Как ему казалось, они были куда глупее, чем он, ИскИн, сам. И это было еще одним стимулом помочь этому барону Кулибину. Ведь если такой примитивный (по меркам ИскИна, разумеется) органик, как этот инженер из прошлого, сможет создать нечто действительно новое, нечто, что объединит науку и эту их странную «магию»… то это будет, по крайней мере, забавно.
А если при этом удастся еще и обзавестись собственным телом… Что ж, тогда игра определенно стоит свеч. Даже если придется немного потерпеть общество этих шумных, нелогичных, но порой таких… интересных созданий. Людей.
Глава 5
Дни полетели, спрессовываясь в одну бесконечную череду лязга металла, жара от горна, скрипа напильника и монотонного, почти гипнотического голоса ИскИна, доносящегося из черного куба «Феникса».
Когда я приходил в комнату и занимался своими делами, он комментировал каждый мой шаг, каждую инженерную задумку, то выдавая порцию ехидного сарказма, то, к моему удивлению, дельный совет, основанный на каких-то неведомых мне технологиях прошлого, которое для меня было проспанным будущим.
Я почти не выходил из кузницы, превратив ее в свою главную лабораторию и мастерскую. Сон урывками, еда на ходу, которую приносили то сердобольные крестьянки, то Иша. Все мысли, все силы были брошены на одно — Руническое Ядро. Этот сложный, многогранный механизм, чертежи которого я дорабатывал по ночам при свете сальной свечи, должен был стать сердцем «Феникса», источником энергии, способным пробудить его к жизни.
Правая рука, к слову, продолжала напоминать о себе тупой, ноющей болью. Мэтр Скворцов после нашего с ним разговора, как и обещал, пошаманил над ней, используя свои рунические знания и какие-то пахучие припарки из трав.
Боль действительно стала меньше, ушла та леденящая онемелость, которая сковывала движения, но странные черные узоры, похожие на застывшие разряды молнии, никуда не делись. Они остались под кожей, как вечное напоминание о той битве в недрах бункера.
Скворцов лишь разводил руками, говоря, что такой тип поражения ему неизвестен, что это нечто новое, с чем он раньше не сталкивался. Но он обещал продолжать искать способы вернуть руке полную подвижность и снять остаточную боль. А пока… пока приходилось работать, стиснув зубы, превозмогая дискомфорт.
Так и приходилось ковать, точить, сверлить, подгонять детали, выводя до идеала то, что, по сути, собиралось на коленке из того, что еще вчера было ржавым металлоломом или обломками неизвестных механизмов. Каждая грань будущего Ядра, каждый сегмент требовал невероятной точности, которой было почти невозможно добиться примитивными инструментами и кустарными методами.
— Ну, неправильно ты металл тянешь, Саша! — вклинился однажды в мою работу Андрей Михайлович, когда я, в очередной раз пытаясь выковать сложную криволинейную деталь, начал расплющивать заготовку вместо того, чтобы ее вытягивать. Голос его был ворчливым, но беззлобным. — Дай сюда!
Не дожидаясь моего ответа, он решительно выхватил из моей ослабевшей от боли руки молоток и щипцы с раскаленной заготовкой и принялся сам ею заниматься. Его удары по наковальне были точными, выверенными, каждый — на своем месте. Металл под его умелыми руками послушно менял форму, изгибался, вытягивался, превращаясь в то, что было задумано на чертеже.
Я стоял рядом, наблюдая за его работой, и не мог сдержать усмешки. Старый гордец. После моего первого, вежливого, но твердого отказа от его помощи в создании Ядра (я тогда наивно полагал, что справлюсь сам, используя лишь свои знания и расчеты), он несколько дней ходил вокруг да около, делал вид, что просто наблюдает из любопытства, а сам, я был уверен, искал повод, веский аргумент, чтобы все-таки вклиниться в процесс. И вот, моя неловкость с непослушной рукой дала ему этот шанс.
Что ж, мешать ему в данный момент я не планировал. Рука снова разболелась не на шутку, каждый удар молотком отдавался тупой болью до самого плеча. А помощь такого мастера, как Михалыч, была сейчас как нельзя кстати. Его опыт, его интуитивное понимание металла, его «кузнечное чутье» — все это было бесценно.
Так мы и стали работать — в четыре руки. Я отвечал за расчеты, за чертежи, за общую концепцию и за то, что мог выполнить сам. Михалыч — за воплощение идей в металле там, где моего мастерства не хватало.
Он менторским и беззлобным тоном рассказывал о тонкостях ковки, показывал, как правильно «чувствовать» металл, как работать с разными сплавами, как добиться нужной прочности и гибкости. А я, в свою очередь, делился с ним своими инженерными знаниями, объяснял принципы работы тех или иных механизмов, показывал, как можно оптимизировать процесс, используя законы физики и механики.
Это был удивительный симбиоз — опыт старого мастера и знания инженера из будущего. И он давал свои плоды. Работа над Руническим Ядром, пусть и медленно, но двигалась вперед.
