— Так, ребята, никакого штурма не планируется. Я сейчас разговаривал с Ванниковым и с губернатором. Официально заявляю, что через несколько минут мы будем собираться. У нас водка осталась?.. О! Спасибо, Кирилл! Ну, за что выпьем?
Динамик вдруг ожил и громко рявкнул голосом Гошки:
— За нашу и вашу победу!
Видно было, как в режиссёрке довольный Гошка возвращается на своё место.
— Какая ещё победа? — удивился Андрей, усаживаясь. — Я считаю, что победу наши воины могут одержать только тогда, когда — штык в землю и на свободу с чистой совестью! В конце концов, никого не убили…
— Кончайте меня уговаривать — перебил его Москвич. — Всё уже. Не уговорили и нечего тут!
— Ладно, не вибрируй! — пробасил Кирилл. — Девок только отпусти, а?
— Отпустим, — Москвич сел на своё место и положил на стекло ствол, направив его в сторону телевизионщиков. — Слушай сюда. Расклад у нас такой…
— Погоди, — перебил его Антон. — Давай по порядку: я расскажу о том, как переговорил с властями. Пусть зрители тоже послушают… Кстати, эфир-то наш… идёт?
— Идёт! — поднял руку Пашка. — Всё нормально.
— Ладно, говорите, — кивнул головой Москвич.
— Господи, — думала Яна. — Если мы выберемся отсюда живыми… что я напишу в своей книге? Правду? А в чём она? Как всё это опишешь? И страшно… и всё-таки как-то сроднились уже с этими бестолковыми мальчишками…
Я же всегда старалась писать правду! Даже, когда был заказ на ту или иную статью! Я же не могу, НЕ МОГУ писать о том, во что не верю…
А во что сейчас верю я? В то, что всё обойдётся? В то, что сейчас на площади митингуют… пьют пиво такие же пацанчики… разворачивают свои глупые детские лозунги… а напротив мёрзнут хмурые менты…
Я верю в то, что Антон всё уладит?.. Взрослые всё уладят, девушка…
Я верю в то, что всё справедливо?
Я верю в то, что сейчас мать не включает телевизор при дочке и старательно врёт ей, что её мама-Яна опять срочно уехала по делам? И тайком смотрит на меня сейчас и плачет?
Во что я верю? Почему я здесь?
Яна закрыла глаза.
Господи… Ты, там, на сияющем облаке… видишь всё и читаешь в душах людей… имя Твоё, слава Твоя, голос Твой… воля Твоя…
Она открыла глаза. Рядом полулежа, таращил глаза Сашка, прижимая к себе зайца. Яна наклонилась к нему и прошептала:
— Саша… ты мне веришь?
— А что? — так же шёпотом серьёзно спросил Сашка.
— Бог… я чувствую его повсюду, — проглотив комок в горле, тихо-тихо сказала Яна.
Сашка испуганно смотрел на неё. В глазах его застыл страх.
— Ты мне веришь? — настойчиво спросила Яна, вглядываясь в серые Сашкины глаза.
— Яна… я… я тоже, — наконец пробормотал Сашка. — Я не умру, я знаю.
Яна погладила его по коротко стриженой голове, и в душе провернулось что-то большое и горячее… подступило к глазам. Голова была тёплая… как у дочки.
Вне времени. Сейчас. Вернуться в мир живых?
Андрей мучительно старался разобраться в происходящем. Ему казалось, что он очищает огромное полотно — ту часть своей жизни, о которой напрочь забыл. Кусочек за кусочком, словно мозаику. То, что он сейчас видел — немного искаженно, как через странную подзорную трубу, тотчас становилось его собственным воспоминанием. Словно мыкаешься с не дающимся словом, — тем, что упорно вытанцовывает на кончике языка и не желает вспоминаться. И вдруг — выпаливаешь его… и удивляешься, как только ты мог его забыть!
Всё, что он видел, было непривычным. Оно было… этому он так и не смог подобрать нужное слово… всеобъемлющим, что ли? Каждое мгновение представляло собой абсолютно четкую картинку. Пылинка, кружившая в воздухе; запах оружейной смазки; капельки пота на лбу Оксаны второй; еле слышное дрожание поверхности водки в стаканчике; шорох плюшевых зайцев и медвежат… всё это воспринималось одновременно, со всех точек и ракурсов. Любая секунда, ничтожный тик-так на наручных часах Андрея, представляла собой полную картину. В объёме, с запахами и вкусами. Андрей вдруг понял, что сейчас он может запросто переместиться внутрь "ролекса" Басова и проследить за каждым колёсиком и балансиром. Или подняться к потолку и скользнуть внутрь силового кабеля, или проникнуть в таинства студийной камеры, чтобы полюбоваться слаженной работой крошек-электронов. Он знал и чувствовал всё, всех и за всех. Это не походило на подглядывание в щёлочку — нет, в этом не было ничего стыдного или неприличного, ведь потрясающая красота всего сущего смяла его. Это было настолько волшебно, что жаркая, пропахшая табаком и перегаром студия виделась ему огромной вселенной, населённой, как прекрасными огромными людьми, так и крошками-микробами, инфузориями и прочим суетливым народом. Каждый звук гремел, как хорал…
"Вот оно какое, всевидение! — потрясённо подумал он. — Наверное, именно так обозревает нас с облаков Господь наш небесный!"
