— Раз ты уже здесь, давай немного погуляем. В Беркли тоже немало приятных уголков. Пошли, вот сюда.
Я толкнула дверь туалета и радостно зажмурилась, потому что перед нами предстал вовсе не скучный школьный коридор, а совершенно иное место, залитое солнечным светом и обдуваемое свежим морским ветром. О да! Иногда, оказывается, так приятно самой распоряжаться своими снами. И у меня это отлично получалось — всё выглядело точно так же, как в моих воспоминаниях. Мы стояли на самой верхушке Беркли Хиллз. Отсюда открывался отличный вид на половину города и бухту. Вечернее солнце озаряло всё вокруг мягким золотым светом.
Я потащила Генри на лавочку под огромным деревом — это было моё излюбленное местечко. Здесь я просиживала часами, играла на гитаре и глядела на море. Я не могла сдержать торжествующей улыбки. Разве найдётся на свете место романтичнее?
— Мы жили всего в нескольких шагах отсюда. В начале той улицы.
— Неплохо, — поражённо произнёс Генри, и я не поняла, что именно он имел в виду — то, как я ловко изменила задний план — из вонючего школьного туалета прямо на природу с таким восхитительным видом, либо то, что мы когда-то жили здесь. Наш тогдашний дом действительно можно было назвать отличным, в нём даже имелся настоящий бассейн. Но жить пришлось вместе с угрюмой аспиранткой философского факультета и её помешанной на чистоте мамашей. Поэтому дома мы себя там никогда не чувствовали, скорее, просто временными постояльцами.
— Это парк Индиан Рок, — пояснила я в надежде, что он не заметил таблички с названием, которая красовалась в нескольких метрах от нас — её память тоже вытащила из своих закромов. — Кнопка когда-то поймала здесь самую настоящую белку…
— Кнопка — это кто? — Генри плюхнулся на скамейку, а я присела рядом, чтобы не пришлось отпускать его руку.
— Наша собака. Принцесса Кнопиада. Мой отец подарил нам её, когда они с мамой расстались. Думаю, это было что-то вроде утешительного приза.
— О, как мне это знакомо. Мы всегда называем новое домашнее животное в честь бывших любовниц отца, чтобы особо не заморачиваться с именами, — он криво усмехнулся. — Как правило, в качестве второго имени выбираем фамилии художников или актёров, они звучат более торжественно. Наших кроликов звали Кэнди Лав, Тира Найтли, Дейзи Диаз и Бэмби Лопез, а ещё у нас есть два пони, которых зовут Мойра Фостер и Никки Паттинсон.
Я недоверчиво поглядела на него со стороны. Да это же тихий ужас! Никогда больше не буду жаловаться на свою семью.
— Как много… домашних животных, — я осторожно сжала руку Генри, и его губы при этом расплылись в ещё более широкой улыбке. О боже, какие у него красивые глаза. И нос идеальной длины, он прав. А волосы…
Генри откашлялся.
— Вообще-то я пошутил, — сказал он. — Но ты можешь и дальше смотреть на меня с таким сочувствием.
Сочувствием? Я смущённо отвернулась в сторону. Чёрт.
Во сне сложно понять, сколько прошло времени, когда вот так сидишь и смотришь кому-то прямо в глаза. Слишком пристально в данном случае.
Мой взгляд упал на какой-то предмет, прислонённый к дереву.
— Моя гитара, — в замешательстве призналась я. Вот тут уж моё подсознание явно перебрало с романтической обстановкой.
— О, как мило, — усмехнулся Генри. — Хочешь мне что-нибудь сыграть?
— Только через мой труп, — отрезала я, чувствуя, что краснею. Действительно, мои мысли уже забежали далеко вперёд, я слышала, как наигрываю Генри что-то из Тейлор Свифт, солнце медленно исчезает за горизонтом, последние лучи окрашивают море, а дельфины в бухте плывут своей дорогой. О нет, неужели это я сейчас подумала, что его волосы в этом свете кажутся сотканными из чистого золота? Да это же… просто ужасно! У меня явно не все дома! Ещё чуть-чуть, и я действительно мутирую в управляемую гормонами дурочку, объект сильнейшего презрения Мии.
Я резко отпустила руку Генри.
Он вопросительно посмотрел на меня, но я едва смогла выдержать этот взгляд. Что, интересно, он обо мне думает? Сначала Генри пришлось спасать меня от жестокой банды девчонок, затем я притащила его на этот холм к закатному солнцу, уже приготовила гитару…
Я попробовала переключиться на деловой тон.
— Но ты до сих пор не ответил на мой вопрос. Что ты делаешь в моём сне?
Генри отклонился назад и скрестил руки на груди.
— И как ты прошёл через мою дверь? Я думала, это получается, только если…
Я снова замолчала.
— Только если что? Если надеть свитер Грейсона?
Коротко рассмеявшись, Генри вытащил из кармана какой-то блестящий предмет и показал его мне. Это была моя заколка-бабочка.
Я кашлянула. Ах, вот в чём дело.
— Точнее, подойдёт любая вещь, которая принадлежит этому человеку, — продолжил Генри, крутя бабочку в своих длинных пальцах. — А затем, конечно же, надо найти правильную дверь и преодолеть препятствия, — он раздражённо оглянулся. — Откуда вдруг взялся этот туман?
— Ну тут тоже не всегда светит солнце, — с вызовом ответила я. — Как раз этот закоулок известен своим резким изменением погоды.
