— Здравствуй, дружок, — сказала она.
Я не сказала ничего: была занята тем, что осознавала кое-что, потом быстро осознала кое-что еще. Первое, что я осознала, — то, что это та самая женщина, которая не удочерила меня; красивая женщина, находившаяся в конторе для приема в семьи, когда мама привела меня туда; та, которая сказала, что я слишком большая, чтобы меня любить. Второе, что я осознала, — она не помнит меня. Смотрела на меня, склонив голову набок, желтая челка падала ей на лоб, а взгляд не был расплывчатым, каким он бывает, когда человек кого-то пытается вспомнить. Глаза прищурены, как при первом знакомстве.
— Чем могу помочь, дружок? — спросила она, когда я так ничего и не сказала.
— Меня зовут Крисси. Я живу ниже по улице, в доме номер восемнадцать.
— Вот как? Что ж, дружок, это очень мило. Мы приехали только сегодня, как видишь! — Она махнула рукой в сторону коробок.
— Знаю, я видела фургон. Я просто пришла узнать, не нужна ли вам какая-нибудь помощь с тем, чтобы распаковать вещи.
Ложь, потому что я ничуть не хотела распаковывать чьи-то там вещи, зато хотела, чтобы меня пригласили в дом и угостили куском кекса на тарелке. А больше всего — теперь, когда я ее узнала, — я хотела увидеть ребенка, кого она выбрала вместо меня.
— О, спасибо огромное, — сказала она. — Ты очень славная девочка. Нет-нет, нам не нужно помогать с вещами, мой Пат справится сам. Но все равно заходи. На кухне есть фруктовый кекс, и я знаю, что моя маленькая девочка будет рада с тобой познакомиться.
Моя маленькая девочка. Моя маленькая девочка. Моя маленькая девочка. Она могла хотя бы выбрать вместо меня маленького мальчика. Если б это был мальчик, мне, наверное, было бы не так обидно.
В коридоре пришлось внимательно смотреть под ноги, чтобы не наступить на одну из вещей, вывалившихся из коробок. Одна коробка была набита тарелками в цветочек, другая — полотняными салфетками и кухонными полотенцами, но все остальные были полны детских вещей. Книжки с картинками, в твердых переплетах, без пожеванных углов или вывалившихся страниц. Набор для игры в доктора в квадратном красном чемоданчике, таком же, как у Донны, только новеньком, блестящем и без сломанного замочка. Пухлый розовый пупс лежал в коробке вместе с кукольной коляской, кукольной кроваткой и кукольным высоким стульчиком. Я наклонилась, чтобы рассмотреть получше, и красивая женщина засмеялась и положила руку мне на плечо.
— С ума сойти, верно? Все эти игрушки — для одной-единственной маленькой девочки… Я уверена, что мы слишком балуем ее. Но, полагаю, твоя мама делает то же самое.
Она прошла вперед, чтобы открыть дверь в боковой стене коридора, поэтому не увидела, как я мотаю головой. И не видела, как я поднимаю руку, чтобы погладить теплую полоску, оставшуюся на моем плече там, где лежала ее ладонь. Она подняла коробку с пупсом и его вещами и вошла в комнату. Я знала, что эта комната — гостиная, потому что во всех домах на нашей улице все комнаты были расположены одинаково.
— Солнышко мое! — сказала женщина. — У нас для тебя особый сюрприз! Посмотри — девочка пришла познакомиться с тобой! Большая девочка, которая живет дальше по улице!
Большая девочка. Слишком большая девочка. Слишком большая девочка, чтобы ее любить.
Женщина поманила меня, и я протиснулась мимо коробок к двери. Гостиная была пуста, не считая нового с виду дивана у одной стены и тумбочки с теликом у другой. Маленькая девочка сидела посреди круглого белого ковра, которым был застелен пол. У нее были волосы цвета тигриной шерсти. Рути.
Красивая женщина опустилась на колени и поманила меня поближе. Мне казалось, что меня подзывают к щенку ценной породы, и я хотела сказать, что не нужно меня зазывать, потому что я уже знакома с Рути. Я знала все о Рути и ее сотнях игрушек и мамочке, которая одевала ее, как куклу, и покупала все, что та захочет. Просто не знала раньше, что эта мамочка и есть та красивая женщина, которая должна была быть моей мамочкой.
— Сколько ей лет? — спросила я.
— Тебе три годика, верно, мой ангел? — сказала красивая женщина, наклоняясь, чтобы взять в ладонь щечку Рути.
Волосы Рути были собраны в пучки по бокам головы и перевязаны лентами, такими же розовыми, как платье. Она выглядела так же, как тогда, когда Донна приводила ее на игровую площадку: аккуратная и гладкая, как куклы, которых мамочка Линды хранила в застекленных шкафах в гостиной. Рути выглядела так, словно была сделана из фарфора, и красивая женщина прикасалась к ней так же, как мамочка Линды прикасалась к своим куклам: медленно, одними только пальцами, а не всей ладонью сразу. Я хотела спросить у красивой женщины, выбрала ли она Рути, а не меня, потому что Рути милая, а я уродливая, или же потому, что ей три года, а мне восемь, и в какой момент между тремя и восемью годами ребенок становится слишком большим, чтобы его можно было любить.