Он всмотрелся в Ольгу, надеясь, что и она сейчас переживает тоже, что и он. Её сияющие глаза были широко открыты. Андрей проследил за её взглядом. Она смотрела на него, на Андрея, сидящего за стеклянным столом…
И одновременно, она видела себя, съёжившуюся на диване и глотающую слёзы у телевизора, на экране которого продолжался и продолжался прямой эфир. Андрей хотел сказать ей, что это прекрасная аналогия: то, как мы при жизни воспринимаем мир, так же отличается от нынешнего восприятия, как телепередача от реальности… но вдруг понял: Ольга смотрела на него, на него и только на него. На телеэкране и сейчас, после смерти, она вглядывалась только в его лицо.
Андрей целовал её, чувствуя, как мир вращается вокруг в торжественной ярости бытия. Именно сейчас можно было просить вернуть его в мир живых. Комочком плоти, маленьким эмбрионом, микроскопической запятой, начинающей расти в чреве женщины. Да-да, именно сейчас его просьба была бы услышана. Он ещё крепче обнял Ольгу, борясь с искушением вернуться. Без неё — нет. А выберет ли этот путь она, он не знал и твёрдо понимал, что спрашивать её сейчас бесполезно. Наверное, где-то там, в сияющей небесной канцелярии пожалели несчастного дурака Андрея Нулина и решили дать ему один-единственный шанс. Шанс остаться со своей любимой… шанс разбудить её от смертного сна. Шанс держать её за руку и просить прощения за то, что когда-то покинул её.
10 лет назад. Неожиданная стрельба
"Ну, вот… момент истины… — подумал Андрей. — Оленька, малыш… хорошо, что тебя здесь нет… Так и не выходил бы отсюда… Господи, что это со мной? Надо, надо идти… не просидишь тут всю жизнь… под водочку… а интересно всё складывается, а? Митинги какие-то… поддержка. В центре внимания. Только нам-то что? Ну, не выдержат нервы… бабахнут… на штурм пойдут…"
Неуютно. Андрей постоянно ощущал у себя за спиной окна.
Когда-то в этом помещении был актовый зал. Его разделили на две студии, две режиссёрки и комнату эфирного оператора. Окна заложили звуконепроницаемыми плитами и налепили листы фанеры. Со стороны улицы окна были видны хорошо. Тёмные и слепые. В них никогда не горел свет. А за окнами были студии…
Андрею вдруг представилось, как некие военные обсуждают план действий: так, мол, и так — судя по изображению на телеэкранах, Андрей Нулин сидит вот здесь… крестиком обозначен. А Москвич — тут. Вон он, в прицеле… сквозь окно…
"Влепят прямо в спину… — думал Андрей. — Из крупнокалиберного. Дальше пуля пролетит в Басова, а потом…"
— Андрей, твои соображения? — спросил Басов.
Андрей разлепил губы:
— Девчонок если оставим — я - "за"!
— Оставим.
— Нет, мы с ребятами, до конца!
— До какого конца… до анатомического, именуемого "пенис"?
— Кирилл! Перестань хорохориться!
— Девушки, хватит… не будем ссориться.
(телефонный разговор)
— Боекомплект не ставить! Хватит с них и БМП! Что? Громче говори, хрена там шепчешь? А-а… понял… Есть возможность холостые им дать?.. Так… Так… угу… Ладно, авось, обойдётся!.. Дорогу очистите? Что? Какие ещё люди? С ума сошли!!! А если они отчебучат что-нибудь?.. Ах, личного состава тебе не хватает… Ума тебе не хватает!!! Пусть старой дорогой едут… О, чёрт! Верно… Ладно! Тех, кто просочится — гнать к долбанной матери! И смотрите там, без эксцессов!.. Что?.. Инструктируй!!! Я что ли за тебя это делать буду? Никаких там… этих… ну, ты понял! Какой ещё вертолёт? Что?!! Ну, вы точно с ума съехали! Кто позволил? Да мне начхать, что Би-Би-Си! Хоть Вашингтон!!! Ну вы, мать вашу, даёте! Не допускать! Ни под каким видом! Не знаю. Топливо слейте… пилота напоите — что хотите, но в воздухе его быть не должно!
(зажав трубку) Единственный вертолёт в городе, и то… Что? Это я не тебе… Какой ещё ЧОП у вертолёта? Как название? Не знаю такого ЧОПа. Кто директор? Мать-перемать, в первый раз слышу! Мне насрать, что коммерческий рейс! Кто его пасёт? Ну, кто там крыша у него, у этого ЧОПа? Так выясни!!! А?.. Звони Гришке Далматскому, дави на него. Ни хрена себе — ЧОП у них вертолёт охраняет… с ума посходили… Давай, Жовнер, действуй! И учти — головой отвечаешь… даже не погонами!.. Что?.. Да мне по хрену, понял?!
(разговор вполголоса)
— Не ори так, ребёнка разбудишь.
— Не ору я, а шёпотом ругаюсь!
— Нет, орёшь!.. И не пойдёшь ты никуда!
— Сонечка, перед ребятами неловко… там всё-таки все наши…
— Дурак ты, вот что! (плачет) Мало тебе было…
— Да брось ты… делов-то!
— Ага, это тебе "делов-то", а я опять — сиди и реви… дурак!
— Ну, дурак… ты же за меня замуж вышла… знала…
— Я думала… я… (решительно) Я с тобой пойду. И Серёжку возьму.
— Ты что?!
— Не ори, Серёжку разбудишь.
— Ты с ума сошла!
— Вот-вот… понял теперь? А я пойду!
— Сонечка, подожди… это не разговор… тут даже и обсуждать нечего!
— Пойду. Серёженьку закутаю… рюкзак возьмём… он у меня за спиной… ему и тепло будет…
— С ума сошла… Соня… Сонечка… Я же быстро…
— Слушай, мне по фигу вся ваша политика!
— Не кричи… ну вот… разбудила…