– Твое лицо, – вымолвила она, вся побелев.
Он потрогал щеку. Пальцы левой руки тоже почти не слушались.
– Что это? – спросил он.
– Твое лицо… Левая сторона вся отвисла… – Дыхание у нее перехватило, когда она поняла, что случилось. – О Гай Марий! У тебя был удар!
Он не чувствовал никакой боли, не ощущал никаких изменений – он отказывался верить ей, пока она не принесла большое полированное серебряное зеркало и он сам смог увидеть себя. Правая сторона лица оставалась нормальной. Как обычно. Не очень, конечно, строго очерченная, как и следует в его возрасте. Зато левая выглядела расплавленной восковой маской.
– Но я не чувствую никакой разницы! – потрясенный, воскликнул он. – Голова совершенно ясная, ничего не болит. Язык не очень ворочается, но ты ведь понимаешь, что я говорю, и я понимаю, что ты говоришь! Левая рука неловкая, но я могу ею двигать. Нигде не болит!
Когда он, трясясь от гнева, запретил звать доктора, Юлия согласилась только из страха, что, если она ослушается, его состояние ухудшится. Весь день она наблюдала за ним. Когда ей вскоре после полуночи удалось уговорить его лечь спать, она уже могла сообщить ему, что паралич не прогрессирует. Изменений в состоянии мужа она не заметила.
– Уверена, это хороший знак, – сказала Юлия. – Со временем тебе станет лучше. Тебе просто надо отдохнуть. Побудем здесь подольше.
– Я не могу! Они подумают, что у меня не хватает мужества встретиться с ними лицом к лицу!
– Если они захотят навестить тебя – а я уверена, что они приедут, – они сами убедятся, в чем дело. Нравится тебе это или нет, ты останешься здесь, пока тебе не станет лучше, – сказала Юлия властно, что прежде было ей совершенно несвойственно. – Нет, и не спорь со мной! Я права. Ты знаешь, что я права! Чего ты сможешь добиться, если вернешься в Рим в таком состоянии? Разве что еще одного удара!
– Ничего, – пробормотал он и в отчаянии бросился на кровать. – Юлия, Юлия! Я чувствую себя уродливым, но вовсе не больным! Я должен поправиться!
– Им не одолеть тебя, Гай Марий, – уверенно произнесла она. – Единственное, что способно победить тебя, – это смерть. А ты ведь не собираешься умирать от этого маленького удара. Паралич пройдет. И если ты отдохнешь, будешь заниматься гимнастикой, умеренно питаться, перестанешь пить вино и прекратишь беспокоиться о том, что творится в Риме, – это произойдет значительно быстрее.
Весенних дождей не было ни на Сицилии, ни на Сардинии. И в Африке их было мало. А потом, когда пшеница стала колоситься, с неба полило. Наводнения и насекомые-паразиты совершенно погубили посевы. Небольшой урожай из Африки достался Путеолам и Остии. Это означало, что в Риме четвертый год подряд будут высокие цены на зерно, недостаток в его количестве и, как следствие, голод.
Младший консул, фламин Марса Луций Валерий Флакк, остался с проблемой лицом к лицу. Зернохранилища, расположенные у подножия Авентинского холма, рядом с римским портом, были почти пусты. И частные зернохранилища вдоль Этрусской улицы тоже не ломились от запасов. И это малое количество, как сообщили Флакку и его эдилам торговцы зерном, будет продано по пятьдесят сестерциев за один модий – около шести килограммов. Вряд ли кто-нибудь из простых людей сможет позволить себе выложить за хлеб хотя бы четверть этой суммы. Имелись, конечно, другие, более дешевые продукты, но нехватка пшеницы привела к общему повышению цен на все продукты – из-за возросшего спроса. Желудки, привыкшие к хорошему хлебу, трудно переносили жидкую овсяную кашу и турнепс, которые превращались в основные блюда на кухне простонародья в голодные времена. Сильные и здоровые выживали, а старые, слабые и больные зачастую умирали. Погибали и дети.
К октябрю среди простого люда началось брожение. Начал распространяться страх. Бедняков Рима подстерегала голодная смерть. Многие граждане третьего и четвертого классов начали обзаводиться оружием, чтобы защитить свои кладовые от налетов.
Луций Валерий Флакк посоветовался с курульными эдилами, ответственными за закупку зерна от имени государства. Вместе они обратились к государству за дополнительной суммой, чтобы где-нибудь – где только можно – купить зерно. Какое угодно – ячмень, просо, пшеницу любого сорта. Но сенат остался равнодушным. Бедняки умирали слишком далеко – где-то внизу. Сенаторам не было дела до голодных бунтов простонародья.
И что еще хуже, два молодых человека, занимавшие должности квесторов казначейства, оказались исключительно безжалостны. Судьба простых граждан Рима мало беспокоила их даже в лучшие времена. Когда их попросили дать заем на нужды Рима, оба ответили, что намерены прекратить необоснованное расхищение казны, то есть не станут давать деньги ни на армию неимущих, ни на зерно для них. Старшим из двух казначеев был не кто иной, как Цепион Младший, сын того консула, который украл золото Толозы и проиграл сражение при Аравсионе. Другой – Метелл Свиненок. У обоих были счеты с Гаем Марием.
