Свин.
Говоря коротко, он предложил отметить лишь два триумфа: твой – за Аквы-Секстиевы и Катула Цезаря – за Верцеллы! Тот факт, что в сражении при Верцеллах главнокомандующим был ты, а не Катул Цезарь, совершенно игнорируется! Его аргумент – чисто юридический: участие принимали две армии, одна под командованием консула, то есть тебя, а другая – под командованием проконсула, то есть Катула Цезаря. Количество трофеев, сказал Свин, к сожалению, невелико. Недостаточно, чтобы праздновать три триумфа. Поэтому, поскольку ты еще не отмечал свой триумф за Аквы-Секстиевы, ты можешь это сделать сейчас, а Катул Цезарь отметит триумф за Верцеллы. Второй триумф за то же сражение, положенный тебе, был бы излишеством.
Луций Аппулей Сатурнин вскочил и начал было возражать, но его заглушили криками, поскольку в этом году он не занимает государственных постов и, следовательно, не может заставить уважаемых сенаторов уделить ему внимание. В результате сенат проголосовал за два триумфа. Твой – только за Аквы-Секстиевы, прошлогоднее сражение, поэтому менее важное. А Верцеллы – сражение нынешнего года и поэтому в глазах всех самое важное – представлены чуть ли не исключительной заслугой Катула Цезаря. Таким образом народу будут навязывать мнение, что ты не имеешь никакого отношения к поражению кимвров в Италийской Галлии, что героем сражения был Катул Цезарь. Твоя собственная глупость отдала ему бóльшую часть трофеев и все германские штандарты, захваченные на поле боя. Это окончательно решило вопрос. Когда у тебя хорошее настроение и твоя щедрость затмевает твой разум, ты совершаешь свои самые грубые ляпсусы.
Не знаю, что ты сможешь сделать по этому поводу. Все это было подготовлено заранее, подтверждено голосованием – официально и записано в архивы. Меня душит гнев, но те, кто «делает политику» (как их называет Сатурнин), или «хорошие люди» (как их именует Скавр), одержали верх. Тебе не достигнуть заслуженного престижа. Много лет назад в Нуманции мы увековечили грязевую ванну, которую Метелл принял среди своих сотоварищей-свиней, навесив на него свиное прозвище.
Довольно, не то не миновать мне апоплексического удара. Закончу послание известием о том, что в Сицилии дела идут хорошо. Маний Аквилий великолепно справляется со своими обязанностями, и это выставляет Сервилия Авгура в совершенно невыгодном свете. Однако он выполнил обещанное – привлек Лукулла к суду за измену. Лукулл настаивал на том, что сам будет себя защищать, но ничего хорошего из этого не вышло – из-за этих проклятых сопливых всадников. Он выступал на суде с замораживающим высокомерием. Присутствующие и судьи тотчас вообразили, что это высокомерие направлено против них. Еще один упрямый идиот этот Лукулл. Естественно, его признали виновным! Думаю, единогласно. Жестокость приговора невероятна. Его изгоняют из Рима. Отныне он имеет право проживать на расстоянии не менее тысячи миль от города, а это означает лишь два места – Антиохию или Александрию. Лукулл предпочел Птолемея Александрийского Грипу Антиохийскому. По решению суда у него конфисковано все – дома, земли, инвестиции, все имущество в городе.
Лукулл не стал ждать, пока его выдворят. Он даже не узнал, в какую же сумму оценили его имущество. Препоручил свою шлюху-жену заботам ее брата Свина – это ему небольшое наказание! – а старшего сына, шестнадцатилетнего и с точки зрения государства уже совершеннолетнего, предоставил самому себе. Он не поручил своего одаренного сына Свину! Интересно, правда? Младшего, четырнадцатилетнего, усыновил Марк Теренций Варрон Лукулл.
Скавр говорил мне, что оба мальчика поклялись предъявить иск Сервилию Авгуру, как только Варрон Лукулл сможет надеть тогу мужчины. Прощание их с отцом было душераздирающим, можешь себе представить. Скавр уверяет, будто Лукулл уедет в Александрию и там покончит с собой. И что оба мальчика в этом не сомневаются. Но важнее всего для Лициниев Лукуллов то обстоятельство, что всю эту боль и нищету навлек на них выскочка, «новый человек», Сервилий Авгур. Вы, «новые люди», никогда не будете друзьями для сыновей Лукулла.
Во всяком случае, когда мальчики Лукулла будут достаточно взрослыми, чтобы вместе привлечь к суду Сервилия Авгура, это будет уже другой суд – за вымогательство. Подготовленный другим Сервилием, довольно неясного происхождения, – Гаем Сервилием Главцией. Клянусь Поллуксом, этот парень великолепный законодатель! Система суда жесткая и непривычная, но работает. Конечно, суд опять находится в руках всадников, что не по душе наместникам, но – искусный. Любой обвиненный этим судом нигде не может выступать публично. Люди с латинскими правами, успешно обвинившие преступника, становятся гражданами Рима. Теперь в процессе судопроизводства разрешается делать перерыв. Старая процедура суда ушла в прошлое. Показания свидетелей, как продемонстрировали несколько слушаний, теперь не столь важны, как выступления самих адвокатов. Великое благо великим адвокатам.
