Амстердам
Ян Вакерс посмотрел на часы и забеспокоился: Айвори так и не пришел. Старый друг Вакерса всегда отличался безупречной пунктуальностью, и так опаздывать было не в его правилах. Он подошел к вращающемуся столику и проверил, все ли в порядке на подносе с закусками, которые он велел приготовить к приходу Айвори. Он сжевал несколько вяленых фруктов, украшавших сырную тарелку, и услышал, как раздался звонок: наконец-то они начнут партию.
Вакерс отворил дверь, но вместо Айвори в комнату вошел дворецкий, протягивая хозяину конверт на серебряном подносе.
– Только что принесли, месье.
Вакерс ушел в дальнюю комнату, чтобы прочесть послание. В конверте лежала визитная карточка, а на ней – несколько слов, написанных чернилами.
Сожалею, что обманул Ваши ожидания, но определенные обязательства вынудили меня покинуть Амстердам, однако я скоро вернусь.
С дружеским приветом
Айвори.
P. S. Шах и пат – это всего лишь отложенная партия.
Вакерс трижды перечитал постскриптум, пытаясь понять, на что намекал Айвори в этой короткой фразе: он никогда ничего не говорил и не делал просто так. Вакерс не имел представления, куда направился его друг, и установить за ним слежку они бы уже не успели. Разве что попросить коллег отыскать его… Но ведь он сам посоветовал не подключать Айвори к этому делу, и теперь ему трудно будет объяснить, что его друг опережает их по меньшей мере на один ход.
Шах и пат, как написал Айвори. Вакерс улыбнулся, спрятав карточку в карман.
Амстердам, аэропорт Схипхол. В этот поздний час на поле стояли только несколько самолетов, вылетающих в европейские столицы.
Айвори протянул стюардессе посадочный талон и поднялся по трапу. Он занял место в первом ряду, пристегнулся и стал смотреть в иллюминатор. Через полтора часа он приземлится в маленьком лондонском аэропорту Сити. Его будет ждать машина, номер в гостинице «Дорчестер» заказан, так что все в порядке. Вакерс, наверное, уже получил адресованную ему записку. Представив себе эту сцену, Айвори усмехнулся.
Он закрыл глаза. Ночь предстояла долгая, и каждая минута сна была на счету.
Афины, аэропорт
Уолтер во что бы то ни стало хотел привезти мисс Дженкинс сувенир из Греции. Он купил в duty free бутылку узо, немного подумав, взял еще одну, потом решил, что себе тоже надо сделать подарок, и схватил третью. Нас уже не раз призывали пройти на посадку, причем в последний раз голос диктора звучал весьма неприветливо, и я представлял себе, как укоризненно будут глядеть на нас пассажиры, когда мы войдем в салон. Взмыленные после беготни по коридорам аэропорта, мы взлетели по трапу и немедленно получили нагоняй от командира экипажа, потом услышали в свой адрес несколько нелестных замечаний, когда пробирались к свободным местам в конце салона. Разница во времени с Англией позволяла нам выиграть целый час, в Хитроу мы прибывали в полночь. Уолтер быстро умял свою порцию ужина, который нам подали в самолете, я предложил ему еще и мою, и он с ней тоже легко управился. Собрав последние подносы, стюардесса притушила свет. Я с наслаждением смотрел в иллюминатор. Небо на высоте десяти тысяч метров – завораживающее зрелище, особенно для астронома. Передо мной сверкала Полярная звезда, чуть в стороне я отчетливо увидел Кассиопею, а справа от нее различил Цефея. Я повернулся к Уолтеру, сладко дремавшему в кресле:
– У вас фотоаппарат при себе?
– Вы что, собираетесь сделать снимки на память? Ни в коем случае! Я много съел, к тому же здесь невозможно выпрямить ноги, так что я наверняка похож на кита, которого затолкали в консервную банку.
– Нет, Уолтер, я не вас хотел сфотографировать.
– Хорошо. Если у вас найдется приспособление, при помощи которого вы сумеете добраться до моего кармана, – фотоаппарат ваш. Сам я не могу даже шевельнуться.
Должен признаться, мы действительно чувствовали себя словно сардины в банке, и достать фотоаппарат оказалось делом нелегким. Выудив его из кармана Уолтера, я поспешно пересмотрел сделанные в Ираклионе снимки. В голове моей возникла смутная догадка, и я замер в растерянности, вновь уставившись в иллюминатор.
– Думаю, мы правильно сделали, что вернулись в Лондон, – сказал я, опуская фотоаппарат Уолтера к себе в карман.
– Ну ладно, посмотрим, что вы запоете, когда завтра утром усядетесь завтракать на мокрой от дождя террасе паба.
– На Гидре вас всегда примут с распростертыми объятиями.
– Дайте мне хоть под конец немного поспать! Думаете, я не замечаю, как вы всякий раз, разбудив меня, потихоньку хихикаете?
Лондон
Я посадил Уолтера в такси и, добравшись до дома, бросился к компьютеру. Загрузив фотографии, внимательно их просмотрел и решил написать моему старому другу, живущему в нескольких тысячах километров от Лондона. Я послал ему электронное письмо, прикрепив фотографии, сделанные Уолтером, и спросил, что они ему напоминают. Тут же пришел коротенький ответ: Эруэн обрадовался, получив весточку от меня. Он пообещал изучить присланные мной картинки и ответить мне как можно быстрее. Хотя работы у него по горло: радиотелескоп на плато Атакама опять требует ремонта.
