– Нет, Квинт Сервилий, – спокойно ответил Биас. – Корабли, на которых в начале года перевозились тяжелые грузы, рассохлись. Я смог снарядить всего дюжину. Думаю, разумнее приберечь их для золота. Серебро – под надежной охраной, в полной безопасности. Мне кажется, что чем скорее мы отправим золото в Рим, тем лучше. Как только прибавится пригодных кораблей, я нагружу их золотом по самую ватерлинию.
– А нельзя ли отправить серебро в Рим по суше? – предложил Цепион.
– Даже учитывая риск кораблекрушения, Квинт Сервилий, я скорее вверил бы все золото и серебро морю. Все до единого слитка, – ответил Марк Фурий. – Из-за альпийских племен дорога по суше слишком опасна.
– Да-да, ты совершенно прав, – согласился Цепион. – Даже не верится! Мы отправляем в Рим золота и серебра больше, чем есть сейчас во всех римских сокровищницах!
– Так оно и есть, Квинт Сервилий, – отозвался Марк Фурий. – Это настоящее чудо!
В середине секстилия золото в четырехстах пятидесяти фургонах было отправлено наконец из Толозы. Его сопровождала всего одна когорта легионеров, ведь римская дорога проходила через вполне цивилизованную страну, где давно уже не видели руки, занесенной в гневе. К тому же разведчики Цепиона сообщали, что Копилла со своим войском все еще находится в Бурдигале. Надеется, что Цепион рискнет пойти той же дорогой, что и Луций Кассий. Той, где погибли консул и его армия.
Едва они достигли Каркасона, дорога пошла под уклон, направляясь к морю, и фургоны покатили веселей. Все были бодры и довольны, ничто не предвещало беды. Легионерам уже казалось, что они чувствуют запах моря. А к вечеру будут в Нарбоне, где их ждут устрицы, камбала, жизнерадостные и сговорчивые девушки, которые без ума от мужчин в военной форме!
Внезапно из чащи густого леса, с обеих сторон обступавшего дорогу, на легионеров с гиканьем обрушился вражеский отряд. Более тысячи разъяренных воинов! Им потребовалось совсем немного времени, чтобы перебить всю римскую когорту. Возницы тоже бесследно исчезли, погребенные под месивом исковерканных человеческих тел.
Светила полная луна, ночь была прекрасна. Дожидались, пока совсем стемнеет. За это время не появилось ни души, ведь провинциальные римские дороги использовались в основном для передвижения войск. Что касается торговли между побережьем и внутренними районами страны, то она практически прекратилась после того, как германцы поселились около Толозы.
Как только луна поднялась повыше, мулов снова запрягли в фургоны, и кое-кто из нападавших уселся на козлы – править. Остальные шагали рядом. Лес остался позади, и процессия вышла на прибрежную полосу, где на камнях росла скудная растительность, пригодная лишь для выпаса овец. К рассвету миновали Русцинон и реку. Караван прошел по Домициевой дороге и в середине дня пересек Пиренеи.
Оказавшись к югу от Пиренеев, они двинулись кружным путем, и их передвижение невозможно было заметить ни с одной римской дороги. Наконец они перешли реку Сукрон и вышли западнее города Сетабиса. Отсюда их путь лежал прямо через Тростниковую равнину – безлюдную и голую местность, окруженную двумя мощными цепями гор Испании. Как правило, путники старались обойти это место, скудное питьевой водой. Здесь след похитителей окончательно затерялся, и дальнейшая судьба золота Толозы так и осталась неизвестной.
Груда тел, оставшаяся после схватки на дороге, была обнаружена гонцом, посланным из Нарбона. Когда он сообщил о случившемся Квинту Сервилию в Толозу, тот разрыдался. Он оплакивал судьбу Марка Фурия и убитых солдат, оплакивал жен и семьи, оставшиеся в Италии без кормильцев. Но больше всего он оплакивал сверкающие груды слитков, навсегда потерянное золото Толозы. Это так несправедливо! «Где же везение?» – вопрошал он сквозь рыдания.
Облаченный в траур, в темной тунике без каймы на правом плече, Цепион созвал свою армию – и снова разразился слезами, пересказывая новость, которая уже облетела лагерь.
– По крайней мере, у нас осталось серебро, – сказал он в заключение, вытирая глаза. – Этого хватит, чтобы обеспечить после похода всех.
– Я готов довольствоваться и малым, – заметил один из ветеранов своему товарищу и сотрапезнику.
Их обоих мобилизация, проведенная Цепионом, вынудила бросить свои земельные наделы в Умбрии, хотя и тот и другой уже участвовали в десяти кампаниях и отдали легионам пятнадцать лет.
– Малым? – переспросил его товарищ, который туговато соображал после ранения в голову, полученного когда-то в битве со скордисками.
– Я прав как никогда! Ты когда-нибудь видел, чтобы полководцы делились золотом с солдатней? Они всегда найдут предлог, чтобы завладеть им единолично. Казначейству, конечно, тоже перепадет. Наш военачальник просто откупится от государства. По крайней мере, нам перепадет хоть немного серебра, а его там была целая гора. После всей этой суматохи вокруг пропавшего золота консулу ничего другого не останется, кроме как разделить серебро по справедливости.
– Понятно, – отозвался его товарищ. – Знаешь что? Давай-ка лучше поймаем хорошего жирного лосося на ужин, а?