День за днем, от рассвета до заката, кузница не умолкала. Я примерял детали, подгонял их друг к другу, собирал первые сегменты будущего Ядра на временном каркасе. Затем, вооружившись мелким напильником и ручной дрелью (которую я сам же и усовершенствовал, приделав к ней более удобную рукоятку и систему сменных сверл, выкованных Михалычем из самого крепкого металла, который мы только смогли выработать), я вручную проделывал в каждой пластине, в каждой грани сложнейшие отверстия в виде рунических символов.
Это был адский труд, стоит признать. Каждый символ требовал невероятной точности, малейшая ошибка могла привести к тому, что вся деталь отправлялась в переплавку.
В свое время, в моей старой лаборатории, такая работа заняла бы максимум два-три дня. Лазерная гравировка, станки с числовым программным управлением, прецизионные инструменты — все это позволяло создавать детали любой сложности с микронной точностью. Здесь же… здесь каждый изгиб, каждое отверстие давалось потом и кровью, часами кропотливой, монотонной работы.
Но я не сдавался. Упрямство, помноженное на инженерный азарт и осознание важности цели, гнало меня вперед. Я видел, как из отдельных, бесформенных кусков металла рождается нечто невероятное. Так происходило всегда, когда я смотрел как из чертежа на бумаге рождается полноценный объемный предмет. Настоящая магия, а не вот эти фокусы с водой и сжиганием всяких поехавших магов.
Иногда, когда боль в руке становилась совсем невыносимой, или когда глаза начинали слезиться от напряжения, я выходил из душной, прокопченной кузницы во двор, чтобы немного отдышаться, размять затекшие мышцы. И каждый раз удивлялся тому, как преображается Хмарское.
Поместье жило, строилось, развивалось. Крестьяне, воодушевленные моим примером и ощущением стабильности, работали с удвоенной энергией. Почти все жилые дома на первом этаже господского особняка были отремонтированы, в них горел свет, слышались голоса.
Хламники, как я и приказал, окончательно переселились из своего полевого лагеря, заняв свободные комнаты. Они тоже не сидели без дела — кто-то помогал на стройке, кто-то чинил инструмент, кто-то вместе с Иваном и его верной Бьянкой ходил на охоту в ближайший лес, обеспечивая поместье свежим мясом.
Даже спасенные, те, кого мы вытащили из лап Шепота, уже пришли в себя и каждый находил полезное занятие. Это было прекрасно. Мы буквально вернули старое разрушенное поместье к нормальному состоянию.
Жизнь налаживалась. Медленно, трудно, но налаживалась. И это вселяло надежду. Надежду на то, что все наши усилия не напрасны. Что мы сможем не просто выжить в этом жестоком мире, но и сделать его чуточку лучше.
Перед глазами что-то аккуратно пронеслось и упало на землю. Я присмотрелся, после чего поднял голову на небо. Серое покрывало, затянувшее небо, сыпало мелкую стружку. Как-то рановато снег собрался падать. Хотя… кто его знает какие тут погодные аномалии могут случаться из-за магического фона.
Когда вечером я зашел к себе в комнату и сел за стол, чтобы сделать еще несколько расчетов, ИскИн подал голос:
— Барон, согласно моим расчетам, при текущей скорости вашей работы и учитывая погрешность ручной обработки, вероятность создания полностью функционального и стабильного Рунического Ядра составляет приблизительно ноль целых, триста сорок семь тысячных процента. Не хотите ли рассмотреть альтернативные варианты? Например, использовать меня в качестве высокотехнологичного пресса для бумаги? Или, скажем, очень дорогой подставки для кружки с вашим травяным отваром?
— Начнем с того, что ты в глаза не видел то, что я делаю. Понял шутку, железяка? В ГЛАЗА НЕ ВИДЕЛ.
— Я понял, ваш-блгродье, — съязвил ИскИн. — Шутку оцениваю примерно на семь баллов из десяти. Но, хочу отметить, что мне не нужны оптические сенсоры. Судя по ругани, которая стоит в, если я верно проанализировал звуковые волны, кузнице, по скрежету металла, по скрипу ваших зубов и натужному сопению, дела идут не самым лучшим образом.
— Дела — идут, — сказал я сухо. И тут же нашелся. — Готов с тобой держать пари.
— Пари? — оживилась железяка. — Как интересно. И о чем же?
— Что я заведу принтер к концу следующей недели.
— Вы хотите сказать, барон, что управитесь за восемь дней?
— Именно, — ответил я железобетонно, отложив карандаш в сторону.
— Интересно-интересно, — снова повторил Искин. — Я заинтригован.
— Если я выиграю — я становлюсь твоим основным оператором, которого ты будешь слушаться во что бы то ни стало. Это первая и основная директива.
— Губа не дура, — подметил говорящий принтер.
— А-то, — ответил я, довольно улыбнувшись.
— И на что могу рассчитывать я?
— Выдвигай свои предложения.
— Хм-м-м-м… — задумался Искин. — Так много вариантов. Мне надо подумать.
Ишь какой. Подумать ему надо. Чтобы потом выдвинуть какое-нибудь невероятно умное предложение, как те джины из сказок? С другой стороны, если у меня ничего не получится, то он никогда и не очнется. Разве что спустя пару десятков лет, когда мне удастся все-таки его завести.