Известие от него пришло три дня спустя, около полуночи. Только на сей раз это было не письмо, а телефонный звонок, и голос Эруэна я поначалу даже не узнал.
– Как ты сотворил такое чудо?! – прокричал он в трубку, даже не поздоровавшись.
Поскольку я мешкал с ответом, Эруэн, не дождавшись, задал мне следующий вопрос, который удивил меня еще больше:
– Ты, наверное, когда-нибудь мечтал о Нобелевской премии? Так вот, у тебя появился реальный шанс ее получить. Каким образом ты сумел создать такую модель? Просто чудо, я такого себе и представить не мог! Если ты послал эти картинки, чтобы сразить меня наповал, ты в этом преуспел!
– Скажи мне, Эруэн, что ты на них увидел?
– Ты прекрасно знаешь, что я увидел, хватит пускать пыль в глаза и напрашиваться на комплименты. А теперь выкладывай, как тебе удалось совершить такое гениальное открытие, – или ты намерен злить меня и дальше? Кстати, можно мне показать картинки нашим общим друзьям?
– Нет, только не это! – взмолился я.
– Понимаю, мне и так очень приятно, что ты оказал мне доверие и поделился этим чудом, прежде чем опубликовать официальный отчет. Когда ты собираешься это сделать? Уверен, тебе сразу оформят командировку к нам – впрочем, у тебя будет богатый выбор: все команды астрономов наперебой станут тебя приглашать.
– Эруэн, умоляю тебя, опиши, что ты увидел!
– Тебе, наверное, надоело в двадцать пятый раз рассказывать самому себе о своей работе, и ты хочешь, чтобы это сделал я. Ясное дело, я бы тоже места себе не находил от волнения. Но знаешь, старик, услуга за услугу: сначала ты мне расскажешь, как ты все это провернул.
– Что я провернул?
– Не вздумай надо мной издеваться и уверять меня, что это у тебя вышло случайно.
– Эруэн, давай ты первый.
– У меня ушло три дня на то, чтобы угадать, что все это значит. Только не вздумай обвинять меня в невежестве: созвездия Лебедя, Пегаса и Цефея я, разумеется, узнал сразу, несмотря на непривычные звездные величины, углы и расстояния. Ты хотел расставить мне ловушку, но меня не так-то легко поймать! Я стал размышлять, какую игру ты затеял, зачем ты приблизил друг к другу звезды и какими уравнениями пользовался в расчетах. Я пытался понять, каким принципом ты руководствовался, когда расставил их таким образом, – это заинтриговало меня больше всего. Признаюсь, я сплутовал: воспользовался нашими компьютерами и заставил их два дня подряд производить нужные мне вычисления. Получив результат, я ни на секунду не пожалел о том, что задействовал наше оборудование. Мои догадки оказались верны, вот только я не сумел распознать тот объект, что находился в центре этих невероятных картинок.
– И что же ты увидел?
– Туманность Пеликана.
– А почему это тебя так взволновало?
– Потому что такой ее можно было увидеть с Земли четыреста миллионов лет назад!
Мое сердце едва не выскочило из груди, ноги стали ватными. Все это казалось бессмысленным. То, что сказал Эруэн, – сплошная нелепица. Чтобы какой-то предмет, пусть даже полный загадок, проецировал на поверхность стены изображение звездного неба, – это немыслимо! И чтобы это звездное небо выглядело так, как полмиллиарда лет назад, – невозможно!
– Эдриен, теперь твоя очередь, говори, как тебе удалось смоделировать все это.
Я ему не ответил.
– Да, я несколько недель был у вас репетитором, и мне следовало бы помнить все, что вы мне рассказывали. Однако после нашей неудачи на конкурсе прошло несколько недель, а за это время столько всего произошло, что я не могу винить себя в чрезмерной забывчивости.
– Туманность – колыбель звезд, рассеянное облако, состоящее из газа и пыли, расположенное в пространстве между галактиками, – коротко и ясно объяснил я Уолтеру. – В ней и зарождаются звезды.
Однако мысли мои были далеко, они унесли меня из Лондона на восточную оконечность Африканского континента, туда, где сейчас жила та, что оставила у меня этот таинственный кулон. Меня неотступно терзало одно подозрение: действительно ли она его случайно забыла. Когда я задал этот вопрос Уолтеру, он только покачал головой, видимо, считая меня наивным простаком.
Через два дня по дороге в Академию у меня произошла странная встреча. Я зашел выпить кофе в одно из тех бесчисленных заведений, что расплодились в столице, пока я работал в Чили. На какой бы улице они ни появлялись, выглядели они совершенно одинаково, и выпечку там тоже подавали везде одинаковую, и требовалось профессиональное знание многих языков, чтобы без запинки сделать заказ, – столько разных названий кофе и сладостей значилось в меню.
Когда я ждал, пока мне подадут мой «Skinny Cap with wings» (что я перевел как капучино навынос), ко мне подошел какой-то незнакомец. Он заплатил за мой кофе и попросил уделить ему несколько минут: ему нужно поговорить со мной на тему, которая, как он сказал, меня очень заинтересует. Он увел меня в зал, и мы сели в кресла – скверные копии старых клубных кресел, впрочем довольно удобные. Мужчина долго смотрел на меня, потом заговорил: