Хижина так понравилась Кремню, что он решил ее украсить и вырезать на бревнах около входа разные узоры, но отложил это до зимнего времени, так как оставшееся до холодов время надо было посвятить приготовлению запасов. В то время, когда Кремень уходил на охоту, иногда на несколько дней, Заря оканчивала устройство хижины. Она крепко убила глиняный пол, посыпала его песком, посредине устроила из камней очаг, обила стены шкурами, натаскала травы для постелей и вообще привела хижину в уютный и домовитый вид, радовавший сердце Кремня, понемногу забывавшего родину и свою маленькую, так внезапно покинутую пещеру.
Так как дичи в окружающих лесах было много, то Кремню не составило большого труда сделать хороший запас на зиму. Во время охот он не упускал случая собирать те или другие травы, с целебными свойствами которых познакомил его еще дед при своей жизни. Кремень искусно лечил раны, вывихи и ушибы, и вскоре многие стали прибегать к его помощи, и он, конечно, никому не отказывал и охотно делал, что мог, за что снискал себе еще более глубокое уважение.
Наконец, наступила зима. Снег покрыл землю и сковал озеро льдом, и в хижинах загорелись неугасаемые огни костров. Жизнь потекла мирно и монотонно. Кремень усердно работал над украшением всевозможных вещей, которые ему натаскали новые соплеменники, и делал указания тем, которые хотели научиться у него, для чего и собирались каждый день у его костра. Так как в окрестностях озера не было кремней, то приходилось довольствоваться другими камнями, из которых некоторые годились для обработки, чем Кремень и воспользовался, но все-таки большею частью приходилось делать оружие из костей и оленьих рогов, отличавшихся большой крепостью.
По-прежнему на Кремня находили иногда минуты восторженности, когда ему хотелось сделать что-то большое, новое и необыкновенное; он по-прежнему постоянно делал попытки изобразить сложные сцены из окружающей жизни, но эти попытки хоть и были лучше первых, все-таки не удовлетворяли его, так как получалось все не то, что Кремень видел своим воображением, и он с досадой уничтожал свою работу и на несколько дней впадал в тоску. Заря утешала его, говоря, что и так во всем племени нет человека искуснее его.
— Я не спорю, — отвечал на это Кремень, — никто не может лучше меня сделать узоры, но мне этого мало, я хочу сделать что-нибудь еще лучшее; я хочу на кости или на дереве выцарапать охоту или бой с врагами так, чтобы всякий понял, что я изобразил.
— Но ведь это невозможно.
— Нет, возможно. Помнишь, как я вырезал на коре мамонта, — ведь он был похож. Так же я хочу изобразить и других животных и людей… И я добьюсь своего! Великий Дух мне поможет, если я буду просить его! — энергично закончил Кремень.
Не довольствуясь попытками изобразить ту или другую сцену, Кремень пробовал еще лепить из глины фигуры людей и животных и, к его удивлению, эти попытки оказались довольно удачными, но этого он никому не показывал и скрыл даже от Зари. Ему хотелось сразу сделать что-нибудь большое, такое, чтобы все племя было поражено.
В различных работах и мечтах прошла зима, и снова весна вступила в свои права: зазеленели холмы и лес, снова засверкала блестящая гладь озера, и тысячи водяных птиц, прилетевших из дальних стран, начали вить гнезда в густых камышах. Часто шли проливные дожди, а однажды ночью разразился страшный ураган. Гром гремел, не переставая ни на минуту, темные тучи, как чудовища, ползли над озером, и молнии сверкали ослепительным блеском. Жители селения в ужасе попрятались в свои хижины, забились под шкуры и дрожали, ожидая каждую минуту, что разгневанное божество поразит их смертью.
Кремень еще с утра чувствовал себя как-то странно. Он не мог работать; он чувствовал какую-то внутреннюю дрожь, и какое-то странное ощущение разливалось по всем его членам. Голова казалась ему страшно тяжелой, и в ушах раздавались глухие звуки, точно отдаленные удары громадной палицы по сухому дереву. Целый день он просидел почти неподвижно, вяло отвечая на вопросы Зари и не обращая внимания на окружающее.
К вечеру это состояние еще больше усилилось, а при первом громе начинавшегося урагана Кремень вздрогнул и неподвижно замер около костра, уставившись не моргая в пылавшие уголья.
— Кремень, Кремень! — кричала испуганная Заря, хватая его за плечо, но он точно ничего не слышал и не видел; он тяжело дышал, и бессвязные звуки вырывались из его засохших губ.
Испуганная Заря забилась под шкуры в дальнем углу хижины, вздрагивая при каждом ударе грома и вспышке молнии; ее ужас увеличивался от того, что она не могла понять, что такое делалось с мужем.
А Кремень по-прежнему все сидел неподвижно. Удары, которые звучали весь день в его ушах, слились с дикими звуками урагана; ему чудилось, что над ним раздается мощный голос самого Великого Духа, и ему вдруг показалось, что из общего шума и рева раздался властный призыв:
— Кремень, иди!..
Как обезумевший, вскочил Кремень со своего места, откинул шкуру, закрывавшую вход, и в два прыжка очутился на вершине холма. Перед ним развернулся ураган во всем своем величии.
