Орудия, посылавшие снаряды, были левиафанами, и Гаунт не был этому удивлен. В конце концов, это был мир-кузница, и, хотя Покаявшиеся и обезумели от учений Хаоса, они не были глупыми. Они были рождены среди инженеров и ремесленников Фортис Бинара и обучены техносвященниками Марса. Они могли сделать любое оружие, и у них были месяцы на подготовку.
Значит, это была она, отлично подготовленная ловушка на поле боя, в которую попались Таниский Первый, Витрианские Драгуны и еще Император знает кто на ничейной земле в покинутых траншеях и фортификациях, куда вскорости доберется завеса снарядов и сотрет их всех.
Сейчас фронтовая линия старых окопов Покаявшихся была уже уничтожена. Только несколькими часами ранее Гаунт и его бойцы сражались врукопашную в тех траншеях ради того, чтобы войти в окопы Покаявшихся. Теперь тщетность той борьбы казалась действительно горькой.
Призраки Гаунта и рота Витрианских Драгун, с которыми они соединились, укрывались в какой-то разрушенной промышленной зоне, в километре или около того от приближающегося артобстрела. У них не было связи ни с витрианскими, ни с танискими подразделениями. Они знали только то, что были единственными, зашедшими столь далеко. Конечно же, не было никакого признака или надежды на маневр поддержки со стороны главных Имперских позиций. Гаунт надеялся, что на прикрытие им флангов могли послать тех проклятых Янтийских Патрициев или, возможно даже элитные штурмовые войска Дравера, но начавшийся обстрел положил конец такой возможности.
Электромагнитные- и радиопомехи от сильнейшего артобстрела также оборвали их линии связи. У них не было возможности не только связаться со штабом или с их же фронтовыми подразделениями, но даже эфир вокс-установок малой дальности был прерывистым и искаженным. Полковник Зорен понукал офицера по связи исправить линию связи с любым слушающим кораблем на орбите, в надежде, что тогда они смогли бы передать свои координаты и то, в каком тяжелом положении они находятся. Верхние слои атмосферы мира, в котором война бушевала уже в течение полугода, были густым одеялом из нефтехимического смога, пепла, электрических аномалий и даже еще худших вещей. Ничто не могло пройти сквозь него.
Единственными звуками окружающего их мира были грохот артобстрела – и фоновый непрекращающийся ритм барабанов.
Гаунт брел через промозглый цех, где скрывались бойцы. Они сидели, съежившись, небольшими группами, запахнувшись в камуфляжные плащи, чтобы защитится от холодного ночного воздуха. Гаунт запретил использовать горелки и нагреватели, ведь у вражеских дальномерщиков могли быть теплочувствительные глаза. Если это было так, то пласталь-армированый бетон цеха маскировал слабые следы излучаемого их телами тепла.
Витрианцев было почти на сто человек больше, чем Призраков, и они держались в значительной мере обособленно, заняв другой конец фабричного цеха. Между двумя полками происходили короткие разговоры, ведь здесь их войска были близко друг к другу, но это были высокопарные обмены приветствиями и вопросами.
Они были хорошо обученным и действенным подразделением, и Гаунт слыхал, что витрианцы получили множество похвал за стоическое поведение и свой подход к войне. Он задался вопросом, могло ли их такое беспристрастное отношение, столь же чистое и обоюдоострое, как их знаменитые кольчуги из стеклянной нити, быть из-за нехватки тех внутреннего огня и души, которые делали подразделение действительно великим. С падающими все ближе снарядами, он сомневался, что когда-либо узнает это.
Полковник Зорен бросил попытки настроить радио, и, пройдя между своими бойцами, остановился перед Гаунтом. В тенях цеха, его темнокожее лицо выглядело худым и покорившимся.
- Что нам делать, комиссар-полковник? – спросил он, признавая тем самым старшинство Гаунта. – Мы будем сидеть здесь, и ждать смерти, которая придет за нами как за стариками?
Дыхание Гаунта затуманивало воздух, пока он оглядывал темный цех. Он покачал головой.
- Если мы должны умереть, - сказал он, - тогда давай, по крайней мере, умрем с пользой. У нас есть почти четыреста бойцов, полковник. Для нас уже выбрано направление.
Зорен озадачено нахмурился.
- Как так?
- Если мы вернемся, то попадем под артобстрел, если пойдем влево или вправо вдоль линий укреплений, то не уйдем от смертельной завесы. У нас только один путь – углубится в их траншеи, прорваться к их новой фронтовой линии и, по возможности, причинить им как можно больше вреда, как только мы туда доберемся.
Зорен мгновение хранил молчание, затем его лицо рассекла усмешка. Белые зубы сверкнули в темноте. Идея явно пришлась ему по душе. У нее была простая логика и элемент благородной славы, которая, как надеялся Гаунт, понравится мышлению витрианца.
- Когда мы выдвигаемся? - спросил Зорен, разжав сетчатые рукавицы.
- Через час-другой артобстрел Покаявшихся сотрет этот район. Так что разумным будет уйти отсюда до этого срока. По правде говоря, чем раньше, тем лучше.
