Уолтер носился по комнате взад-вперед, наморщив лоб. Он направился к консоли, где у меня стояли бутылки с выпивкой, и налил себе двойную порцию шотландского виски.
– Кейра перечислила все причины, по которым из нас получатся идеальные преступники. То есть подозреваемые, которые во всех отношениях устроят власти и позволят им быстренько завершить следствие. Это успокоит общественное мнение. Полицейские будут на седьмом небе, они отрапортуют, что убийцы священника задержаны, а главное, что эти люди – европейцы.
– Но почему? Ведь это же абсурд!
– Чтобы в кварталах, где он жил, не разгорелся мятеж, чтобы предотвратить межэтнические столкновения, – пояснила Кейра, проявив куда большую политическую осведомленность, чем я.
– Ну ладно, не стоит видеть все в черном цвете, – снова заговорил Уолтер. – Конечно, может так случиться, что нас оправдают. Но ведь понятно, что люди, совершившие убийство служителя Церкви, вряд ли захотят оставить свидетелей в живых. Если наши физиономии появятся в таблоидах, я гроша ломаного не дам за наши шкуры.
– Ага, значит, вы не видите все в черном цвете?
– Да нет, это еще пустяки. Если вы действительно желаете сгустить краски, я вам сейчас поведаю о наших с вами перспективах. Сначала о Кейре: прибавьте к смерти старого вождя племени странное убийство священника в Лондоне – и в итоге вам больше никогда не работать в Эфиопии. А теперь о нас с вами, Эдриен: вы только представьте себе реакцию членов академического совета, когда станет известно, что мы замешаны в таком кровавом деле. Поверьте, нам следует как можно быстрее забыть об этой истории и подождать, пока все уляжется.
Когда Уолтер договорил, мы все на некоторое время застыли, не произнося ни слова и только переглядываясь. Наверное, все скоро успокоится, но нам-то никогда не забыть сегодняшнее ужасное утро. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной возникал образ умирающего на моих руках священника, его светлый взор на пороге иного мира. Я запомнил его последние слова: «Спрятанные пирамиды, знание, другой текст. Если однажды вы его найдете, прошу вас, оставьте его почивать с миром, слишком рано будить его».
– Эдриен, ты разговариваешь во сне.
Я вздрогнул и сел на кровати.
– Прости, – шепнула Кейра, – я не хотела тебя пугать.
– Это ты меня прости, наверное, мне приснился кошмар.
– Везет тебе, ты хотя бы видишь кошмары во сне, а я не могу сомкнуть глаз.
– Тебе надо было меня раньше разбудить.
– Мне нравится на тебя смотреть.
Комната утопала в полумраке, в ней было слишком жарко. Я поднялся и широко распахнул окно. Кейра взглядом следила за мной. Эта светлая летняя ночь не скрывала очертаний ее тела. Она откинула одеяло и улыбнулась.
– Иди ложись, – позвала она.
Ее кожа имела привкус соли, ложбинка между грудями пахла карамелью; мои губы нежно касались ее пупка: он был так прекрасен, что я не мог от него оторваться. Я пробежался пальцами по ее животу и поцеловал влажную кожу. Кейра обхватила ногами мои плечи и стала гладить ступнями спину. Потом взяла меня за подбородок и чуть потянула вверх, к своим губам. Под окном весело распевал скворец, казалось, он подстраивается под ритм нашего дыхания. Когда птичка замолкала, Кейра переставала дышать, отстраняла меня на мгновение, упираясь руками в мои плечи, потом опять крепко прижимала к себе.
Воспоминание о той ночи не отпускает меня до сих пор, эта близость изгнала ощущение смерти. Я знал, что ни с одной девушкой мне не пережить подобного, и от одной этой мысли мне делалось страшно.
Над тихой улицей занимался день. Обнаженная Кейра подошла к окну.
– Нам надо уехать из Лондона, – сказала она.
– И куда?
– Туда, где поля купаются в море, – в дальний уголок Корнуолла. Ты знаешь Сент-Моус?
– Я никогда там не бывал.
– Сегодня ночью ты говорил во сне странные вещи, – немного помолчав, произнесла она.
– Мне снились те слова, что произнес священник, прежде чем уйти.
– Он не ушел, он умер! Как и мой отец – хотя священник во время отпевания сказал, что он отправился в долгое путешествие. Умереть – вот четкое и понятное слово, покойник лежит в могиле, и больше он нигде не может находиться.
– Ребенком я воображал, что каждая звездочка – это отлетевшая душа, которая теперь сияет на небе.
– С начала времен на небесах появилось бы слишком много таких звезд.
– Их там сотни миллиардов, а это куда больше, чем когда-либо жило людей на нашей планете.
– В таком случае все может быть. Только мне быстро бы наскучило мигать в холодной пустоте космоса.
– Просто на мир можно смотреть и так. Я не знаю, что ждет нас потом, я об этом редко думаю.
– А я постоянно. Наверное, это неотъемлемая часть моего ремесла. Каждый раз, выкопав какие-нибудь останки, я задаю себе один и тот же вопрос. Кусок бедренной кости да несколько зубов – вот и все, что остается от человеческой жизни, но мне трудно с этим смириться.