Волны озера, покрытые гребнями, сверкавшими при вспышках молний, как чешуя громадной рыбы, набегали друг на друга и всей массой налетали на берег. Ветер вывертывал деревья, сносил крыши хижин и гнул камыши так, что они ложились на воду. Плащ с Кремня был сорван в одно мгновение, и черные пряди волос вились вокруг его головы, как черные змеи.
Подставив широкую грудь под ветер и дождь и воздев руки к несшимся над головой тучам, Кремень пел песнь мольбы и восторга. Перед ним в урагане выросла громадная темная фигура с распростертыми по всему небу руками и с блистающими огненными глазами.
— К тебе, к тебе, Великий Дух! — несся вопль из груди Кремня, и могучий неземной голос звучал ему с неба.
А ураган все бушевал; рев и свист не прекращались, и казалось даже, что иногда усиливались. Но, наконец, далеко за озером немного посветлело, и ураган стал затихать. Испуганные жители понемногу выползли из своих полуразрушенных хижин. Заря тоже вышла, отыскивая мужа, и скоро увидела его: он стоял на вершине холма с поднятыми руками и все еще пел хриплым голосом свою песнь с призывами к Великому Духу.
Толпа с суеверным ужасом прислушивалась к этой странной песне, и робкие голоса шептали:
— Кремень говорит с Великим Духом! Но вот обессиленный и измученный Кремень, наконец, замолчал, потом провел по лицу руками и оглянулся вокруг себя.
Он смутно сознавал, что с ним случилось, и точно сквозь сон вспоминал об урагане и о том голосе, который ему слышался в реве бури. Он послушно позволил Заре отвести себя в хижину и уложить на мягкие шкуры. Скоро сон охватил его, и тихое, покойное дыхание показало Заре, что треволнения этого дня и ночи совершенно кончились.
К утру Кремень оправился и встал бодрый и веселый, но с этого времени он стал задумываться еще чаще, а окружающие, хорошо помнившие сцену во время урагана, смотрели на него со страхом и уважением, уверенные, что в такие минуты он беседует с Великим Духом.
Больные стали обращаться к Кремню еще чаще, а он, давая выпить больному настой из каких-нибудь трав, шептал над ним призыв к Великому Духу, прося исцелить этого больного. Больные, слушая эти слова, не понимали их, но верили, что без этих слов не может быть выздоровления.
Кремень старался внушить окружающим мысль о том, что все, что находится вокруг них, создано и управляется Великим Духом, но слушатели мало понимали его и только смутно чувствовали, что есть какой-то Великий Дух, который может убить их или послать удачу на охоте, но они никогда не видели его и не могли себе ясно представить, несмотря на все описания Кремня, в голове которого уже давно сложился образ Божества.
Все чаще и чаще в голову Кремня приходила мысль о том, что надо сделать на чем-нибудь изображение Великого Духа, но сколько он ни старался, у него ничего не выходило: выцарапывал он на коре, — выходило непохоже; лепил из глины, — получалась маленькая фигурка, не имевшая ничего общего с тем величественным образом, который сложился в его воображении. Однако, несмотря на неудачу, он не терял надежды когда-нибудь достигнуть желаемого.
Кремень ни с кем не делился своими мыслями и мечтами; он знал, что его никто не поймет и никто ему не поможет. Заре он тоже не открывал своих мыслей, да она и не добивалась: Заря привыкла к его задумчивости и не обращала на нее никакого внимания, зная, что в остальное время Кремень был таким же ласковым и трудолюбивым, каким был и прежде. Кроме того, у Зари прибавилась новая обязанность: у нее родился сын, и она по целым дням хлопотала то по хозяйству, то с ребенком. Хозяйство шло хорошо, а через несколько времени должно было пойти еще лучше: Кремень, наблюдая ручных собак, задумал большое дело.
— Ты знаешь, Заря, — сказал он однажды, — если б можно было приручить, кроме собак, еще и других животных: оленей, баранов, зубров, быков и других, — то мы никогда не нуждались бы в пище.
— Как же ты их приручишь? — засмеялась Заря.
— А как приручили собак?
— Собак не приручали, они всегда жили с нашим племенем.
— Как всегда? Было же время, когда не было собак в вашем племени; вероятно, кто-нибудь поймал молодых собак, и они привыкли к людям.
— Не помню, я не знаю.
— Я попробую! — сказал Кремень, заинтересовавшись этой мыслью, — может быть, мне удастся.
— О! Кремень, — сказала восторженно Заря, — ты можешь сделать все, все, что захочешь, ты умнее всех, ты знаешь все, и тебе все удается.
— Нет, Заря, — грустно сказал Кремень, — есть вещи, которые я хотел бы сделать, но не могу… Нет, нет, придет время, — я и этого достигну! — воскликнул Кремень в ответ на возникшие в его душе сомнения. — Пойду, узнаю у вождя, когда будет большая охота.
Большая охота должна была состояться в недалеком будущем, и Кремень решил воспользоваться ею, чтобы захватить несколько молодых животных и попробовать их приручить.