Дежурным в этот день был Квинт Серторий. Решая головоломки по снабжению, дисциплине, морали, а также связанные с людьми, обращавшимися к нему, он с удовольствием погружался в пучину проблем и ответственных заданий, которые давал ему Гай Марий. К Марию он относился с обожанием. Чтобы ни поручал ему Гай Марий – Квинт рад был любой неприятной, обыденной работе. И если другие младшие трибуны недолюбливали обязательные дежурства у входа в палатку полководца, Квинту Серторию эта повинность была по душе.
Когда лагуриец конник приковылял к шатру своей кавалерийской походкой, Квинт Серторий осмотрел его с интересом. Парень так себе, разве что собственная мамаша сочла бы его красавцем. Зато панцырь надраен, огнем горит. Обувка украшена парой сверкающих шпор, кожаные наколенники чисты. От него, конечно, попахивало конюшней – так ведь на то и кавалерист. От всех от них пахло конюшней, этот запах впитался в них – сколько не принимай ванну, как часто ни стирай одежду.
Они посмотрели друг другу в глаза – и понравились друг другу. Нет наград и знаков отличия, подумал Квинт Серторий, – но ведь кавалерия еще и не участвовала ни в одной операции. Молод для своей работы, подумал Публий Вагенний, – зато солдат ладный, настоящий римский пехотинец… Наверняка ничего не понимает в лошадях.
– Публий Вагенний, Лигурийский кавалерийский эскадрон, – доложил проситель. – Хотел бы видеть Гая Мария.
– Чин? – спросил Квинт Серторий.
– Рядовой кавалерии.
– По какому делу?
– По частному.
– Полководец, – мягко начал Квинт Серторий, – не принимает рядовых, да еще из вспомогательного эскадрона, да еще явившихся без вызова. Где твой трибун, рядовой?
– Он не знает, что я здесь, – упрямо сказал Публий Вагенний. – Я по частному делу.
– Гай Марий человек очень занятой.
Публий Вагенний облокотился на стол и обдал Сертория едким чесночным духом:
– Послушайте, молодой человек… Доложите Марию, что у меня к нему очень выгодное предложение. Но говорить я буду только с ним. Это все.
Глядя в сторону, чтобы удержаться от смеха, Квинт Серторий встал.
– Подожди здесь, рядовой, – сказал он.
Внутренность палатки кожаная перегородка делила надвое. Дальний отсек служил Марию жилищем, а передний – штабом. Штаб был просторней личных покоев: в нем помещались складные стулья, горы карт, кое-какие макеты осадных конструкций, которые разрабатывались для штурма, стеллажи для документов, писем, книг.
Гай Марий сидел на своем стуле из слоновой кости у большого складного стола: Авл Манлий, его легат, расположился по другую сторону стола, Луций Корнелий Сулла занимал место между ними. Они были заняты утомительным и ненавистным для них делом, достойным бюрократов, но не воинов: просматривали счета. За маловажностью занятия обходились без секретарей и писцов.
– Гай Марий, прошу прощенья, что прерываю вас… – неуверенно начал Серторий.
Что-то в тоне его заставило всех троих поднять головы и пристально посмотреть на дежурного трибуна.
– Считай, что прощен, Квинт Серторий. Что случилось? – Марий улыбнулся.
– Наверное, я напрасно вас отвлекаю… Но здесь, у входа, один лигурийский конник, который упорствует в желании увидеть вас, Гай Марий. Зачем – не говорит.
– Рядовой, лигуриец… – повторил Марий задумчиво.
– А что говорит его трибун?
– Он не поставил в известность трибуна.
– О, секрет?.. И почему же я должен его принять, Квинт Серторий?
Серторий ухмыльнулся:
– Знал бы я – почему… Не знаю. Честно говорю. Но что-то подсказывает мне – возможно, напрасно – что вы должны принять его, Гай Марий.
Марий отложил бумагу:
– Введи его.
Вид начальства ничуть не смутил Публия Вагенния.
– Вот это и есть Публий Вагенний, – доложил Серторий, готовясь снова уйти.
– Останься, Квинт Серторий, – велел Марий. – Итак, Публий Вагенний, что у тебя за дело ко мне?
– Много чего, – ответствовал Публий Вагенний.
– Ну так давай, выкладывай.
– Сейчас, сейчас. Вот только решу, что лучше – выложить, что знаю, или предложить сделку.
– А первое связано со вторым? – спросил Авл Манлий.
– Еще как!
– Тогда начни сразу с конца, – посоветовал Марий. – Я не люблю окольных разговоров.
– Улитки! – сказал Публий Вагенний.
Все четверо посмотрели на него, но ничего не сказали.
– Я знаю, где добыть улиток. Самых больших и самых сочных. Вы и не видывали таких!
– Так вот почему от тебя несет чесноком, – молвил Сулла.
– Кто же ест улиток без чеснока! – удивился Вагенний.
– Хотите, чтобы мы помогли их собрать? – насмешливо поинтересовался Марий.
– Я хочу получить концессию, – сказал Вагенний.
– И хочу, чтоб меня свели в Риме с нужными людьми, которые заинтересуются поставками улиток.
– Вот оно что! – Марий посмотрел на Манлия, Суллу, Сертория. Никто не улыбался. – Хорошо, считай, что получил свою концессию. А где же сделка? Что ты дашь мне взамен?
– Я нашел путь на гору. Сулла выпрямился.