Гаунт и Зорен обменялись кивками и быстро пошли поднимать офицеров, чтобы строить бойцов.
Менее чем через десять минут, боевое подразделение было готово выдвигаться. Все танисцы вставили в лазганы новые энергетические обоймы, проверили и заменили, где это было необходимо, фокусировочные тубусы, и отрегулировали настройки силы выстрела на половину мощности согласно приказу Гаунта. Серебристые лезвия таниских боевых ножей, прикрепленных к штыковым захватам их оружия, были испачканы грязью, чтобы не давать отблесков. Маскировочные плащи были плотно запахнуты, и призраки разделились на небольшие группы, состоявших из близко дюжины бойцов, в каждой из которых был, по крайней мере, один тяжеловооруженный рядовой.
Гаунт проследил за приготовлениями витрианцев. Они выстроились в несколько большие боевые подразделения, по двадцать человек в каждом, и у них было меньше тяжелого оружия. Там же, где оно было, они, казалось, предпочитали плазменное оружие. Насколько мог видеть Гаунт, ни у кого из них не было мелтаганов или огнеметов. Призраки поняли бы, решил он.
Витрианцы прикрепили шипоподобные штыки к лазганам, и синхронно начали проверять оружие с почти хореографической грацией, отрегулировав настройки силы выстрела оружия на максимум. Затем, снова в унисон, они переключили маленький регулятор на поясе доспехов. Со слабым мерцанием в темноте, тонкорешетчатое стекло их костюмов щелкнуло и закрылось, так, что доспехи теперь больше не были сверкающей поверхностью, но вместо этого показывали темную, тусклую обратную сторону. Гаунт был впечатлен. Их функциональные доспехи имели эффективный режим скрытности для движения после наступления темноты.
Артобстрел все еще бушевал и встряхивал землю позади них, но он стал уже таким привычным атрибутом, что на него почти не обращали внимания. Гаунт совещался с Зореном, настроив микробусинки-интеркомы.
- Используйте канал «Каппа», - сказал Гаунт, - с резервным каналом «Сигма». Я с Призраками иду впереди. Постарайтесь не отставать слишком сильно.
Зорен кивнул.
- Я вижу, вы отдали приказ бойцам выставить силу выстрела на максимум, - запоздало сказал Гаунт.
- Это записано в «Витрианском Искусстве Войны»: «Если твой первый выстрел будет достаточно надежен чтобы убить, тебе не нужно будет второго».
Гаунт на минутку задумался об этом. Затем он повернулся, чтобы увести за собой группу прикрытия.
Глава 4
Существовало только две реальности – мрак углубления под ними и яркий ад артобстрела над ними. Рядовой Каффран и витрианец укрывались в темноте и грязи на дне воронки от снаряда, поскольку над их головами бушевала ярость, подобная огненной буре на лике солнца.
- Святой Фет! Не думаю, что мы выберемся отсюда живыми, - мрачно сказал Каффран.
Витрианец даже не бросил на него взгляд.
- Жизнь – это путь к смерти, и наша гибель может приветствоваться так же, как и врага.
Каффран задумался над этим на мгновение, и печально покачал головой.
- Ты что, философ?
Витрианский рядовой, Зогат, повернулся и презрительно посмотрел на Каффрана. Визор его шлема был поднят, и Каффран увидел в его глазах слабое тепло.
- «Бигата, Витрианское Искусство Войны». Это наш кодекс, руководящая философия касты воинов. Я не ожидаю, что ты поймешь.
Каффран пожал плечами.
- Я не глупый. Продолжай… Как война может быть искусством?
Витрианец не знал, издевались ли над ним, но, хотя их общий язык, Низкий Готик, не был родным ни для одного из них, Каффран владел им лучше Зогата. В культурном отношении, их миры не могли быть более разными.
- В «Бигате» содержатся обычаи и философия воинского братства. Все витрианцы штудируют его и изучают принципы, которые потом направляют нас на театре военных действий. Тактику мы черпаем из ее мудрости, руки наши укрепляются ее силой, умы наши сосредотачиваются ее яркостью, а честь ее определяет нашу победу.
- Это должна быть целая книга, - сардонически сказал Каффран.
- Это так, - ответил Зогат, пренебрежительно пожав плечами.
- А вы ее заучиваете или носите с собой?
Витрианец расстегнул нагрудник формы и показал Каффрану краешек небольшого серого кармана, пришитого к подкладке.
- Ее носят у сердца, работу восьми миллионов людей, расшифрованную и закодированную на моноволоконную бумагу.
Каффран был почти поражен.
- Я могу на нее взглянуть? – спросил он.
Зогат покачал головой и застегнул форму обратно.
- Волоконная бумага генетически закодирована на прикосновение рядового, которому она выдана, поэтому никто другой не сможет открыть ее. Еще она написана на витрианском, который, уверен, ты прочитать не сможешь. И даже если бы смог, считается серьезным проступком разрешить невитрианцу увидеть великий текст.
Каффран оставил это без ответа. Некоторое время он хранил молчание.
- У нас, танисцев… У нас нет ничего подобного. Никакого великого искусства войны.