Год подходил к концу, а армии Цепиона так и не довелось вступить в сражение. Кроме злополучной когорты, сопровождавшей золото, жертв не было. Цепион послал в Рим подробный отчет о случившемся, начиная с отступления германцев и заканчивая потерей золота, и спрашивал, что он должен делать дальше.
К октябрю пришел ответ, и именно такой, на какой он надеялся. Зиму армия должна провести в окрестностях Нарбона, ожидая очередных указаний к весне. Таким образом, полномочия Квинта Сервилия Цепиона продлевались еще на год. Он все еще оставался правителем Римской Галлии.
Потеря золота подпортила ему все удовольствие. Цепион частенько лил слезы, и старшие командиры замечали, как он все ходит взад и вперед, не в силах успокоиться. В этом был он весь. Никто, разумеется, не верил, что Цепион оплакивал Марка Фурия или погибших воинов. Нет, Цепион оплакивал совсем другую потерю…
Одна из особенностей длительной кампании в чужой стране – необходимость приспособиться к новому образу жизни и относиться к этой чужой стране почти как к постоянному своему дому. Несмотря на бесконечные передвижения, походы, набеги и рейды, военный лагерь практически ничем не отличается от обыкновенного города. Большинство солдат находят себе женщин, многие из них рожают легионерам детей. За толстыми стенами форпоста размещаются многочисленные лавки и таверны, поначалу временные, но постепенно становящиеся как будто постоянными. Они сплетаются в беспорядочную сеть узких улочек, где стоят похожие на грибы глиняные хижины для женщин и детей.
Именно так выглядел римский лагерь близ Утики, примерно то же наблюдалось и в другом легионном лагере – под Циртой. Поскольку Марий очень тщательно выбирал для своей армии центурионов и военных трибунов, период зимних дождей, во время которого не было дано ни единого сражения, был посвящен исключительно учениям и тренировкам. Армия была разделена на восьмерки, состоящие из сотоварищей, которые жили в одной палатке и делили между собой трапезу. Были решены и многочисленные дисциплинарные проблемы, которые неизбежно возникают, если множество людей вынуждены так долго находиться вместе.
Однако с приходом африканской весны – теплой, буйной, пышной и засушливой – лагерь тут же оживился. Так дрожь пробегает по спине коня от головы до хвоста. Снаряжение для предстоящей кампании было готово, распоряжения составлены и переданы писарям, доспехи смазаны маслом и отполированы, мечи и кинжалы наточены, шлемы подбиты войлоком, чтобы уберечь голову от жары, сапоги тщательно осмотрены и недостающие гвозди вбиты в подметки, туники зачинены, подпорченное или изношенное снаряжение заменено.
Зимой из Рима прибыл квестор казначейства. Он привез легионерам деньги, и писари активно принялись за составление списков и выплат.
Поскольку его солдаты были неплатежеспособны, Марий учредил два обязательных фонда, в которые отчислялась часть заработка каждого. Из одного фонда деньги шли на достойные похороны легионера, погибшего в пути, но не в битве (погибшего в битве традиционно хоронит государство). Сберегательный банк вернет воину неизрасходованные деньги, если он благополучно выйдет в отставку.
Африканская армия знала: что-то важное планируется на эту весну. Хотя только высшее командование ведало, что именно. Вышел приказ об облегченном маршевом порядке. Не будет многомильного обоза из тяжелых фургонов, влекомых буйволами, – только небольшие повозки, запряженные мулами, чтобы не отставали от быстро передвигающихся воинских частей. Солдаты были теперь обязаны нести свое снаряжение на себе. Легионеры тут же приспособились: к толстой жерди в форме буквы Y, носимой на левом плече, привязывали суму с бритвенными принадлежностями, запасной туникой, одеялом, толстыми прокладками, которыми предохраняли шею от потертостей в том месте, где жмут края доспехов. В поклажу каждого легионера входили также сагумы – непромокаемые накидки, походная посуда, фляга с водой, минимальный запас пищи на три дня и один кол с зарубами для лагерного частокола. В той же суме размещались инструменты для рытья траншеи, кожаный черпак, плетеная корзина, пила, серп, а также принадлежности для чистки доспехов. Щит, помещенный в футляр из мягкой кожи, привязывался за спиной чуть ниже прочего скарба, а шлем, с которого предварительно снимался султан из конской гривы, – к правому плечу, чтобы можно было быстро нахлобучить его на голову, когда скомандуют «к бою». Почти двадцатифунтовый груз не давил на плечи – основная тяжесть приходилась на бедра. Справа на ремне легионер носил меч в ножнах, слева – кинжал.
На каждые восемь человек выделяли одного мула, на которого они грузили свою кожаную палатку и шесты для нее, а также копья и дополнительный запас провизии. Восемьдесят легионеров и двадцать нестроевиков, как обычно, составляли центурию во главе с центурионом. Каждая центурия имела в обозе повозку, на которой помещался весь лишний скарб: запасная одежда, инструменты, дополнительное вооружение, а также плетеный бруствер для лагерных укреплений и продукты. Если армия не собиралась возвращаться по своим же следам, то трофеи и метательные орудия тоже взваливали на буйволов, которые совершали многомильные переходы в тыл и обратно под тщательной охраной.