Рути не обращала внимания на ласковые прикосновения и слова. Она не сказала красивой женщине, что встречалась со мной прежде или что я шлепнула ее по руке и стащила с карусели. Она, похоже, вообще не интересовалась мной, а только металлическим ксилофоном, по которому лупила палочками.
— Умница, Рути, — сказала красивая женщина. — Покажи Крисси, как хорошо ты умеешь играть на ксилофоне, ладно?
Рути нахмурилась и снова стала лупить по нему палочками. Я подумала, что если это называется «хорошо играть на ксилофоне», то я очень не хочу слышать, как на нем играют плохо. Звучало так, словно кто-то бросает жестяные банки в мусорный контейнер. Я знала, что должна смотреть на Рути, но вместо этого смотрела на красивую женщину, которая смотрела на Рути. Женщина упивалась ею, впитывала в себя до самых костей, наслаждалась так, словно Рути была мятной карамелькой, которую женщина вертела на языке, или банкой крем-соды, поднесенной к соленым от пота губам.
— Ну, кто хочет кусочек кекса? — спросила красивая женщина.
Она потерла ладони, и они не издали тот скребущий звук, который издавали мамины ладони, когда та потирала их. Кожа у этой женщины была мягкая, и звук получился тихий. Я кивнула, давая понять, что хочу кекса, и Рути кивнула тоже, но когда красивая женщина повернулась, чтобы уйти на кухню, Рути закричала:
— Мама, дай мне шоколадный торт, а не гадкий кекс с изюмом!
Красивая женщина рассмеялась звонким смехом.
— Честное слово, Крисси, я с самого полудня пекла вкусный фруктовый кекс, но как только я достала его из духовки, Рути сказала мне, что не любит изюм! К счастью, добрая женщина в магазине на углу нашла для нас шоколадный торт, да, Рути?
— Это была миссис Банти? — спросила я.
— Та женщина в магазине на углу? Не знаю, а что?
— Просто если это была миссис Банти, она вовсе не добрая. На самом деле она ужасно противная и злая.
— Правда?.. Что ж, та женщина определенно показалась мне очень милой. Рути ей понравилась, верно, Рути?
Та кивнула, точно говорила: «Вот то-то и оно, что я маленькая и миленькая, и моя одежда мне идет, а это значит, я нравлюсь всем, даже злой старухе, которая обычно не любит никого, кроме бога».
— Чего бы ты хотела, дружок? — спросила меня красивая женщина. — Фруктовый кекс или шоколадный торт?
— И то и другое, — сказала я, а потом, вспомнив, добавила: — Пожалуйста.
Она снова засмеялась:
— Ты из тех девочек, которые точно знают, что к чему, да? Конечно, можешь съесть то и другое.
Когда женщина ушла за угощением, Рути достала пупса из коробки и укрыла одеяльцем.
— Детке пора спать, — прокричала она, не обращаясь именно ко мне, хотя в комнате, кроме меня и нее, никого не было. — Дети должны спать по утрам. У нее тихий час. Она маленькая. А у меня больше нет тихого часа. Я уже не маленькая.
— Перестань кричать, — сказала я.
— Когда ты маленькая, ты должна спать по утрам. Я не сплю по утрам. Моя детка спит по утрам. Она маленькая.
— Ты давно живешь с этой женщиной?
— Моя детка…
— Женщиной, которая тут была. Женщиной, которая испекла кекс.
— Мамочка?
— На самом деле она тебе не мамочка, верно? Ты была в конторе для приемных семей? Она увидела тебя там?
— Вставай, детка! — прокричала Рути в лицо пупсу. — Пора завтракать!
Она подцепила пупса за лодыжки. Я подумала, что его, наверное, тоже нужно удочерить.
— Ты давно живешь с этой женщиной? — почти прокричала я. — Давно она стала твоей мамочкой?
Я, наверное, начала бы трясти ее, чтобы заставить слушать, если б женщина не вернулась в комнату с подносом. Она поставила его посреди ковра, потому что в гостиной не было стола, и дала Рути тарелку с шоколадным тортом, а себе взяла тарелку с фруктовым кексом, а мне протянула тарелку, на которой лежало по куску того и другого. Я вспомнила, что нужно жевать на правой стороне рта, поэтому от угощения мой гнилой зуб не разболелся, зато желудок наполнился. Рути просто играла со своей порцией: снимала ломкий слой шоколада и закапывалась в глазурь всеми пальцами. Рот ее был обрамлен коричневой каемкой, и красивая женщина намочила слюной полотняную салфетку и вытерла Рути губы. Если б я знала, что она поступит так и со мной, я тоже постаралась бы испачкать лицо.
Я как раз допивала свой сок, когда вошел тот мужчина с еще одной коробкой игрушек. Рути увидела это, бросила свою «детку» и побежала к нему. Он погладил ее по голове. Никогда не видела, чтобы два взрослых человека так много гладили, целовали и обнимали ребенка. Можно было почти забыть, как выглядят щеки и макушка Рути, потому что каждую секунду они скрывались под ладонью взрослого. Рути выдерживала эти поцелуи, поглаживания и объятия, как другие выдерживают укусы клопов: раздражают, но ты знаешь, что тебе никуда не деться, поэтому просто приходится постараться и не обращать на это внимания.
— Пат, это Крисси, — сказала женщина, обращаясь к мужчине. Она положила ладонь мне на спину, между лопатками, и внутри у меня все задрожало. — Она живет ниже по улице. Ты сказала — дом номер восемнадцать, верно, дружок?