В практике сенаторов не было еще случая, когда рекомендации казначейства не выполнялись. На запрос о состоянии финансов Цепион и Метелл Свиненок ответили, что денег на зерно нет. Из-за огромных расходов, вызванных многолетней необходимостью вооружать и кормить армии из неимущих, казна опустела. Трофеи и дани – результат войн с Югуртой и с германцами – не смогли выправить отрицательный финансовый баланс казны. Так доложили два квестора казначейства. Они показали бухгалтерские книги, чтобы доказать свою правоту. Рим разорен. Те его граждане, кто не в состоянии заплатить за зерно, будут голодать. Извините, но такова реальная ситуация.
К началу ноября весь Рим уже знал, что государственного зерна по разумным ценам не будет. Но ни слова не говорилось о неурожае или о скупых квесторах. Просто говорили: мол, дешевого хлеба не будет.
И сразу же Форум стал заполняться людьми, которые обычно туда не ходили, а завсегдатаи исчезли или прятались в задних рядах пришельцев. Эти толпы состояли из неимущих и граждан пятого класса. Настроены они были решительно. Сенаторы и другие облаченные в тогу люди шли по территории, которая, как они думали, принадлежала им, под градом насмешек и свиста. Сначала казалось, что запугать сенаторов трудно, но потом свист сменился дождем фекалий, навоза, вонючего ила из Тибра, отбросов. Чтобы избежать этого, сенат отменил свои собрания, оставив без сенаторской поддержки горемык банкиров, торговцев, адвокатов, трибунов казначейства, страдающих от нападок разъяренной толпы.
Недостаточно сильный, чтобы взять на себя инициативу, младший консул Флакк решил не вмешиваться. Цепион Младший и Метелл Свиненок поздравили себя с хорошо выполненной работой. Если за зиму умрут несколько тысяч неимущих, меньше народа придется кормить.
В это самое время народный трибун Луций Аппулей Сатурнин собрал народное собрание и внес законопроект о зерне. Государство должно немедленно закупить зерно – пшеницу, ячмень, просо – в Италии и Италийской Галлии и продать его по очень низкой цене – по одному сестерцию за модий. Конечно, Сатурнин ни слова не сказал ни о невозможности привезти морем что-то из Италийской Галлии, ни о том, что нигде южнее Апеннин невозможно купить зерна. Он лишь хотел собрать толпу, то есть выставить себя в глазах народа единственным его спасителем. Оппозиции почти не было ввиду отсутствия сенаторов. От голода так или иначе страдали все, кроме богачей. Поэтому все были на стороне Сатурнина: и третий, и четвертый классы, и даже многие центурии второго класса. К концу ноября весь Рим стал его сторонником.
– Если народ не может позволить себе купить пшеницу, он остается без хлеба! – кричала гильдия мукомолов и пекарей.
– Если народ голодный, он не может хорошо работать! – кричала гильдия строителей.
– Если люди не могут прокормить своих детей, что станется с их рабами? – кричала гильдия вольноотпущенников.
– Если люди настолько голодны, что начинают грабить магазины и опрокидывать прилавки на рынке, что с нами-то будет? – кричала гильдия торговцев.
– Если люди примутся совершать набеги на наши участки в поисках пищи, нам нечего будет продавать! – кричала гильдия зеленщиков.
Но сенаторы продолжали откладывать заседания. Они боялись собираться даже в храмах, в стороне от проторенных дорог. Так что решение проблемы предоставлялось Сатурнину. А его решение основывалось на ложной предпосылке о том, что зерно есть и государство может его купить. Он сам вполне искренне считал, что кризис создан искусственно и виновны в этом политики сената, вступившие в преступный союз с высшими эшелонами торгашей и производителей зерновых.
Все лица на Форуме были обращены к нему, как гелиотропы к солнцу. Распаляя себя магией своего ораторского искусства, он начал верить в каждое сказанное им слово, более того – он поверил каждому лицу в толпе, на котором останавливался его взор. Он уверовал в новый способ управления Римом. Для чего нужны все эти консулы, сенаторы, когда толпы народа заставляют их бежать домой поджав хвосты? Когда ставки сделаны и настает момент бросать кости, только он, народ, и имеет значение. Только эти обыкновенные лица в огромной толпе. Именно у них была реальная власть, а те, кто воображал, будто власть принадлежит им, владели ею лишь до тех пор, покуда дозволял народ.
Так какое значение имело консульство? Какое значение имел сенат? Болтовня, жаркие споры – и ничего более! В Риме не было армий – те оставались в центрах военной подготовки под Капуей. Консулы и сенат держали в руках власть, не обладая военной поддержкой. Но здесь, на Форуме, – здесь была истинная власть. Здесь были массы, способные поддержать эту власть. Так ли уж непременно требуется быть консулом, чтобы стать Первым Человеком в Риме? Это не обязательно! Постиг ли эту истину Гай Гракх? Или его заставили покончить с собой, прежде чем он смог понять это?
«Я буду Первым Человеком в Риме, – думал Сатурнин, вглядываясь в лица толпы. – Но не как консул. Как народный трибун. Настоящая власть – у народных трибунов, а не у консулов. И если Гаю Марию удается быть консулом постоянно, то что помешает Луцию Аппулею Сатурнину постоянно быть народным трибуном?»