Тут я соврала. Мне просто хотелось немного понизить градус романтики и убрать розовые облака. Туман был первым, что пришло в голову. К сожалению, пейзаж всё равно оставался довольно романтичным: клочья тумана повисли между морем и холмами. Но, по крайней мере, такой слащавой красоты, как с туристической открытки, больше не наблюдалось и я могла думать более-менее ясно.
— Какие препятствия ты имеешь в виду? — я обернулась к своей двери. Где она? Ага, вон там, сзади, вмонтирована в огромный обломок скалы.
Генри пожал плечами.
— Ну, большинство людей неосознанно защищают свои двери. Одни более эффективно, другие менее. Как Грейсон со своим Страшилой Фредди. Но в твою дверь можно пройти без проблем. Никакой преграды не было, даже самой маленькой.
— Понимаю, — медленно сказала я, сделав вид, будто действительно что-то понимала. — Ко мне можно зайти просто так, если, например, украсть мою заколку?
— Кажется, да. Видимо, ты очень доверчивый человек.
Я постаралась не отвлекаться на его улыбку.
— В отличие от тебя. Твоё подсознание навесило сразу три замка на одну дверь.
Генри покачал головой.
— Нет, Лив. Это не моё подсознание. Это я сам, — он поёжился и потёр себя по оголённым рукам. — Может, пусть снова засветит солнце? Так действительно было намного лучше. Когда нам ещё представится случай побывать в Калифорнии?
Я задумчиво покусывала нижнюю губу.
— Значит, я тоже могу поставить на свою дверь защиту против нежданных посетителей?
— Да, не только можешь, но и должна, — голос Генри изменился. Сейчас он вовсе не казался весёлым или расслабленным, напротив, был совершенно серьёзным. — Вполне может быть, что твоими снами интересуется ещё кто-то. Ничто не покажет тебе человека настолько хорошо, со всеми его слабостями и тайнами, как его собственные сны.
— Понимаю.
Вообще-то, до сих пор не очень. Я снова поглядела на дверь. Каждый, у кого найдётся хотя бы одна моя вещь, может безнаказанно пройти в мои сны — какая ужасная мысль. Думать об этом было даже хуже, чем представлять, как кто-то читает записи моего нового исследования. Вдруг страшно захотелось заколотить эту дверь досками, навесить замков и посадить рядом с ней огромного сторожевого пса.
— Почему же тогда Грейсон не охраняет свою дверь как следует? — спросила я. — Ведь любой дурак может сказать «Фредди» задом наперёд.
— Грейсон — самый честный и чистосердечный человек из всех, кого я знаю, — ответил Генри. — Вряд ли ему есть что скрывать во снах. Кроме того, он слишком скромный, поэтому и подумать не может, что его сны могут кого-то заинтересовать.
Генри пожал плечами.
— Да и вообще, Грейсону не слишком-то хочется со всем этим связываться, ему просто очень страшно.
— А тебе нет?
Глубоко вздохнув, Генри наклонился вперёд и взял мою гитару.
— Даже очень. Но именно поэтому всё так увлекательно.
Я кивнула.
— Да, точно. Самые увлекательные вещи — они же всегда и самые опасные, — тихо сказала я. — И всё-таки надо добраться до самой их сути.
— Или не всё-таки, а как раз поэтому, — Генри резко отвернулся и начал настраивать гитару.
— Прошу, скажи, что ты не умеешь играть на гитаре! — вырвалось у меня.
Он поднял бровь.
— Потому что..?
Потому что…
Потому что уж слишком много в нём хорошего! Будто мало того, что у Генри такие красивые глаза, он знает наизусть стихи викторианской эпохи, а когда я вижу его улыбку, внутри у меня будто всё переворачивается… Но, возможно, он играет так плохо, что это станет как раз той вещью, которая будет меня в нём раздражать.
Я вызывающе посмотрела Генри в глаза.
— Ты действительно умеешь играть или просто притворяешься?
Он провёл рукой по струнам и задумчиво улыбнулся.
— Лив, это ведь сон, поэтому если я захочу, то смогу играть на гитаре не хуже Карлоса Сантаны. Или Пола Гилберта, смотря кто тебе больше по душе.
— О…
Кто такой, интересно, этот Пол Гилберт? Надо завтра утром обязательно поискать его в Гугле.
Генри начал играть, совсем тихо. Баха. И играл он хорошо. Я не могла отвести глаз от его пальцев. Такую технику нельзя было просто придумать. Или всё-таки можно? Ведь во сне у меня получалось даже летать, хотя я толком не знала, каким образом я это делаю.
Но всё-таки… восхитительно.
— Всё, ты без ума от моей игры, правда? — насмешливо спросил Генри, и я взяла себя в руки. Он до сих пор задумчиво улыбался.
— Мечтай дальше, — сказала я как можно презрительнее. — Эта прелюдия такая лёгкая, я могла сыграть её ещё в восемь лет.
— Ясное дело, — он отставил гитару и встал. — Ну, я пойду. Пока не зазвонил будильник и этот прекрасный сон не закончился.
В его улыбке проскользнуло что-то бесстыдное.
— Спасибо за то, что показала такие интересные грани своей натуры.
— Да пожалуйста, — я чуть не заскрипела зубами. — Заколку можешь оставить себе. Или отдать мне, потому что через мою дверь ты больше никогда пройти не сможешь, это уж точно.