– Ты. Нашел. Путь на гору, – сказал Марий раздельно.
– Ага.
Марий встал из-за стола:
– Покажи.
Публий Вагенний уклонился:
– Покажу обязательно. Но не раньше, чем мы разберемся с улитками.
– Они что, не могут подождать? Расползутся? – глаза Суллы засверкали зловеще.
– Нет, Луций Корнелий, подождать они не могут, – отрезал Публий Вагенний, мимоходом показав, что знает все начальство по именам. – Путь на вершину горы лежит прямо через мою плантацию улиток. Она – моя! К тому же там – лучшие в мире улитки. Вот, – развязал свою сумку для провизии, осторожно извлек раковину в восемь дюймов длиной и положил на стол перед Марием.
Они пристально смотрели на раковину в полной тишине. Попав на прохладную и скользкую поверхность стола, улитка, проголодавшаяся и растрясшаяся за время путешествия в суме, обрадовалась отдыху. Студен истая масса выползла из раковины, образовала хвост и тупоконечную голову, расправила рожки.
– Вот это улитка! – поразился Гай Марий.
– Да уж! – согласился Квинт Серторий.
– Вы бы могли накормить такими целую армию, – сказал Сулла, который и за столом оставался консерватором и улиток любил не больше, чем грибы.
– Вот – о чем я говорю! – вскричал Публий Вагенний. – Я не хочу, чтобы жадные ментулы, – его слушатели вздрогнули, – порастащили моих улиток! Так много улиток, но пятьсот солдат сожрут все! А я хочу перенести их поближе к Риму и выращивать их там. Не позволю, чтоб мою плантацию затоптали! Хочу концессию! Хочу спасти свою плантацию от проклятых кунни этой армии!
– Да, это точно армия кунни, – серьезно сказал Марий.
– Между прочим, – сказал Авл Манлий с акцентом, выдающим представителя высшего света, – я могу вам помочь, Публий Вагенний. У меня есть клиент из Тарквинии – это в Этрурии, вы знаете – который занимается исключительным и очень прибыльным делом на рынках Каппадокии – это в Риме, вы знаете. Он торгует улитками. Его имя Марк Фульвий – не из благородных Фульвиев, вы понимаете. Года два назад я дал ему немного денег, помог начать дело. Теперь он процветает. Думаю, он был бы счастлив заключить с вами договор, увидев эту величественную, поистине величественную улитку.
– Буду вам премного обязан, Авл Манлий, – поблагодарил кавалерист.
– А теперь покажите нам дорогу в гору, – потребовал Сулла, еле сдерживая нетерпение.
– Сейчас – сейчас, – Вагенний, повернулся к Марию, начищавшему свои сандалии. – Пусть сначала полководец подтвердит, что плантация – за мной.
Марий прекратил чистить сандалии и распрямился.
– Публий Вагенний, – сказал он, – вы мне решительно нравитесь. Светлая голова, деловая хватка и сердце патриота. Даю вам слово, что ваша плантация не пострадает. А теперь, пожалуйста, ведите нас к горе.
Чуть позже они двинулись в путь, прихватив с собой опытного военного строителя. Чтобы сэкономить время, ехали верхом. Вагенний на своем лучшем коне. Гай Марий – на пожилом, но элегантном лошаке, которого он берег, в основном, для парадов; Сулла отдал предпочтение мулу. Авл Манлий с Квинтом Серторием ехали чуть позади.
– Ничего трудного, – заверил строитель, осмотрев кратер. – Я построю отличную лестницу до самого верха.
– Сколько времени это займет? – спросил Марий.
– Понадобится несколько повозок с досками, маленькие брусья… И два дня – если работать день и ночь.
– Тогда приступайте сразу же, – распорядился Марий.
На Вагенния он посмотрел с нескрываемым уважением:
– Ты уж не от горного ли козла ведешь род, если взобрался сюда?
– Родился в горах, воспитывался в горах, – похвастался Вагенний.
– Пока не построят лестницу, твои улитки в безопасности. А потом я лично за ними присмотрю.
Через пять дней крепость Малахат принадлежала уже Гаю Марию – вместе с целым кладом серебряных монет и слитков, с тысячью талантов золота. И с двумя сундучками. Один был битком набит прекраснейшими карбункулами, отливавшими кровавым огнем; второй – камнями, которых не видел еще никто и никогда: гладкие кристаллы и у каждого один конец сияет ярко-розовым цветом, а другой – темно-зеленым.
– Целое состояние, – сказал Сулла, вертя в руках один из пестрых камней, которые местные жители называли лихнитами.
Что касается Публия Вагенния, то он был награжден перед строем: ему вручили полный комплект из девяти фалер. Эти большие круглые медали чистого серебра, украшенные рельефом и соединенные по три в ряд расшитыми серебряными полосками, носились на груди поверх лат. Он был весьма доволен, но еще больше обрадовался тому, что Марий сдержал слово и спас его плантацию от гурманов, снеся всех улиток поближе к вершины горы. Обиталище их Марий предварительно укрыл кожами, так что солдаты даже не узнали, какие аппетитные штучки спрятались в папоротниках. А лестницу, когда гора была взята штурмом, Марий приказал разобрать. Плюс ко всему, Авл Манлий написал своему клиенту, Марку Фульвию, чтобы тот непременно заключил с Вагеннием договор, когда война закончится и конник выйдет в отставку.