– Кейра, от нас остаются не только фрагменты костей, но и воспоминание о том, какими мы были. Когда я вспоминаю об отце, когда вижу его во сне, я отнимаю его у смерти, как будто пробуждаю от сна.
– В таком случае моему отцу спать почти не приходится, – сообщила мне Кейра, – я его то и дело беспокою.
Кейре захотелось съездить в Корнуолл, и мы крадучись вышли из дома, стараясь не разбудить Уолтера, сладко спавшего в гостиной. Мы оставили ему записку: пообещали, что быстро вернемся.
Мой старый автомобиль, видимо, с нетерпением ждал меня в гараже: он завелся с полоборота. В полдень мы уже вовсю катили среди полей и холмов, опустив стекла. Кейра распевала во весь голос, ухитряясь перекрывать шум ветра, гулявшего по салону машины.
В тринадцати километрах от Солсбери мы заметили в отдалении каменные сооружения Стоунхенджа, их массивные очертания четко выделялись на горизонте.
– Ты там была? – спросил я Кейру.
– А ты?
– У меня есть друзья-парижане, ни разу не поднимавшиеся на Эйфелеву башню, есть другие, ньюйоркцы, ни разу не побывавшие на небоскребе Эмпайр-стейт-билдинг. И вот теперь я, англичанин, вынужден признаться в том, что нога моя не ступала на землю Стоунхенджа, куда стекаются туристы со всего мира.
– Если это тебя утешит, я тоже недоучка, – доверительным голосом сообщила мне Кейра. – Может, сходить туда?
Я знал, что доступ к этому древнему памятнику, чей возраст составляет по меньшей мере четыре тысячи лет, строго ограничен. Когда он открыт, посетители проходят по огороженной дорожке, перемещаясь по сигналу свистка, в который старательно дует гид. Отклоняться от заданного маршрута строго воспрещается. Я сомневался, что нам позволят свободно там разгуливать.
– Но ты ведь сам сказал, уже вечереет, еще час – и солнце скроется за горизонтом. Кроме того, я не вижу вокруг ни души, – убеждала меня Кейра, которую любые запреты только забавляли.
После вчерашних страшных событий мы имели право немного развлечься. Ведь не каждый день в нас стреляют. Я повернул руль и съехал на узкую дорогу, ведущую к площадке, на которой возвышались древние камни. Нам преградила путь изгородь из железной проволоки. Я выключил мотор, Кейра вышла из машины и пересекла пустынную автостоянку.
– Иди сюда, тут пролезть проще простого, – радостно окликнула она меня.
Надо было просто опуститься на землю и проползти под проволокой. Опасаясь, как бы при нашем вторжении не сработала сигнализация, я огляделся, но не заметил ни камер наблюдения, ни какого-либо другого подобного устройства. В любом случае у меня не осталось времени на раздумье: Кейра ждала меня с другой стороны ограды.
Стоунхендж произвел на меня еще более сильное впечатление, чем я ожидал. Первый, наружный, пояс дольменов представлял собой круг диаметром сто десять метров. Какое волшебство помогло людям того времени построить такое сооружение? Вокруг нас раскинулась плоская равнина – ни единого валуна, ни единой скалы. Каждый дольмен внешнего периметра весил, судя по всему, несколько десятков тонн. Как же древние строители втащили туда эти камни, как взгромоздили их друг на друга?
– Диаметр второго круга составляет девяносто восемь метров, – сказала Кейра. – Он был размечен при помощи веревки, что по тем временам почти невероятно. Третье кольцо состоит из пятидесяти шести камер, названных «лунками Обри»[16]; все они устроены на равном расстоянии одна от другой. В них нашли древесный уголь и обугленные останки, и это позволяет сделать вывод, что эти камеры использовались для кремации. Что-то вроде места для совершения погребальных обрядов.
Я не мог прийти в себя от изумления:
– Откуда ты все это знаешь?
– Я же археолог, а не молочница, в противном случае я рассказала бы тебе, как из молока получается сыр.
– И твоя эрудиция охватывает все места раскопок в мире?
– Ну, Эдриен, это ведь все-таки Стоунхендж! Это проходят в школе.
– И ты помнишь все, чему тебя учили в школе?
– Нет, но то, что минуту назад прочла на табличке, помню хорошо. Кстати, она прямо за мной. Вот так я тебя надула.
Мы пошли дальше, к центру монументального комплекса, и пересекли круг из синих камней. Позже я узнал, что первоначально он состоял из семидесяти пяти глыб голубоватого песчаника – из семидесяти пяти огромных камней, самый крупный из которых весил пятьдесят тонн. Из камней был собран гигантский остов, но как установили вертикальный опорный камень и как уложили перекрытия? В молчании мы любовались этим сказочным чудом. Солнце садилось за горизонт, испуская лучи, проходившие сквозь каменные портики. И вдруг дольмен, расположенный в самом центре, начал искриться. Длилось это всего мгновение, сияние было невероятное.
– Некоторые считают, что Стоунхендж построили друиды, – сказала Кейра.
Я вспомнил, что когда-то читал несколько статей в научно-популярных журналах. Стоунхендж разжигал любопытство во многих умах, по поводу его постройки выдвигалось м