И – последнее, но не менее важное. У этого странного человека Сатурнина опять неприятности. Правда, Гай Марий, я боюсь за его рассудок. Нет логики. Я считаю, что он заразился от своего друга Главции. У обоих блестящий ум, но иногда они так непостоянны, словно выжили из ума. Или, может быть, принимая участие в общественной жизни, они просто не знают, чего хотят. Даже самый отъявленный демагог имеет перед собой цель и идет к ней. Он хочет чего-то определенного – стать претором или консулом. Но ничего подобного я в этой паре не вижу. Они ненавидят старый стиль правления, они ненавидят сенат. Но не могут предложить что-то взамен. Может быть, они то, что греки называют анархистами? Я ни в чем не уверен.
Есть еще новость. Недавно чаша весов склонилась не в пользу Никомеда, царя Вифинии. Дело касается царя Митридата Понтийского. Наш молодой друг с восточных окраин Понта прислал послов. И достаточно умных послов, которые сразу же разглядели тайную слабость всех нас, римлян, – деньги! Не добившись успеха с петицией о заключении договора о дружбе и союзе, они принялись подкупать сенаторов! И те хорошо отблагодарили – у Никомеда появился повод к беспокойству, скажу я тебе.
Тогда Сатурнин появился на трибуне и стал проклинать всех тех в сенате, кто готов был предать Никомеда и Вифинию в пользу Митридата и Понта. «У нас уже много лет договор с Вифинией, – сказал он, – а Понт – извечный враг Вифинии. Здесь деньги, конечно, сыграли роль, – сказал он, – и Рим собирается предать своего друга и союзника ради того, чтобы несколько сенаторских кошельков стали еще толще!»
Передают – сам я не был там и не слышал, – что он сказал что-то вроде: «Мы все знаем, как дорого может обойтись трясущимся старым сенаторам женитьба на резвых девицах, едва окончивших школу, не правда ли? Я хочу сказать, жемчужные ожерелья и золотые браслеты значительно дороже склянки с тонизирующим напитком, который Тицин продает в своей лавке в Мацеллум Куппеденис. И кто может сказать, что резвая девица не является более эффективным средством, чем тонизирующий напиток Тицина». О-хо-хо! Он высмеял еще и Свина, а потом обратился к толпе: «А что же наши парни в Италийской Галлии?»
В результате несколько понтийских послов были избиты. Они пошли в зал заседаний сената жаловаться. На что Скавр и Свин привлекли Сатурнина к его же собственному суду, обвиняя его в сеянии раздора между Римом и аккредитованным посольством от иноземного монарха. В день суда наш народный трибун Главция созвал народное собрание и обвинил Свина в том, что он организует еще одно слушание, чтобы отделаться от Сатурнина. Мол, раньше, будучи цензором, он не мог сделать этого, а теперь дорвался. И нанятые гладиаторы, которые, кажется, у Сатурнина всегда под рукой, окружили присяжных. Вид у них был такой, что присяжные предпочли не рассматривать иск. Понтийские послы быстро убрались домой без договора. Я согласен с Сатурнином: было бы гадко отказаться от нашего друга и союзника в пользу его традиционного врага только потому, что его враг теперь намного богаче и сильнее.
Все, заканчиваю, Гай Марий! Я же только хотел сообщить тебе о триумфах до того, как получишь официальное сообщение, с которым сенат не будет спешить. Хотел бы я, чтобы ты что-нибудь предпринял, но сомневаюсь.
– Так вот, значит, как! – угрожающе воскликнул Марий, закончив читать письмо.
На ответное послание, совсем короткое, он потратил немало времени. Потом послал за Квинтом Лутацием Катулом Цезарем.
Катул Цезарь явился, полный энтузиазма, ибо курьер, который доставил Марию письмо от Рутилия Руфа, вручил письма и ему – от Метелла Нумидийского и Скавра.
Катул Цезарь был разочарован, узнав, что Марию уже известно о двух триумфах. Катул Цезарь представлял себе, какое лицо будет у Мария, когда он услышит об этом. Но это было уже не столь важно. Триумф есть триумф.
– Я бы хотел вернуться в Рим в октябре, если ты не возражаешь, – сказал Катул Цезарь, растягивая слова. – Я отмечу свой триумф первым, поскольку ты, как консул, не можешь уехать так рано.
– Я не разрешу тебе уехать, – весело ответил Марий. – Мы возвратимся в Рим вместе в конце ноября, как и планировали. Я только что отправил письмо в сенат от имени нас обоих. Хочешь послушать? Я не заставлю тебя разбираться в моем почерке. Сам тебе прочитаю.
Он взял небольшой лист, расправил его и прочитал Катулу Цезарю.
Гай Марий, консул пятого срока, благодарит сенат и народ Рима за проявленный интерес и внимание к празднованию триумфов – его и проконсула Квинта Лутация Катула. Я восхищен экономностью почтенных сенаторов, которые назначили всего по одному триумфу для каждого из римских военачальников. Однако непомерно высокая цена этой длинной войны беспокоит меня и Квинта Лутация даже больше, нежели уважаемых сенаторов. А поэтому Гай Марий и Квинт Лутаций Катул разделят один общий триумф. Пусть весь Рим станет свидетелем полного согласия и единомыслия своих полководцев, когда они,